Рыжая (ЛП)

Это Кэш. Скорее всего она. Я задала ей тысячу вопросов о ходе тестирования, требуя подробностей. Должно быть, она доложила об этом моему отцу. Но еще хуже то, как мой отец относился к ней — как к давно потерянной и недавно найденной чертовой дочери.

Каша заварилась за неделю до моего дня рождения. Отец созвал экстренное семейное собрание дома. Калеб посчитал это странным, но я понимала, что происходит. Я собиралась подготовить его по пути в машине, но потом подумала, что пусть лучше сам Чарльз Остин расскажет о своем фармацевтическом мошенничестве. Тогда я смогу прикинуться дурочкой и сделать вид, что знать ничего не знаю о его махинациях.

Когда мы приехали к ним, нас уже ждали в гостиной. Я села на двухместный диванчик рядом с Калебом, который со всевозрастающим подозрением осматривал собравшихся. Он бросил на меня взгляд, желая понять в курсе ли я, но я пожала плечами. Сестра, сидевшая рядом с матерью, посмотрела на меня и внезапно на ее лице вспыхнула догадка.

— Ты беременна, да? Все из-за этого.

Я покачала головой, шокированная тем, что сестра не различает эмоциональный настрой. Ее никогда не затрагивало плохое. На какую-то секунду я испытала острую зависть, которая чуть не достигла максимальной отметки по двадцатибальной шкале.

— Джоанна не беременна, — отмел ее предположение отец. — Боюсь, все гораздо серьезнее.

На долю секунды я задумалась, что может быть важнее ребенка. Позволит ли он когда-нибудь моему ребенку называть его дедушкой? Калеб напрягся. Когда отец отпустил замечание на счет ребенка, он схватил меня за руку и сжал ее.

Заговорив, отец перевел взгляд на Калеба. Он всегда так поступает. Если в помещении есть мужчина, то он будет смотреть только на него — даже если он при этом собирается сообщить своей жене и дочери о приближающейся кончине.

Я слушала его, сжав руку мужа, словно это единственная зацепка, не позволяющая мне сойти с ума. Несмотря на гнев, который испытывала к отцу, я надеялась, что его не ждут самые худшие неприятности. Но разве это возможно, когда скрываешь, нечто подобное?

Он рассказал нам об исследованиях и, когда перешел к фальсификации результатов, я почувствовала, что Калеб застыл. Отец закончил свой рассказ так, что меня словно в живот пнули.

— Мне предъявлено обвинение. Джоанна также под подозрением.

Калеб вскочил.

— Что? Какое отношение имеет к этому Лия?

— Ее подписи стоят на всех документах. Ни одно тестирование не проходило без ее подписи. Тоже самое касается выпуска препарата.

Я сдавленно пискнула от испуга. Калеб посмотрел на меня, его глаза горели как два янтарных шара. Он прищурился.

— Это правда? Ты знала, что происходит?

Я покачала головой.

— Я просто подписывала то, что он велел мне подписывать. Я ничего не знала о том, какие результаты на самом деле.

Он резко повернул голову и посмотрел на моего отца.

— Вы скажете им, — он ткнул пальцем в его сторону. Не припоминаю, чтобы Калеб хоть раз в жизни тыкал в кого-нибудь пальцем.

Отец сразу же отрицательно помотал головой.

— Это ничего не изменит, Калеб.

Я почувствовала свою никчемность. Пенни. Я — просто камешек, отброшенный прочь — грязный кусочек метала, прилипший ко дну подстаканника, диванная подушка, старый кошелек и нечто среднее между сморщенной виноградиной и непонятно чьим волосом под холодильником — вот кто я. Для него я не представляю ценности, кроме тех случаев, когда он может использовать меня в случае, если результаты его не устраивают.

Черт. Чертчертчерт.

Голос Калеба звучал так, словно твердый камень измельчается в гальку. Я не могла понять, что он говорит, пока не стало слишком поздно. Я услышала слова «Она же ваша дочь», как раз перед тем, как он рванулся вперед. Я увидела, как по лицу отца прошла дрожь ужаса, когда мой красивый, светловолосый муж нанес удар кулаком, который одобрил бы кивком сам Тайсон. Моя сестра и мать закричали. Я закрыла уши руками. Вы бы, наверное, подумали, что они никогда не видели, как человека ставят на место. Мне хотелось, чтобы Калеб ударил его еще раз, в основном за то, что он не любил меня, но также, потому что я официально по уши в дерьме.

— Калеб! — я схватила его и потянула назад. Он по-прежнему стоял лицом к отцу, словно хотел ударить его еще раз. — Пойдем. Я хочу уйти.

Калеб выглядел пугающе. Серьезно. Лучше поместите меня в комнату с сотней голодных горных львов, чем в комнату с Калебом в таком состоянии.

Он схватил меня за руку. Мой отец, великий Чарльз Остин Смит рухнул на спину на кушетку, из-под пальцев, прикрывающих нос, текла кровь, а лицо побагровело. Прежде чем мы ушли, я остановилась. Я дышала так же часто, как билось мое сердце. Калеб вопросительно на меня посмотрел, но я покачала головой. Я посмотрела на свою семью. Все трое вместе сгрудились над лицом отца, по которому текла кровь. Глаза матери распахнуты в ужасе, пока она пытается промокнуть кровь с помощью салфетки из-под стакана со спиртным. Сестра плачет и неустанно повторяет «папочка». Я чувствовала себя отторгнутой и испуганной, пока смотрела. Впервые мне не хотелось иметь к ним никакого отношения. Мне не хотелось быть частью их кровоточащего съежившегося трио.

— Папочка? — он поднял голову, и я увидела, как его налитые кровью глаза нашли меня. Сестра и мать прекратили завывать и тоже обратили на меня внимание. — Папочка, — повторила я. — Я больше никогда не назову так тебя снова. Тебе скорее всего все равно, и это нормально, потому что мне тоже. Лучше я буду незаконнорожденной дочерью проститутки, чем твоей кровью и плотью.

Калеб сжал мою руку, и мы ушли.

А через два дня отец умер.

Глава 29

Настоящее…

Я разыскала Кэмми на Фейсбуке. Клянусь, глупые блондинки только и делают, что выкладывают фотографии своего ланча. Ненавижу это. Я надеюсь обнаружить на фотографиях Калеба или эту шлюху Оливию. Захожу на свой редко используемый аккаунт и ввожу в поиске имя Кэмми. Мне хочется увидеть, разместила ли она фотографии со дня рождения Оливии. Нужно выяснить присутствовал ли там Калеб. Это глупо, твержу я себе. Оливия замужем за сексуальным Ганди. Не может такого быть, чтобы Калеб был приглашен. Но я все равно просматриваю все фотографии, пытаясь обнаружить на них его руки или ноги, или волосы. Но я вижу только фотографии Оливии. Кто-то сделал снимок момента, когда она пришла на вечеринку-сюрприз. Ее рот приоткрыт, и, если не знать ее лучше, то можно подумать, что кто-то наставил на нее ружье, а не кричит «С днем рожденья»! На ней узкие джинсы и топ без бретелей. Я фыркаю, пока перелистываю фотографии. Оливия обнимает Ноя, Оливия смеется с Кэмми, Оливия задувает свечи на пирамиде из капкейков, Оливия стреляет в кого-то из водяного пистолета, Оливию сталкивают в бассейн...

На самой последней фотографии Оливия открывает подарок. Она сидит на стуле, на ее коленях лежит открытая коробка. Выражение ее лица, какое угодно, но не счастливое. Ее брови сведены вместе, а губы скривились в знаменитой хмурой улыбке. Я смотрю на коробку, пытаясь разглядеть, что в ней, но мне удается увидеть только фольгу голубого цвета. Кэмми подписала фотографию: «Не догадываешься от кого это? Признавайся или не получишь открытку».

Я с подозрением изучаю коробку. Что же там внутри, что у нее такое перепуганное выражение лица? Я продолжаю листать фотографии дальше, но ни на одной из них Оливии нет. Словно она испарилась после того, как открыла подарок. Я забрасываю в рот пригоршню замороженных мини-морковок. Откатившись на стуле от стола, я отправляюсь на поиски Сэма и обнаруживаю его в детской, где он складывает белье. Калеб забрал ребенка, но Сэм все равно приходит, чтобы помогать мне.

— Ты ведь был на той вечеринке?

— Какой вечеринке? — он открывает комод, складывает туда стопку ползунков и закрывает его, даже не взглянув на меня.

— Вечеринке в честь Оливии, Сэм, — он переводит взгляд с моих скрещенных рук на мою ногу, которой я нервно постукиваю по полу.