Звуки музыки

Скоро приглашений у нас было больше, чем времени, чтобы исполнить их, и к сентябрю мы пришли уже без необходимости залезать в новые долги.

Теперь мы встали на верный путь. Мы узнали, что труд — каким бы он ни был — всегда уважаем и делает тебя свободным. Мы поняли, что до тех пор, пока ты проявляешь волю к работе, Америка — страна неограниченных возможностей. И лишь от тебя зависит, как ты их используешь. Мы узнали также, что единственный путь, чтобы стать американцем, частицей этой нации пионеров, — быть пионером самому.

Глава X

МУХА

Настал сентябрь, и однажды напротив дома на Мерион Роуд остановился большой автобус. На этот раз он был красный — новейший тип, с мотором сзади. Все тот же водитель опять был здесь, наш старый знакомый, и мы стали садиться. К его великой радости, мы решили взять Иоганнеса с собой. Он нежно любил детей и даже приспособил автобус для него.

Танте Лене и Марта должны были остаться с маленькими девочками. Марта была школьной подругой пашей Марии из Зальцбурга. Она была с нами в Швеции в качестве сиделки, чтобы позаботиться о маленьком Иоганнесе во время наших длительных репетиций. Когда началась война, она не могла вернуться домой и вместе с нами поехала в Америку.

К этому времени мы узнали, что о школе можно позаботиться и дома, но мы все еще думали, что обязательно должен быть именно дом. Позже мы разобрались, что это прекрасно можно сделать и на колесах.

Другу нашей семьи было предложено отправиться с нами и помочь нам позаботиться об Иоганнесе, пока мы репетируем и во время концертов.

Как разительно отличалось это прощание от прощаний других лет! В первый раз нам пришлось тащить с собой все наше имущество и отдать детей в чужую школу-интернат. На второй год мы смогли оставить их в доме друзей, и в углу их чердака сложить часть наших вещей. На этот раз, однако, мы оставляли их в своем собственном доме, окруженными друзьями, которые должны были присмотреть за ними и за вещами. Медленно, постепенно дерево с десятью ветвями, которое вырвали с корнем и перевезли через океан в новую почву, начинало опять пускать корни. Это всегда эксперимент — пересаживать взрослое дерево. Никто не знает, приживутся ли корни в чужой почве. Но какое облегчение, когда они демонстрируют, что прижились!

После слезного прощания мы сначала отправились в Нью-Йорк — конечно же, отель «Веллингтон!» В этом году ковры были красные, а униформа — яркого лягушачье-зеленого цвета. На следующий день мы давали концерт в Нью-Йоркском колледже, на котором должен был присутствовать мистер Шенг. Это был первый концерт под его руководством и первый в поездке, включавшей шестьдесят пять концертов, которая должна была помотать нас от побережья к побережью. Какой важный и волнующий момент!

Ф. К. Шенг больше не был чужим для нас. Мы несколько раз приходили к нему в офис, и он также приезжал навестить нас в Мерион. Из своего богатого опыта концертного бизнеса он дал нам весьма ценный совет по поводу новой программы. Она должна была включать в себя что-то, понятное каждому — домохозяйке из Мичигана, фермеру из Канзаса, хозяину ранчо с Запада — также хорошо, как и знатоку музыки. В прошлом наши программы были в основном на латинском и на немецком. Теперь мы добавили английские номера. И среди старинных американских народных песен мы обнаружили скрытые сокровища. Наша программа состояла теперь из пяти частей: первая — церковная музыка, выбранная у композиторов XVI и XVII веков; вторая — музыка, исполняемая на старинных инструментах: рекордерах, виоле да гамба, спинете; третья — мадригалы и баллады; четвертая — австрийские народные пески и горные зовы; пятая — английские и американские народные песни.

Я много раз восхищалась уникальной способностью мистера Шенга быть хозяином любой ситуации. Это просто не поддавалось описанию — как он всегда умел сказать единственную вещь, которую было нужно в данный момент. Теперь мы были в колледже, где за концерт отвечала сестра Мэри-Роуз, безгрешная монахиня. Я чувствовала поднимавшееся во мне настоящее любопытство: что должен был сделать мистер Шенг, чтобы осчастливить сестру Мэри-Роуз? Он не мог поцеловать ей руку, не мог сказать, как ему нравится ее мантия — что же он собирался сказать? Ведь это должна была быть его первая встреча с монахиней.

Вот он появился.

— Сестра Мэри-Роуз, можно мне представить мистера Шенга — нашего менеджера?

Она произнесла несколько любезных слов.

Голосом, дрожащим от искреннего восхищения, мистер Шенг произнес веские слова:

— Сестра Мэри-Роуз, за всю свою жизнь я никогда не слышал такой… совершенной дикции!

Мы получили избранную дату.

Этот концерт был новым опытом. Мы изо всех сил старались воплотить в практику очень хорошие указания нашего менеджера, которые он дал нам перед концертом:

— Не будьте такими официальными. Улыбайтесь, расслабьтесь, забудьте о публике. Пойте просто для собственного удовольствия. Будьте свободней. Не смотрите так страдальчески. Расслабьтесь и не волнуйтесь.

Нас несколько нервировало то, что он был среди публики. Он, единственный человек среди всех людей США, которому мы больше всего хотели понравиться и доставить удовлетворение. Но тем не менее, концерт оказался очень успешным. Мистер Шенг все время улыбался и то и дело поздравлял нас с нашим сильно изменившимся появлением на сцене.

Но на следующий день, когда он зашел в «Веллингтон» попрощаться, так как автобус уже ждал нас на улице, чтобы забрать на западное побережье, он добавил:

— Все же кое-чего вам недостает, и я не могу указать вам, чего именно. Это нечто между вами и публикой. Но я знаю, что если вы очень постараетесь, вы поймете, что это.

Мы не могли отделаться от этого слова — «недостает». С этого момента мы следили за всем, что нам приходилось делать. Очень критически. После каждого концерта мы садились вместе и обсуждали. Было ли это появление или уход со сцены, наша манера стоять на ней, улыбаться и кланяться? Георг, наш самый верный помощник и компаньон в концертном бизнесе, каждый вечер сидел в первом ряду и потому добавлял свои наблюдения. Но время шло, а мы знали, что все еще не нашли этого. Концерты были успешны, очень успешны. Людям они нравились, и они говорили об этом, но…

Мы направлялись к Лос-Анджелесу и ехали по 66-му шоссе. Самым большим событием в этой поездке для нас была наша первая встреча с индейцами, настоящими индейцами, о которых мы столько читали в Европе. Мы все были воспитаны на Карле Мае — немце, написавшем множество книг об этих знаменитых героях Дикого Запада. Его книги с жадностью пожирал любой мальчишка и многие девочки, и каждый из нас когда-то плакал по Виннету, великому вождю апачей. И теперь мы должны были встретить его кровных братьев. Наши сердца долго бились сильнее, перед тем как мы приехали в Нью-Мексико. Но наконец карта сообщила: «Пуэбло Лагуна», и я изготовилась с аппаратами для кино и фотоснимков.

Наконец я спросила водителя:

— Когда же появится Пуэбло Лагуна?

Он небрежно ответил:

— О, мы проехали ее добрых десять минуть назад. А что?

— Проехали? Индейцев? Наших первых индейцев? Просто проехали, и все?

Я была так разочарована, что чуть не заплакала. Я ушла назад, в самый конец автобуса, чтобы скрыть свои чувства. Но над водительским местом было зеркало, и глаза шофера спокойно могли видеть, что происходило во мне. Ему было искренне жаль. Никогда в жизни он не думал, что кто-то может хотеть сфотографировать индейцев — что-то такое непрогрессивное. Впрочем, она ведь фотографировала и негров, разве не так? Он развернул автобус, мы поехали обратно, в Пуэбло Лагуна и там встретились с нашими первыми индейцами — приятными дружелюбными людьми, смотревшими на нас с таким же любопытством, как и мы на них. Они тоже никогда не видели австрийцев в их национальных костюмах. Мы восхищались их замечательной церковью, купили кое-какие из их причудливых гончарных изделий, и спели для них несколько австрийских народных песен, а мне разрешили фотографировать дрожащими от волнения руками. Я сделала фотографию маленького Иоганнеса с его светлыми локонами, обнявшегося с маленьким мальчиком-индейцем такого же возраста, с прямыми, иссиня-черными волосами. Было что-то такое в индейцах, что глубоко тронуло нас в этот первый раз, и потом всегда, когда мы встречали их, мы чувствовали в них что-то величественное и грустное. Между нами пролегло странное чувство симпатии и понимания.