Сон Бруно

– Найджел, ослабь веревку, кретин недоношенный, эта проклятая железяка пропорет мне вены.

– Все это мы уже слышали, я бы не вертелся на твоем месте, от этого только хуже.

Уилл, растянутый между спинками кровати, извивался, изо всех сил пытаясь ухватиться левой рукой за прутья спинки, чтобы освободить привязанную правую. Пальцы его бессильно соскользнули с туго натянутого резинового наручника.

– У меня кровь остановится от этой штуки. Ты что, прикончить меня собрался?

– Не совсем. Не сопротивляйся, Уилл, так будет лучше.

– Отпусти веревку, ты разорвешь меня на части.

– Скажи «пожалуйста».

– Пожалуйста, мразь ты этакая.

Найджел немножко придвинулся к нему вместе со стулом.

– Еще чуть-чуть.

– Лежи спокойно, расслабься и слушай.

– Как я могу слушать, терпя такую адскую боль?

– Да не терпишь ты никакой адской боли. Это все пустяки. Слушай.

– Пошел ты к дьяволу.

– Тем, что с тобой так обходятся, ты обязан только своему бешеному характеру. Ты бы давно это сообразил, если б умел думать. Что поделаешь – тем, кто похладнокровнее и поумнее, приходится сажать бешеных в клетку или растягивать их на дыбе. Только так можно заставить их выслушать, чего от них хотят.

– Я не собираюсь тебя выслушивать, даже если буду криком кричать. Ослабь веревку, ты сломаешь мне ногу.

– Ничего подобного. Ты уже кое-что выслушал, Уилл. Бешеным в конце концов приходится кое-что выслушивать, потому что это им во благо. Помнишь, когда нам было по десять лет, я подвесил тебя за руки на лесах, на стройке, потому что ты не хотел сделать то, о чем я тебя просил.

– А я помню, как я тебя разукрасил, когда ты меня развязал!

– Ну и пусть, зато ты сделал то, о чем я тебя просил.

– И свалял дурака. Ты всегда был чокнутым извращенцем.

– Ну вот ты и забыл про свою адскую боль!

– Ничего я не забыл. Ты меня прикончишь когда-нибудь очередным своим изобретением. Кажется, у меня кровь течет по руке. Посмотри-ка.

– Меня этим не купишь, Уилл. Если ты не против, я включу свет. Интересно взглянуть на тебя.

Найджел слегка откинулся вместе со стулом и щелкнул выключателем. Голая лампочка над кроватью осветила Уилла, который извивался, привязанный за ногу и за руку. Пижама на нем расстегнулась, видна была напрягшаяся блестящая грудь с черными завитками волос, сгущающимися посредине. Уилл рванулся снова, схватил свободной рукой привязанное запястье. Потом затих и повернул к Найджелу покрасневшее лицо; он тяжело дышал, глаза его выкатились, и, скрежеща зубами, он произнес:

– Ты снова натянул веревку, будь ты проклят.

– Да, немножко. Вот так.

– Если ты еще раз выкинешь такую штуку, я тебя убью.

– Ну-ну. Согласен – в прошлый раз я немного переборщил, но ты сам виноват. Лежал бы себе спокойно, выслушал бы меня, и все было бы хорошо.

– Я запихну тебя в мусорный ящик.

– Не глупи. Ты всегда, с самого детства, размахиваешь кулаками. Только моя смекалка и помогает мне как-то сквитаться с тобой. Я хотел сказать тебе что-то очень важное, причем важное именно для тебя, а поскольку я знал, что ты кинешься на меня как бешеный, если не принять мер предосторожности, мне пришлось тебя еще разок привязать.

– Тебе доставляют удовольствие подобные штучки.

– Пусть так, Уилл. Это проявление братской любви.

– Бог ты мой!

– Ведь кровь людская не водица, Уилл, особенно у близнецов. Ты – часть меня самого, грубая, животная, чуждая мне и, конечно же, худшая, однако мы неразрывно связаны друг с другом, и это мало назвать любовью.

– Ты всегда меня терпеть не мог, Найджел.

– Ты просто дурак, ты ничего не понимаешь.

– Ты меня продал с этой чертовой маркой.

– В порядке наказания, дорогой. Должен же я пресекать твои бесчинства.

– Ты всегда не давал мне проходу.

– В порядке самозащиты. А еще отчасти потому, что я тебе необходим. Как ангел – закоснелому негодяю, как плеть – изнеженному телу, как топор – склоненной голове.

Любое соприкосновение грубой материи с духом сопряжено со страданием.

Найджел немного отодвинул стул, и Уилл вскрикнул:

– Кончай, Найджел, я сейчас сознание потеряю.

