Порошок в зеркалах (СИ)

— Я не хочу даже слышать о том, что ты имеешь что-то общее с Тейлорами, Дита. И, надеюсь, это был последний визит полиции в мой дом.

Афродита поставила на стол две чашки с чаем.

— Я думала, ты позвонишь, — сказала она. — И ты обещал приехать.

— Я приехал. Но выяснилось, что меня опередил милый джентльмен по имени Адам Фельдман.

— Ты мог позвонить потом.

— Я не хотелмешать.

Афродита взяла чашку и посмотрела на Вивиана. Он курил, изучая приоткрытое окно и колеблющиеся от ветра занавески.

— Ты ревнуешь? — спросила она.

— Если тебе нравится так думать, то да.

— Никто из нас не давал тебе повода.

— Мне не нужен повод.

— Кто бы сомневался.

Афродита тоже закурила и, положив руку на стол, критически оглядела свои ногти.

— Давай поговорим откровенно, Дита. Я считаю, что наши отношения имеют право на жизнь только в одном случае — если у нас друг перед другом не будет никаких тайн, и я тебе говорил об этом много раз. Мне надоело дожидаться очередного секрета из твоего прошлого, который, как чертик, выпрыгнет из табакерки. Последние пару дней я думал… — Вивиан замолчал. — Впрочем, не важно. Что бы ни произошло в твоем прошлом, Дита, я приму все, и ты можешь рассказать мне об этом. То же самое касается и моего прошлого.

— Зачем тебе это?

— Затем, что я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Я не могу прожить всю жизнь с человеком, которому не доверяю.

Афродита потушила недокуренную сигарету в пепельнице.

— Замуж? — переспросила она. — Ты шутишь?

— Не так давно ты сама спрашивала у меня, почему я не предлагаю тебе выйти за меня замуж. Я подумал и решил, что ты права. Мы четыре года живем вместе, ведь это не может продолжаться вечно. Отношения должны развиваться. Или ты со мной не согласна?

— Согласна. — Афродита запоздало подумала о том, что зря потушила сигарету, и закурила в очередной раз. — Скажи мне… это, конечно, просто предположение, но мне важно знать. Если бы ты узнал, что я беременна, ты бы сделал мне предложение раньше?

Вивиан поднял бровь.

— Странный вопрос. Да я был бы самым счастливым человеком на свете!

— На самом деле?

— Конечно. По-моему, все нормальные люди так реагируют на подобные новости.

— И ты бы… не боялся, что ребенок привяжет тебя ко мне?

— Я не понимаю, зачем ты это спрашиваешь, Дита. Или ты хочешь рассказать мне что-то, о чем я не знаю?

— Да. Но это не связано с ребенком. Я хочу рассказать тебе… мы с Ником были родственниками.

— Он был твоим сводным братом. Я знаю.

Афродита подняла глаза.

— Мне рассказал об этом молодой человек, коллега детектива, — продолжил Вивиан. — Он, видимо, был уверен в том, что я в курсе дел. Я заставил его почувствовать себя неуютно.

— И что ты об этом думаешь?

— Я думаю, что в этом нет ничего странного или предосудительного. Моей первой женщиной была моя сводная сестра.

От удивления Афродита даже поднялась со стула.

— Как? — выдохнула она.

— Дочь Джозефа, мужа моей матери — его ребенок от первого брака. Джозеф с мамой месяца три переписывались и перезванивались, а потом он приехал к ней вместе с дочерью. Она была старше меня на пару лет, уже училась в университете. До нее я был так увлечен учебой и предстоящим поступлением, что почти не смотрел на девушек — и тем более не приглашал их на свидания. А когда я увидел ее, у меня будто что-то щелкнуло в голове. Первое время я даже боялся этого чувства — отчасти потому, что оно практически не поддавалось контролю, отчасти потому, что я не мог понять, что это за чувство. Пока однажды я окончательно не понял, что не могу держать его в себе. Они гостили у нас неделю, и это была самая чудесная неделя в моей жизни. Ты как-то спрашивала у меня про мой медальон. Ее звали Рэне, это слово почти созвучно с французским «лиса». За день до отъезда она подарила мне медальон с выгравированной головой лисы.

