Мозаика любви

— Вот это романтик! — захохотал я, задетый его искренней прямотой. — Действительно, о чем с ними говорить — надо сразу действовать.

— До сих пор я чувствую запах земляники на своих губах, запах ее дыхания, — признался он.

— Запах ее жвачки, видимо. — Я был возмущен, нельзя же говорить о таких вещах так серьезно.

— Ты так и не заговорил с ней? — тихо и искренне спросил Карло.

— Я с трудом объяснил ей, что хочу, чтобы она пошла со мной к морю. Она кивнула и ушла, а я не мог понять, что означал ее кивок: что она поняла или что придет.

— Пришла? — Я устал подтрунивать над ним. Но Симоне этого не замечал в порыве любовной откровенности.

— Да. Я повел ее на пляж, там долго целовал, вдыхал запах ее волос и плавился от желания. Я разбудил ее огонь, и она в ответ на какой-то мой вопрос попросила: «Я не хочу разговаривать, лучше поцелуй меня». А потом почему-то замотала головой, уперлась мне в грудь горячими ладонями и сказала: «Нет». Хотя все ее тело говорило: «Да».

Я отпустил ее, потому что чувствовал: она не обманывает меня, в ее «нет» было столько страдания! Как ты думаешь, если я поеду в эту Армению, я смогу найти се? — обратился ко мне с неожиданным вопросом Симоне.

— Зачем? — искренне удивился я.

— Может быть, у нее был парень, и поэтому она не могла стать моей, а теперь она свободна и скажет мне «да»? — поделился он своей надеждой.

Вот тут-то Карло и произнес фразу, которая заставила и меня со спортивным азартом тоже перейти к действиям. Высокомерно глянув на этого красивого простака, он произнес:

— Каждая женщина свободна, если ее не держат взаперти, сколько бы парней или мужей у нее ни было. Мусульмане в этом отношении правы: жен надо стеречь.

Граппа развязала наши языки исподволь, не выдержал и я:

— Эдак мы все превратимся в бабских караульщиков, что ж, так, и ходить за ними по пятам?

— Не можешь по-другому, значит, ходи следом, — сухо ответил Карло.

— А ты можешь? — задал я лишний вопрос.

— Могу! — с вызовом откликнулся он, но сразу осекся, почувствовав, что сказал больше, чем следовало.

— Гляну на лыжи, — поднялся я из-за стола, предчувствуя победу над царапиной сегодня, над горой завтра и над женщиной в ближайшее время.

Они встали вслед за мной. Заливка удалась: Симоне с уважением пожал мне руку и стал выяснять тонкости процесса, а Карло покинул, мастерскую не попрощавшись».

Размышления Лобанова были прерваны веселым голосом заступившей на ночное дежурство медсестры. Она пришла сделать процедуры, предписанные врачами, и предложить кое-что сверх того. Больной попытался отклонить и уколы и ласки молодой яркой румынки, фигурка которой была привлекательной даже в бесформенной спецодежде медперсонала. Однако девушка, смирившись с отказом во внимании ее прелестям, была непреклонна в выполнении своего долга и вколола строптивому больному коктейль из обезболивающих и снотворных препаратов, который вскоре прервал размышления Анатолия, забывшегося тяжелым сном.

Глава 11

Вечерняя улица на правом высоком берегу Арно была освещена равномерным светом фонарей и переливчатым мерцанием окон в особняках, свободно разместившихся по обеим сторонам реки. Время ужина собрало под респектабельные кровы большинство жителей этого района.

«Опаздываю», — огорченно отметил адвокат Берти в ожидании, когда ворота гаража автоматически откроются и устранят последнюю преграду на его долгом пути к заслуженному отдыху.

— Витторио, ты опять опаздываешь, уже половина восьмого, — встретила его мирным ворчанием жена.

— Клара, дорогая, — привычно галантно обратился он к супруге, — мне пришлось съездить в Шамони, на обратном пути, как всегда, была пробка. Надеюсь, ты не накажешь меня за это холодной едой?

— Не помню в жизни случая, чтобы ты признал себя виноватым, а мне удалось бы скормить тебе холодное жаркое.

— Дорогая, ты вышла замуж за адвоката и гурмана, это мои единственные недостатки. Через семь минут я буду у стола. — С этими словами Берти прошел в спальню.

Как истинный гурман, Витторио не мог сесть за стол в опостылевшем деловом костюме. Вскоре он появился в столовой одетым по-домашнему: вельветовые седые, в широкий рубчик брюки, свободная рубашка в мелкую клетку и мягкий кашемировый свитер глубокого сливового цвета. Клара, чья красота с возрастом сменилась надменностью, ждала его в платье более светлого оттенка того же сливового цвета. На языке, понятном лишь им обоим, его одежда должна была продемонстрировать, что он чувствует вину за опоздание и ищет примирения. Они часто выясняли отношения с помощью гардероба. Сегодня, как положено верному рыцарю, Витторио был одет в цвета своей прекрасной дамы. Конечно, он не был рыцарем. Он был вечно манящей ловушкой для нее, серьезной и рациональной. Его самодостаточность и беспечность покоряли не только ее, она знала, что крепость их брака окружена бурными волнами его страстей и увлечений. Однако он всегда скрывался за ее бастионами, когда нужно было отстоять свою свободу (да, увы, главное в их браке для него была свобода): он был безоговорочно женат для всех своих подружек, что делало его независимым от притязаний каждой из них.