– Пустяки. Ну вот, так-то оно лучше. А теперь перестань крутиться и слушай внимательно.

– Кто это тебя отдубасил? С удовольствием пожал бы ему руку.

Подбитый глаз Найджела заплыл громадным лиловым отеком.

– Денби.

– Денби? За что это он тебя? Впрочем, мне какое дело. Я тебе еще один фингал поставлю, только дай мне вырваться.

– Ладно. Слушай, Уилл. Ты меня будешь слушать или ты хочешь, чтобы я натянул веревку?

– Валяй-валяй, педераст несчастный, я тебя слушаю. Только ослабь веревку.

– ПОЖАЛУЙСТА.

– Пожалуйста.

– Ну вот и хорошо. Теперь слушай. Речь идет об Аделаиде.

– Об Аделаиде? Что с ней?

– Ты ведь любишь Аделаиду?

– А если бы и так, не твое собачье дело. Знаю я, ты за ней ухлестывал. Пытался ее охмурить, когда вернулся в Лондон.

– Ничего подобного.

– Держись от нес подальше, а то я тебя точно прикончу. Это моя девушка, она будет принадлежать мне. Она будет моей, даже если мне придется ее убить. К тому же она меня любит.

– Так ты воображаешь. А если у нее кто-то есть?

– Как это – кто-то есть? Никого у Ади нет, она никого не видит, нигде не бывает.

– А ей и не нужно бывать. Все происходит дома.

– Что ты хочешь сказать? Господи, неужели ты…

– Нет, не я. Денби.

– Что Денби? Не мучь ты меня!

– Денби – любовник Аделаиды. Аделаида – любовница Денби. Уже несколько лет. По-моему, тебе пора узнать об этом.

Уилл лежал неподвижно, тяжело дыша. Потом еле слышно произнес:

– Развяжи меня, Найджел. Клянусь, я тебя не трону.

Найджел встал и вытащил палку из-под стула. Раскрутил веревку, и она ослабла. Уилл неловко повернулся и стал приподниматься. Застонав, он начал стаскивать резиновый наручник. Найджел помог ему, потом высвободил лодыжку. Постанывая, Уилл массировал то затекшую руку, то ногу.

– Не верю я тебе, Найджел, – сказал он.

– Это правда.

– Докажи.

– Спроси у Аделаиды. Между прочим, взгляни-ка. Тебе ведь знаком почерк Денби?

Найджел протянул Уиллу склеенные скотчем обрывки записки. «Аделаида, моя сладкая, – говорилось в ней, – як тебе не приду, буду спать у себя, потому что вернусь поздно. Спокойной ночи, малышка. Твой Д.».

Уилл внимательно изучил послание. Потом издал протяжный душераздирающий вопль и повалился лицом в подушку.

– Тсс, не шуми…

Уилл сел, лицо у него было перекошено, челюсть дрожала, от гнева и боли он скрипел зубами.

– Я убью его. И ее тоже.

– Не бесись, Уилл.

– Убью. Говоришь, несколько лет. Несколько лет! И все это время она водила меня за нос, клялась, что у нес никого нет, позволяла мне делать ей подарки, целовать руки.

– Да, я знаю, но послушай, что я еще…

– Говорила, что она не создана для замужества! Конечно, она не создана, она просто дрянь, шлюха! И я бросил свою жизнь к ее ногам! Я ее растерзаю. И его убью. Сейчас же пойду и накрою их в постели. «Моя сладкая»! О Боже, я этого не переживу. Где мои брюки?

– Прекрати, Уилл, прекрати сейчас же и выслушай меня. Все равно я спрятал твою одежду, тебе ее не отыскать. Слушай…

– Пойду голый. Прочь с дороги, Найджел! Ты видишь, ты меня довел.

– Дверь заперта. Сядь, да сядь же.

Уилл перестал греметь дверной ручкой. Он вдруг выпрямился, застыл, закатил глаза и со стоном рухнул на кровать, закрыв лицо руками.

– О Аделаида, Аделаида! Я любил тебя, я так тебя любил!

Найджел придвинул стул ближе. Он гладил черные растрепанные волосы, плечи, сотрясавшиеся от бесслезных рыданий.

– Перестань, Уилл. Что сейчас сделаешь, ночь на дворе. Нужно все обдумать. Ты знаешь правду, а значит, они в твоей власти. Обдумай это. И не мсти Аделаиде. Бог ей судья, с нее хватит шипов в собственном сердце. А что касается Денби, мы подумаем, как его наказать. Я помогу тебе. Мы вместе его накажем.