— С ума сойти, — только и сказала Афродита. — Ты рассказывал мне про Беатрис, но и словом не обмолвился о своей первой женщине! А что сказала твоя мама?

— Слава Богу, она об этом не знала. Любовная связь с моим отцом — это единственный грех, который она совершила. У нее всегда были твердые моральные принципы, и она осуждала людей, которые на них плюют. Держу пари, у нее случился бы сердечный приступ, узнай она хотя бы о части моих приключений.

Афродита поднялась, подошла к Вивиану и села к нему на колени.

— Хватит на сегодня откровений и рассказов о прошлом, — сказала она. — Пойдем спать. Мне завтра рано вставать.

— Да, мне тоже. Завтра я занят целый день — у меня десять пациентов. И первый из них — Джеральд Гентингтон. Какая мука — выслушивать россказни про его эротические сны с самого утра…

— Кстати, тебе звонила доктор Портман. Попросила передать, что завтра задержится. У нее такой… проникновенный голос. Когда ты его слышишь, тебе не хочется ее изнасиловать?

— Это желание становится сильнее, когда я на нее смотрю.

Афродита мечтательно улыбнулась.

— Я бы с удовольствием посмотрела на то, как ты ее трахаешь…

— Скорее, это я бы с удовольствием посмотрел на то, как вы занимаетесь любовью. Потому что она предпочитает женщин.

— Какими глупыми вещами люди начинают забивать себе голову, когда речь заходит о сексуальной ориентации…

Глава двадцатая

— Где же ваши записи, господин Гентингтон? Неужели вы забыли их дома? В следующий раз я не буду назначать вам сеанс на восемь утра. Вы хотите кофе?

Джеральд покачал головой.

— Нет, доктор, благодарю вас. У меня кофеиновая диета — когда вы выпиваете пять чашек в день, рано или поздно приходите к выводу, что следует придержать лошадей.

— Вы правы. Так что же, вы не принесли свой дневник?

— По правде говоря, сегодня я ограничен во времени, поэтому, если позволите, мы сократим нашу встречу. И я хотел поговорить с вами не о моих снах, а об Анжелике.

Доктор Мори сцепил пальцы и посмотрел на пациента.

— Я внимательно слушаю вас, господин Гентингтон.

— Во время одного из прошлых сеансов вы сказали мне, что я не спрашиваю у своей… темной половины, чего она хочет. Что я использую ее, но ничего не даю ей взамен. Я пришел к выводу, что вы правы. В итоге я взял два билета до Амстердама — для себя и для своего друга — и решил, что было бы неплохо развеяться. Я тысячу лет никуда не ездил отдыхать. И… у вас никогда не было такого ощущения, будто вы переживаете второй медовый месяц? — Джеральд помолчал, оценивая свои слова. — Ну… вы поняли меня.

Доктор Мори зевнул, и Джеральд это заметил. Вивиан улыбнулся, пытаясь скрыть смущение.

— Это примерно то, что не давало мне спать этой ночью. Простите. Умираю от усталости.

— У меня такое ощущение, будто я снова влюбился в собственную жену — совсем как тогда, когда впервые ее встретил. Тогда я влюбился с первого взгляда, хотя до этого не верил, что такое возможно. И сейчас я испытываю похожие ощущения, но в миллион раз сильнее. Я впервые за все время нашей совместной жизни поймал себя на мысли, что с утра мне не хочется уходить. Что мне хочется провести с ней весь день. И что я был бы рад вообще не уходить из дома, быть с ней двадцать четыре часа в сутки.

— В этом нет ничего странного, мой друг. Вероятно, вы сделали или сказали что-то, что повлекло за собой такую реакцию. Как я понимаю, вы говорите, прежде всего, про секс?

— Да, но не только. Она изменилась. Стала другой. Она… как бы сказать? Она стала женщиной. Раньше меня в ней притягивала неприступность, какая-то скрытность, может, даже застенчивость. А теперь в ней этого нет, но я хочу ее только сильнее. — Джеральд пожал плечами. — Или я был слеп, как последний осел, и не видел в своей жене женщину, или… — Он рассмеялся. — Это прозвучит дико, но если бы я не знал ее так хорошо, то подумал бы, что она завела любовника.