О любви (сборник)

Уборщица вела активную пропагандистскую кампанию среди соседей, ловко нащупав болевую точку: Надька с пятого этажа ступеньки скоблит, чтобы показать, какие вы свиньи.

Общественность разделилась на два лагеря — сторонников уборщицы и сочувствующих Надежде Егоровне. Вторые оказались в меньшинстве. Деятельность мамы Петрова служила укором остальным хозяйкам.

Разведка из числа сторонников доносила Надежде Егоровне, что баба Клава перешла к активным действиям, то есть к вредительству. С вечера вымытый пол наутро был усеян мусором; Надежда Егоровна купила на свои деньги краску, начала красить стены подъезда, они не успевали просохнуть, как появлялись похабные надписи. Поставила на подоконники цветы в горшочках — их сбросили на пол.

Петров три дня терпеливо слушал рассказ мамы о подъездной склоке. Лично отловил на третьем этаже вечером подростков, которые курили, бросали окурки на пол и пили пиво. С любителями подъездной романтики он провел разъяснительную работу. До рукоприкладства дело не дошло, хватило призывов к совести и угроз, сформулированных доступным народным языком. А потом Петров столкнулся вовсе с несусветным — застал бабу Клаву, которая… мочилась в углу площадки.

— Что же вы делаете? — пробормотал Петров.

Баба Клава смутилась только в первую секунду. Боевой пыл к ней вернулся быстро.

— Не твое собачье дело! — нахально заявила вскочившая уборщица обескураженному Петрову.

Баба Клава приняла позу готовности к словесной схватке: руки в боки, ноги на ширине плеч, ноздри трепещут.

— Вам лечиться надо, — сказал Петров. — Вы же больная на всю голову!

— Ах ты, щенок! — открыла рот баба Клава.

Но Петров ее перебил, гаркнул:

— Молчать! Всё! Мое терпение кончилось. Еще раз увижу вас в подъезде — засажу в психушку. Ясно?

— Ой-ой! Испугалась я тебя! Подумаешь, приехал, видали мы таких!

Петров разозлился не на шутку. Он пошел на бабу Клаву с кулаками:

— Карга старая! Ты с кем связываешься? Ты кого на испуг берешь? Ты думаешь, меня можно, как маму? Да я тебя — в лепешку! На молекулы разберу, в морг нечего относить будет.

Баба Клава испуганно затрусила вниз по лестнице. Следом шел Петров и изрыгал проклятия и угрозы.

Он опомнился, когда уборщица выскочила на улицу, а сам он оказался перед входной дверью. Хорош, нечего сказать!

Набросился на старуху, словно дело касалось чего-то жизненно важного. Живут они здесь как в замедленном кино. У него за три дня мозги стали плесенью покрываться.

На следующий после стычки с бабой Клавой день Петров нанял бригаду строителей. Они сделали ремонт, привели подъезд в идеальное состояние — хоть делегации зарубежные приводи. Поставили кодовый замок и домофоны, на первом этаже оборудовали комнатку консьержа со стеклянной витриной, топчаном, столом, креслом и монитором камеры наблюдения за входной дверью. Через бюро по трудоустройству Петров нанял четырех пенсионеров, которые должны были нести вахту сутки через трое.

Петров отмахивался от робких попыток мамы остановить его: «Павлик, это такие деньги! Мы как-нибудь сами. Сколько же ты потратил? Они импортной краской потолки красят! Поди не дворец, а ты расходуешься. Лучше бы детям что-нибудь купил!»

Приехавшая с дачи сестра Татьяна тоже не высказала восторгов по поводу нового качества жизни.

Петров ее прямо спросил:

— Чего ты носом крутишь? Что тебе не нравится?

— Ты мне не нравишься! Зачем маму удовольствия лишил?

— Я лишил? — возмутился Петров. — Удовольствия за бабой Клавой подтирать? Сестричка, у тебя все дома? — Он постучал пальцем по лбу.

— Думаешь, ты один правильный и умный? Одним махом всех побивахом. Ничего подобного! Для мамы подъездная эпопея как отдушина была. Кого она целыми днями видит? Больных отца и Лентяйку. Чем занимается? Горшки за ними выносит. А тут она для общества что-то делала, интрига закрутилась, кровь быстрее побежала, у нее интерес появился, новые переживания. Для тебя это мелко, смешно и абсурдно — воевать с придурочной бабой Клавой, обсуждать с соседями выходки подростков-вандалов, а для мамы — настоящая жизнь. Пашка! Ей ведь шестьдесят лет только. Помнишь, как выглядела? Куколка! А за последний год, как с папой случилось, — враз постарела. Но тут, смотрю, опять волосы стала на бигуди накручивать. Прическу сделает, фартучек наденет, перчатки резиновые в тон, швабру в руки — и ступеньки мыть.