За ужином они говорили о посадках в саду, о смерти университетского приятеля, о планах на выходные. Клара привычно отметила, что суждения супруга тонки, но безответственны. А он подумал, что, обсуждая с ним домашние дела, жена давно уже не прислушивается к его мнению. Поэтому мысль о том, что завтра он увидит Кьяру, доставила ему особое, чуть мстительное удовольствие.

— Ну что твой русский? — почувствовав, что мысли увели мужа далеко от дома, поинтересовалась Клара.

— Нувориш. Представь, увез чужую жену, итальянку, между прочим, разбил машину, сломал ребра и хочет, чтобы я слушал рассказ об этом каждый день! Надо признать, у него отличный французский, несколько старомодный, а желание поговорить такое, будто он жил до встречи со мной с кляпом во рту. Рассказывал о своей интрижке, не имеющей никакого отношения к страховке. Я понял, что в России не умеют водить машины, вести себя, ездить на лыжах — в общем, ничего!

— Ничего? — Клара подняла густые брови и собрала горизонтальные морщины на невысоком лбу.

— Ну, пожалуй, книги писать умеют. Я перелистаю вечером «Идиота», чтобы лучше понимать психологию этого типа, — нашел муж, чем занять себя после ужина.

— Ты будешь с ним еще встречаться? — уточнила супруга.

— Да, поеду завтра прямо с утра, — произнес Витторио ключевую фразу всего ужина. И заботливо предложил: — Не бери машину, я тебя подброшу утром.

— Спасибо, я не знала и уже договорилась с Сержио, он заедет за мной, — отказалась Карла.

— За какие успехи ты его так поощряешь? — с ревниво-строгими интонациями спросил муж. Он почти не притворялся, мысль о том, что жена может принадлежать другому, была для него столь же неприятна, как перспектива увидеть чужого за рулем своей красавицы «Ланчи».

— Он умеет отстаивать интересы дела и хорошо знает рынок, — привела Клара нейтральное объяснение, но сделала это излишне эмоционально и громко.

— Да, но этому его научила ты, — возразил муж, глядя в телевизор.

— Поэтому я люблю его как лучшего ученика, — также подняв глаза к экрану, пояснила Клара дрогнувшим от волнения голосом.

Узнав больше, чем ему хотелось бы, Витторио решил не создавать себе проблем и, приветливо глядя на взволнованное лицо жены, отгородился частоколом слов:

— Ты права, дорогая, в нашем возрасте это основной повод для симпатий, на следующем этапе мы будем любить всех тех, кто готов нас просто выслушать, а потом тех, кто согласится к нам зайти. Жаль, что желания не исчезают в том же темпе, в каком теряются возможности. Извини, это я о себе, к тебе эти печальные истины еще долго не будут иметь отношения. Передай мне сыры.

Утро следующего дня было пасмурным и ветреным. Тяжелые влажные тучи не могли переползти даже такие скромные горные вершины, что окружают и защищают волшебный цветок из камня, распустившийся много веков назад в долине Арно, — Флоренцию, они истекали влагой. Небо походило на огромный таз, в котором мыли и трепали грязную овечью шерсть. Но Витторио было комфортно в салоне машины, и он с удовольствием поджидал в их обычном месте запаздывающую Кьяру. Он поглядывал на пешеходов, чтобы выйти навстречу подруге с зонтиком, лежавшим наготове слева от сиденья. Их связь длилась уже лет пять, но он старался не снижать уровень галантности, взятый в период ухаживания. Витторио делал это не для того, чтобы удержать ее любовь, и так принадлежавшую ему навек, а для самоуважения. Он знал, что вокруг Кьяры вьются поклонники, догадывался, что некоторым она отвечала страстью на страсть, но знал также, что ее единственным мужчиной оставался он. Бросая взгляды на перекресток, Берти с удовольствием вспоминал, как излечился от сомнений на этот счет. В тот день он мотался по делам и к вечеру, пробираясь в офис, крутился на машине по центру, чтобы не застрять в пробке. Светофор красным светом остановил его удачный объездной маневр, и он, разгоряченный ездой, нетерпеливо поглядывал на дорогу. Кьяра переходила мостовую под руку с мужчиной, что-то оживленно говорившим ей, уткнувшейся в пестрый букет. Витторио проводил их взглядом, не собираясь выдавать своего присутствия, как неожиданно она узнала его машину. Радостно улыбнувшись, Кьяра наклонилась удостовериться, что в салоне с ним никого нет, потом отступила от спутника, сказав ему что-то коротко, скользнула на сиденье и весело скомандовала: