Честно и непристойно

– Ты так и собираешься стоять возле двери и подслушивать? – Корчась от боли и пытаясь вспомнить, вычеркнула ли я Гэйба из страховки, на случай если я вот прямо тут и умру, я еще должна была не издавать громких звуков. – Может, ты хоть музыку включишь? – Я была просто в ужасе.

Мы с подружками часто жарко спорили о роли дерьма во взаимоотношениях с близким мужчиной. Психотерапевт-по-телефону предупреждала, что секс – барометр взаимоотношений; он показывает, какова сила ваших чувств в определенный период времени. Однако для многих – например для Александры – бариевая клизма была куда важнее барометра. Ее отношения проверялись дерьмом – не тем, которое всплывает в скандалах, а самым настоящим дерьмом.

Александра не могла какать на людях, даже в уборной на работе. Она готова была скорее съездить домой или одолжить ключи от квартиры у жившей неподалеку Далей, чем сходить по-большому в помещении своего большого издательского концерна. Даже в Хэмптонах она страдала из-за количества постояльцев в доме не потому, что боялась переполненного жилья, а из-за того, что называла СК – сортирной катавасией. Она не хотела делить ванную комнату с прочими жильцами даже в общем доме. Если она когда-нибудь встретит парня, при котором сможет ходить по-большому, я уверена, они далеко зайдут. Я тогда сразу начну готовиться к вечеринке в честь ее помолвки.

Я не настолько щепетильна, как Алекс. Но я не одобряю и совершенно противоположного поведения собственной сестры, которая хвастается результатами деятельности своего кишечника, как будто это крупное достижение, оставляет их в унитазе и тащит ничего не подозревающего бойфренда посмотреть, что у неё получилось. Я стараюсь придерживаться середины. Я уверена, что если вы можете заниматься с мужчиной сексом, то должны быть в состоянии и сходить при нем в туалет. Так что на протяжении романа с Оливером, если мне надо было в туалет, я так прямо и говорила: «Мне в уборную, так что лучше выйди в соседнюю комнату или сделай погромче музыку». Конечно, это тоже опасно – так он знает, что происходит. Он может догадаться, что встречается с женщиной, а не с богиней. Но так рисковать я была вполне готова. А вот когда Оливер стоял прямо за дверью, это был уже перебор.

– Эй, ты собираешься включать музыку или нет?

– Прости, любимая, я пытался отыскать станцию с подходящей по настроению музыкой. – Сквозь закрытую дверь до меня долетел его смешок.

– Ничего смешного! Мне больно! – Нет, конечно, это было смешно, так же смешно, как когда кто-то поскальзывается на льду и падает.

Я одновременно ненавидела и любила его.

Не думаю, что можно попасть в более неловкое положение (ключевое слово тут «не думаю»). Оказаться второй с конца в соревнованиях «Бег ради удовольствия», проводимых Нью-Йоркским клубом любителей бега, достаточно унизительно. Мы прошагали всю дистанцию бок о бок, но когда мы приблизились к финишной ленте, я на глазах у Оливера припустила вперед.

– Если ты проигрываешь, бэби, проигрывай по-крупному! – шутливо проговорил он, пересекая финиш и выбрасывая руки со сжатыми кулаками вверх. Потом он обнял меня и прошептал: – Спасибо. Я так горжусь тобой, малышка. Ты ведь все-таки втянулась к концу, правда?

– О да, я поняла, что пытка, которой ты меня подверг, заканчивается, и это прямо-таки хлестнуло меня по заднице, придав необходимое ускорение.

– Может, оставим пока твою задницу в покое? – Я стукнула его в ответ и попыталась высвободиться из его объятий. – Шучу, детка. У тебя очаровательная попка. Просто очаровательная.

Во время соревнований что-то у меня в душе переключилось, и я действительно получила удовольствие. Впрочем, я ни под каким видом не собиралась сообщать об этом Оливеру. А вдруг он запланирует еще какие-нибудь утренние мероприятия, чтобы окончательно совместить наши увлечения? Поэтому я всего лишь поддразнила его:

– Теперь ты счастлив?

На самом деле это я ощутила чувство счастья. Сейчас я была счастлива. Я не бежала вдогонку и не спасалась, а спокойно шла бок о бок с человеком, который радовался тому, что я рядом.