Петров считал сестру незаурядной личностью. Татьяна обладала цепким умом, хваткой, выносливостью, была энергична и не пасовала перед трудностями. Она бы добилась многого, если бы не поставила себе планку вровень с той, выше которой не мог подняться ее муж Андрей — хороший парень недалекого ума Их бизнес, толчок которому дал Петров, — магазин электроники, — за десять лет практически не увеличился. Он давал им возможность сносного существования, но не более.

Вместо того чтобы бросить силы на расширение дела, они ехали на дачу и сажали овощи — Андрей любил ковыряться в земле. Он постоянно чинил старенький автомобиль, вместо того чтобы заработать на новый. Татьяна вслед за мужем отрабатывала шаг на месте — семейное счастье было для нее важнее богатства и успеха.

Сестра определенно лучше понимала настроение мамы, смотрела на подъездную баталию с неожиданной и правильной позиции. Но и у Петрова были принципы, которыми он не собирался поступаться.

— Моя мама подъезды мыть не будет! — сказал он жестко. — Заруби это себе на носу! Если ты такая умная, найди для нее занятие более… более приличное. Наймите сиделку, домработницу, хоть штат отдельный для отца и Лентяйки! Вот сберкнижка на твое имя, сумма порядочная — на зарплату консьержам и для мамы.

— Ты считаешь, что все проблемы можно решить с помощью денег? — вздрогнула Таня.

Брат ответил туманно:

— Если бы я так считал, то не сидел бы сейчас здесь.

Татьяна решила сменить тему:

— Я с Зиной разговаривала. Ты почему домой не звонишь?

— Позвоню.

Он не выполнил своего обещания. Между Петровым и самыми близкими — женой, сестрой, родителями — будто кошка серая пробежала. У него не было желания объясняться, утрясать, сглаживать — само пройдет.

О двух крупных суммах, которые он снял с семейного счета, на ремонт и на сберкнижку Татьяне, он ничего не сообщил Зине. Ей оставалось только строить предположения.

Потом Петров много раз будет мысленно возвращаться к своему отъезду из Омска, задаваться вопросом, почему решил ехать поездом, а не лететь самолетом. Кроме бредовой идеи «увидеть Сибирь из окна», ему ничего не вспомнится.

В купе заглянул коротко стриженный мужчина, посмотрел на молоденькую беременную соседку Петрова, потом на него, обрадовался:

— Мужик, я через два купе. Соседка попалась. Не поменяешься? Переходи ко мне. А женщины пусть тут.

Петров повернулся к попутчице — та явно обрадовалась предложению. Он встал и забрал свои вещи.

В новом купе, таком же люксе, рассчитанном на двоих, уже сидели два парня.

— Моя команда, — сообщил стриженый, — знакомьтесь. Это Сашок.

Парень лет двадцати, не отягощенный университетскими знаниями.

— Петров.

— А это Медведь, видишь каков, ух, бурый, — почему-то веселился мужик. — По паспорту Медведев, а по нашему просто Медведь. Меня они Тренер зовут. По должности. Мы самбисты, на соревнования едем.

В том, что они спортсмены, сомневаться не приходилось. Все трое крепко накачаны, шеи воловьи, покатые плечи в буграх мышц, поэтому головы казались карикатурно маленькими. Только категории у них были разные: Сашок в мышином весе выступает, Тренер в среднем, а Медведь из тяжеловесов.

— Распишем пульку? — предложил Сашок и достал карты.

Петров кивнул. Он не боялся проиграться. В студенческие годы карточными играми зарабатывал прибавку к стипендии. Память у него была отличная, шулеров он вычислял легко.

Играли спортсмены плохо, карт не помнили, и к финалу Петров шел победителем. Но ставки были маленькими, и азарта их поднимать никто не проявлял. Несмотря на июньскую жару, в вагоне топили, окна не открывались, кондиционеры не работали — тропическая духота. Игроки разделись до трусов и выпили по две бутылки минералки на брата. Странно, что не возникало предложения перейти к крепким напиткам.