Испанские страсти

— Разумеется. — Да, Диего Баррильдо был в два раза старше Эстебана и считался другом семьи, однако это не помешало ему, словно по волшебству преобразиться в почтительного подчиненного. — Мне и в голову не приходило…

— Выясни все, что сможешь, прежде чем мы с ней увидимся, — перебил его Эстебан, взглянул на часы и с облегчением увидел, что ему пора на очередное заседание и разговор этот можно прервать.

Эстебан встал. Диего, поняв намек, поспешно распрощался и отправился выполнять распоряжение. Ривера дождался, чтобы за ним закрылась дверь, и вновь рухнул в кресло. Да, он повел себя крайне неразумно. Неудивительно, что старый многоопытный юрист не может взять в толк, что это вдруг на него нашло. Не далее как две недели назад Эстебан вызвал его и сообщил, что собирается подать на развод. Разговор был кратким и деловым, никаких тебе всплесков эмоций.

Еще несколько недель назад Эстебан видел в Джасмин ведьму и злоязычную мегеру, возмутительницу спокойствия. А теперь благодаря одной-единственной фразе в памяти воскрес иной образ — совсем юной, ранимой, беспомощной девочки, которую он сам же из рая любовных наслаждений вверг в ад жеронского высшего общества.

Эстебан выругался сквозь зубы, снова встал и обошел стол кругом. Да что со мной такое? — спросил он себя. Надо ли сходить с ума и вновь ощущать себя защитником и покровителем только потому, что, возможно, завтра он увидит лишь тень прежней Джасмин? Инвалидное кресло!

Эстебан опять чертыхнулся. На столе зазвонил телефон. Это Инес мягко напоминала, что мама просит его не опаздывать к ужину. В ласковом, негромком девичьем голосе звучали нотки шутливого сочувствия его нынешней горькой участи сына, мать которого обуяна предсвадебной лихорадкой. Когда Инес распрощалась, Эстебан уже чувствовал себя намного лучше — он вновь стал спокоен и тверд. Да, решил он, Инес идеально мне подходит. Она помогает сосредоточиться на важных вещах. Например, на заседании, которое вот-вот начнется.

3

— Зря ты так разоделась. Сама на неприятности напрашиваешься, — заявила Кэтрин Уолдрон дочери в своей обычной прямолинейной манере.

Джасмин посмотрела на себя в зеркало.

— А что, собственно, не так?

На нее глядела молодая женщина в черном кожаном костюме, длиной ниже колен и застегнутом на молнию до самой шеи. Аккуратно уложенные волосы скреплены черепаховой заколкой. Плюс неброская розовая помада, еле заметные тени, немного черной туши на ресницах… Выглядеть консервативнее просто невозможно, даже если очень постараться, решила она.

— Этот наряд — чистой воды провокация, — сказала мать. — Твой муж и раньше к тебе лип. А как, по-твоему, он отреагирует, когда ты явишься в костюме, который так выгодно подчеркивает твою фигуру?

— Я не виновата, что фигура у меня такая, какая есть, — возразила Джасмин. — От тебя досталась, между прочим, вместе с цветом волос и глаз.

— И с характером тоже, — кивнула Кэтрин. — Вот откуда это желание показать негодяю, от чего он отказывается.

— Отказывается? — Золотисто-карие глаза Джасмин опасно сверкнули. — Позволь напомнить, что это я бросила его три года назад!

— А он не потрудился поехать вслед за тобою и вернуть назад.

Ну, давай, растравляй былые раны, обреченно вздохнула Джасмин и пробормотала, беря сумочку:

— Извини, на споры у меня времени нет. Я уже и так на встречу опаздываю.

— На этой встрече тебе вообще делать нечего!

— Только, пожалуйста, не начинай все сначала, — попросила Джасмин.

— Я целиком и полностью согласна, что твой брак пора расторгнуть, — упрямо повторила миссис Уолдрон. — И я даже готова признать, что письмо от юриста Эстебана стало для меня лучшей новостью за последние два долгих года.

Упершись в пол костылями, Кэтрин попыталась подняться с кресла — и Джасмин тут же простила матери сказанные в запальчивости слова. Последние два года и впрямь выдались для Кэтрин Уолдрон нелегкими!

— Но я по-прежнему считаю, что тебе следовало вести это дело через посредника, — не сдавалась пожилая женщина. — А то, глядя, как ты разоделась, я начинаю бояться, что, решив встретить противника лицом к лицу, ты совершаешь роковую ошибку.

— Мама, сядь, пожалуйста! — взмолилась Джасмин. — У тебя руки трясутся. Ты же знаешь, что тебе ни в коем случае нельзя перенапрягаться!

— Сяду, когда перестанешь упрямиться!

— Кто бы говорил, — не сдержала усмешки Джасмин.

Если бы Джасмин задалась вопросом, откуда в ней столько упрямства, ей достаточно было бы лишь взглянуть на мать. Цвет волос, глаз и несгибаемую волю молодая женщина унаследовала именно от нее. Хотя за последние два года, прошедшие со времени ужасной автокатастрофы, воля эта подверглась тяжелому испытанию. Кэтрин Уолдрон поправлялась медленно. Но, по счастью, она умела во всем видеть светлую сторону и с несокрушимым упорством стремилась восстановить способность передвигаться без посторонней помощи.

Однако в своей одержимости поскорее встать на ноги Кэтрин случалось и переусердствовать. Не далее как несколько недель назад она упала и сильно расшиблась. Нет, она ничего не сломала — отделалась синяками, да самоуверенности у нее поубавилось. А Джасмин теперь старалась уходить с работы пораньше, чтобы не оставлять мать одну на весь день. Затем пришло письмо от адвоката Эстебана — и жизнь усложнилась еще больше, Проще было взять мать с собой, нежели оставить ее в Штатах, а потом ни минуты покоя не знать, гадая, как там она.

Досадливо всплеснув руками, Джасмин пододвинула матери ближайший стул. Кэтрин, не протестуя, уселась — уже из одного этого следовало, как тяжело ей стоять на ногах. Но это моя мама, не кто-нибудь, подумала Джасмин с гордостью, наклоняясь и целуя гладкую, точно у юной девушки, щеку. Мама умеет бороться. То, что она до сих пор жива, более того, способна интересоваться происходящим и отстаивать свою позицию в споре, говорит о многом.

— Ну да, признаю, — промолвила Джасмин, опускаясь на колени перед матерью, забирая у нее костыли и завладевая ее руками, — прифрантилась я не без причины. Но вовсе не затем, чтобы Эстебан пожалел о разводе. — В потемневших карих глазах отразилась глубокая печаль. — Он вечно критиковал мою манеру одеваться. А я была слишком упряма, чтобы прислушаться к его мнению, как должна выглядеть его жена, что носить и как себя вести.

— Очень за тебя рада, — удовлетворенно кивнула Кэтрин, даже в свои годы не утратившая былой красоты и экстравагантного вкуса. — Тоже мне, самовлюбленный осел нашелся!

— Так вот, хочу ему показать, что теперь, когда я свободна, выбирать, что мне надеть, я могу одеваться столь же традиционно, как любая другая.

Кэтрин так и впилась в дочь проницательным взглядом. Объяснения Джасмин ее нисколько не убедили, даже если сама молодая женщина в них искренне верила. В дверь деликатно постучали. Это наверняка явился Колин Питт, адвокат. Молодой, энергичный. Джасмин выбрала его наугад, листая «Желтые страницы». Улыбнувшись извиняющейся улыбкой, молодая женщина встала, собираясь уходить. Но мать так и не выпустила ее руки.

— Не позволяй ему снова тебя обидеть, — прошептала она. К изумлению Кэтрин, дочь раздраженно вырвала руку.

— Сколько бы боли мне ни причинил Эстебан, он никогда не пытался нарочно меня обидеть, Кэтрин, — сухо промолвила она. Обращение сказало все. Джасмин называла мать не иначе как «мама» или «родная», а по имени — только под горячую руку.

— Мы влюбились друг в друга с первого взгляда, просто мы совсем не подходили друг другу. И оба с большим трудом привыкали к этой мысли.

Кэтрин ничего больше не ответила и покорно позволила поцеловать себя в другую щеку. А Джасмин меж тем гадала: с какой стати она защищает мужчину, который обошелся с нею совершенно непростительно?

Нервы разыгрались, не иначе. Неужели в ожидании этой встречи она волнуется больше, чем готова признать? Обидеть ее? Может ли Эстебан обидеть ее сильнее, нежели уже обидел три года назад?