Пока мы не стали незнакомцами (ЛП)

— Спасибо. Это было неожиданно, да и тяжело им гордиться, наверное, потому что я был в по-настоящему кошмарном месте.

— Это было до того, как заболела твоя мама, верно?

— Да. Она видела, как я получал награду. Они с отцом сильно гордились мной.

Грейс было очень интересно, она была необыкновенно сострадающей¹⁶. Я уж думал, что сам все для себя выдумал. Но как же ее имя ей подходило. Насколько реальной, прекрасной и искренней она была во плоти. Все это время я рассматривал фотографии и мечтал обнять ее, прикоснуться к ней, ну или просто увидеть лично, своими глазами, в цветах, — и вот она была здесь, и именно такой, какой я ее помнил.

Куски пирога стояли между нами не тронутые. Я отрезал кусочек, поддел его вилкой и поднес к губам Грейс.

— С пирогом все лучше.

Она откусила от кусочка, а я не мог оторвать глаз от ее рта. Я облизал губы, размышляя о том, какая она на вкус, каково было целовать ее.

— Та-а-а-а-ак вкусно.

— Я знаю, мы не должны говорить о прошлом, но мне до смерти хочется узнать, чем ты занималась после выпуска. Как тур с оркестром?

— Вообще-то, было великолепно. Мы путешествовали пару лет. Татьяна поехала с нами. Когда мы вернулись домой в Нью-Йорк, Дэн снова стал работать в Нью-Йоркском университете, а я стала магистром в области теории музыки благодаря онлайн-программе. Я несколько лет преподавала в колледже, а сейчас руковожу оркестром и группой в страшней школе.

— Это фантастика, Грейс. Как Татьяна?

— У нее все хорошо. Все еще одинокая и напористая. Она в Нью-Йоркском филармоническом оркестре, так что много путешествует. Она очень преданный музыкант.

— Что с Брэндоном?

Она усмехнулась.

— Он стал для Тати одним из многих.

— Я должен был догадаться. А ты никогда не хотела пойти по тому же пути, что и Тати? Я могу быть пристрастным, но мне всегда казалось, что ты была куда более сильным музыкантом, чем она.

— Хотела, но… — она начала ерзать. — Я, эм, никогда не была настолько дисциплинирована. А вот она была хороша.

— Мне почему-то так не кажется.

— Татьяна более талантлива, это скажет любой с натренированным слухом, — улыбнулась Грейс. — Последний кусок? — Она протягивала вилку с пирогом с арахисовым маслом к моему рту.

Я схватил ее за запястье, притянул ближе и съел пирог. Внезапно между нами возникло знакомое интимное напряжение.

— Мне жаль, но мне пора возвращаться. Все было очень здорово. Я была рада встретиться с тобой, увидеть, что ты так же хорош и здоров, — сказала она.

— Позволь проводить тебя до дома.

— В этом нет необходимости. — Она проскользнула к концу дивана и встала.

— Уже поздно, и мне будет спокойнее, если я провожу тебя.

Грейс колебалась.

— Хорошо. Можешь проводить меня до моей улицы.

По дороге она собрала волосы в пучок, благодаря чему стала видна ее татуировка. Зеленоглазая голубка. Я не смог устоять, и потому вытянул руку, чтобы пальцами пробежаться по ее шее. Значит, все произошло на самом деле. Грейс отскочила.

— Ты что делаешь?

— Просто хотел потрогать ее, убедиться, что она все еще на месте.

— Татуировки в некоторой степени перманентные, — рассмеялась она.

— Мне было интересно, не удалила ли ты ее в гневе лазером.

— Я в большей степени была разбита, чем разгневана.

Вот это больно.

Я взял ее руки в свои.

— Мне жаль. Ты даже не представляешь, как мне жаль.

— Представляю. Мне тоже жаль. Я полагаю, твоя тоже на месте?

Я оттянул воротник черной футболки и приспустил ткань вниз, чтобы открыть татуировку, набитую у сердца.

— Ага, все еще на месте.

Она скользнула по ней пальцами и прошептала:

— Лишь пепел.

Она опустила голову. Я приподнял ее подбородок и вынудил посмотреть на меня, хоть ее глаза и слезились.

— Мы были жертвами неподходящего времени. Но вот мы здесь.

Она выдавила слабую улыбку.

— Мне нужно идти.

Не успел я ее остановить, как она уже отвернулась и посеменила по улице прочь от меня. Я ждал, пока она не ступила на ступеньки перед домом, и только тогда направился домой, разозленный на весь мир и жаждущий убить Элизабет за то, что она столько раз испоганила мою жизнь.

Добравшись до квартиры, я позвонил брату. На западном побережье было всего девять часов. Ответила Моника.

— Алло?

— Александр там?

— И тебе привет, Маттиас. Александра нет. Завтра заключение крупной сделки, так что он еще в офисе.

— Моника, ты говорила, что вы с Элизабет были как сестры, правильно?

— Ну, мы были семьей на протяжении восьми лет.

— Да-да, конечно. Ты знала, что Грейс пыталась связаться со мной, и Элизабет каждый раз находила способы укрыть от меня эту информацию? — Я был жестким, в голосе слышалось обвинение. — Ты хоть как-то помогала ей с этим крохотным обманом?

— Постой.

— Ну уж нет. Ты отдала ей гребаную семейную колыбельную. Ты все это время общалась с ней. Ты сама рассказывала мне, как она говорила тебе о Грейс, и что я помешан на ней. Грейс тебе не нравилась с самого начала, и я знал об этом. Вы обе ревновали к ней.

— Я через две секунды повешу трубку, если ты не замолчишь.

Я тяжело дышал, пульс был ускоренный. Во мне не осталось ничего, кроме яростного гнева и адреналина.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Я никогда не ревновала к Грейс. Она в твоей жизни была около пяти минут, и теперь ты меня обвиняешь в чем-то? Элизабет мне не говорила ничего, кроме того, что у тебя есть куча фотографий Грейс, которые ты отказываешься выбрасывать.

— Именно из-за Элизабет я не общался с Грейс на протяжении этих пятнадцати лет. И из-за нее же я, вероятно, до сих пор не женат на Грейс.

Моника тяжело вздохнула.

— Мэтт, ты такой мелодраматичный.

— Я даже не знаю, почему говорю тебе все это.

Моника молчала мгновение, а потом сказала:

— Думаю, потому что мы семья. — Ее слова удивили меня. — Тебе следует поспать, Мэтт. Ты на взводе. Мне жаль, если все то, что ты рассказываешь, правда. Никогда не думала, что Элизабет стала бы что-то скрывать.

— Как и я. Но она скрывала.

— Я передам Александру, чтобы он позвонил тебе, хорошо?

— Хорошо. Спасибо, Моника. Спокойной ночи.

Я пялился в окно до двух часов ночи. В голове был туман, потому я решил прогуляться и бессознательно добрел до улицы, на которой жила Грейс. Было невозможно тихо, пока я стоял, не сводя глаз с четырех одинаковых коричневых домов. Мне не было известно, в котором из них жила она — все дома были идентичными.

— Грейс! — закричал я.

Стоило позвонить ей и сказать: «Грейси! Грейс, пожалуйста, мне нужно поговорить с тобой!», но если ты очень сильно хочешь поговорить с кем-то в два часа ночи, то лучше нанести личный визит.

— Грейс, пожалуйста!

Мужчина на другой стороне улицы открыл окно и завопил:

— Пошел вон, не то я вызову полицию.

— Давай! — закричал я в ответ.

— Все в порядке, Чарли! — Это был голос Грейс.

Я обернулся и увидел ее в дверном проеме одного из четырех коричневых домов. Я взбежал по пяти ступенькам до самой двери, на грудь давил невидимый груз. Ее лицо было всего в паре дюймов от моего, и она смотрела мне прямо в глаза. На ней была розовая фланелевая пижама с елками. На улице был май. Я улыбнулся.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

Я взял ее за руки и опустил взгляд.

— Я хотел поцеловать тебя еще раньше, но струсил.

Приблизившись, я коснулся ее губ легким, нежным поцелуем. Ее губы были мягкими, но движения — нетерпеливыми. Она целовалась так же, как и всегда — страстно. Обняв меня за шею и прижавшись к моему телу, она углубила поцелуй. Грейс провела руками по моим бокам, перешла к талии и в итоге забралась под футболку. Пальцами она нащупала дизайн моего ремня.

Она отстранилась и прошептала мне на ухо:

— Все еще носишь его?

— Ты всегда была со мной, Грейс. Я так и не придумал, как забыть тебя.