В тот день, когда мы решили сообщить родителям Гэйба о том, что поженились, Гэйб был практически не в состоянии терпеть мое присутствие. В раздражении он метался по нашей квартире, а когда я попыталась спросить у него, что лучше надеть, он бросил:

– Какая, к дьяволу, разница, Стефани? – Ну замечательно, в этот день очень к месту нарядное платье, что-нибудь яркое и в горошек.

Ладно. Ситуация требовала костюма. Всегда нужно иметь хоть один костюм, чтобы было что надеть на похороны или на собеседование при трудоустройстве. Визит к родителям мужа напоминал и то, и другое сразу, но ни один костюм на меня больше не налезал. За последнее время я набрала килограмм девять. Ладно, это не совсем верно. Девять килограмм за неделю не наберешь. Толщина нарастает постепенно, как шторм. Когда я счастлива, я расслабляюсь, наслаждаюсь жизнью, ну и толстею, да. А худоба обычно свидетельствует о горе, поэтому стройность редко доставляет мне удовольствие. К августу мой вес увеличился с пятидесяти шести до шестидесяти пяти килограммов, а значит, я была счастлива, осваиваясь в семейной жизни. Если сравнить медовый месяц с пребыванием в колледже, то я выполнила все, что требовалось. Говорят, первокурсники непременно набирают килограмм семь, а я как примерная молодая жена их обставила и набрала девять. Итак, с любовью все было в порядке, пора было браться за войну.

В сентябре, готовясь к бою, я бы облачилась в шикарный военный наряд: военная куртка от «Баленсиага», брюки десантника и камуфляжный шарф – вот так, к войне готова. Но стоял август, и было рановато одеваться с ног до головы в оливково-зеленое. Кроме того, после замужества мои инициалы изменились – нужно было менять и стиль. Замужней женщине больше подходили такие модельеры, как Дж. Маклафлин и П. К. Брэдли, а сексуальный стиль можно было возложить на Лили Пулитцер. Когда мы с Гэйбом будем сообщать его родителям о нашем браке, я должна выглядеть, как полагается жене. Его жене. Они до сих пор ни о чем не подозревают. Надо быть консервативной. Женственной. Вежливой. Нитка жемчуга, свитер с кардиганом, брюки-капри и мокасины. Если я оденусь подобающим образом, у Ром будет меньше причин для нападок. Когда она не морила себя голодом в «Бергдорфе», то жила на диете из слухов и пересудов, сторонясь самоанализа и контроля даже больше, чем углеводов.

Общение с матерью Гэйба всегда напоминало особо трудное собеседование при приеме на работу, такое, от которого прошибает пот.

«А что ты будешь делать, Стефани, если он найдет интернатуру только в Канзасе? – Ну и что я по-твоему сделаю, ведьма? Позову тетушку Эм? Подам документы на развод Волшебнику из страны Оз?»

С ним я поеду – как же иначе? С какой еще целью можно задать подобный вопрос, кроме как чтобы заварить что-то гадкое в своем ведьминском котле? В такие моменты мне хотелось повыдирать у нее волосы с подбородка.

Когда ты предпочитаешь идти к моим родителям – до или после обеда? – Ну, привет. Вообще-то мне не подходят оба варианта. Может, меня спасет одежда? Лили Пулитцер для конфронтации явно недостаточно. Мне нужен внушительный облик. В стиле гувернантки. Подтянутость и правильность, как у Мэри Поппинс. Туфли с перемычками, отложной воротничок, накрахмаленная белизна. Перчатки – это уже будет перебор, конечно. Я взяла с собой ретро-сумочку от Гуччи, которая принадлежала моей бабушке, и собиралась сжимать ее для храбрости. Мне надо было хоть что-то контролировать. Я могла контролировать свою одежду – можно подумать, что Ром забудет о своей ненависти ко мне, если увидит, что на мне платье из той же, что и у нее итальянской ткани. Я хотела вписаться в их семью, чтобы понравиться им. Чтобы они сказали сыну, что он принял правильное решение и что ему очень повезло. Чтобы посоветовали никогда со мной не расставаться.

Был вторник, восьмое августа двухтысячного года. Гэйб все еще не окончил медицинскую школу: он отложил экзамены на год. Поэтому он уже не мог ссылаться на то, что разговор с родителями помешает ему успешно сдать экзамены. А поскольку в календаре Розенов так и не нашлось свободного местечка для даты нашего бракосочетания, мы решили покончить с маскарадом и открыто сообщить им о том, что мы сделали. Когда мы подъезжали к дому его родителей, Гэйб снова заколебался: