Матьмоегоребенка, или Азбука аферизма

– Ты что, ба, разболелась? Почему у тебя голос дрожит? – Иван внимательно смотрел на бабушку взрослыми синими глазами.

– Нет, нет, я просто соскучилась. Ты же знаешь, твоя мама – это моя дочка. Я не привыкла, чтобы она так надолго уезжала. – Анна Федоровна взяла себя в руки, – еще мы с тобой займемся спортом. Папы тоже долго не будет, нам нужен мужчина, который сможет носить тяжелые сумки и дать отпор хулиганам в случае чего. Правда? – Анна Федоровна крепко прижала Ивана к себе.

– Давай, конечно! Английский – не очень хорошая идея, а спорт – мне нравится. Я видел в кино, как мальчик избил сразу трех огромных бандитов. – Ваня немного подумал. – Ну ладно, на английский я тоже согласен.

Ваня задумался еще на полминуты, терзаясь сомнениями. Но детская непосредственность взяла свое:

– Бабуль, а подарки? Они ведь оставили мне подарки?

Бабушка отвернулась, чтобы Иван не заметил, как слезы полились из ее глаз на щеки и закапали на платье.

Анна Федоровна действительно загрузила малыша. Они записались на самбо, плавание и взяли преподавателя по английскому языку. Ивану было некогда тосковать, он с удовольствием читал письма из Америки от мамы и папы, рассматривал подарки, но никогда сам не заводил разговоров о родителях. Анна Федоровна сочла, что это к лучшему. Придет время – все само собой устроится, рассуждала она. Ваня очень возмужал за полгода, которые занимался борьбой, повзрослел не только внешне – внутри у него появился железный стержень. Он панически боялся, что с бабушкой случится что-то плохое, и оберегал ее, как только мог.

В день одиннадцатилетия, когда Иван уже стал богатырем – он был на голову выше всех мальчишек в классе и действительно оказался правой рукой Анны Федоровны, – бабуля по традиции извлекла из конверта сложенный вчетверо листок с мелко написанным текстом.

– Не нужно, ба. Я уже взрослый. Я давно все знаю, – все те же пристальные синие глаза с невероятной болью, любовью и пониманием смотрели на Анну Федоровну.

Бабушка почувствовала себя маленькой. Она заплакала, как не плакала никогда до сих пор.

– Не плачь, ба. Я знаю – так бывает. – Иван прижал бабушку к себе.

Уже потом он рассказал, что директор школы еще в прошлом году вызвал его к себе за то, что Иван слишком часто применял приобретенные навыки борьбы в потасовках с мальчишками. Иван никогда не нападал первым. Чаще всего Иван одним движением укладывал задиру на лопатки, а в этот раз забияку пришлось везти в травмпункт и накладывать гипс. Конечно, Ивана Гурьева вызвал директор школы в свой огромный страшный кабинет.

Директор – усталый лысоватый дядька с красным лицом – сурово рассматривал Ивана, а затем медленно и четко произнес:

– Ты ведь понимаешь, Гурьев, что не имеешь права превышать правила необходимой самообороны. – Он замолчал, и дальше, медленно, как будто по одной букве роняя слова, продолжил: – То, что у тебя нет родителей – слабое извинение.

– Я и не думал, что это – извинение, – ответил Иван, хорохорясь. – Они скоро приедут.

Директор удивленно поднял бровь:

– Кто скоро приедет?

– Родители! Мама и папа! – Иван состроил гримасу, как будто это он был директором, а перед ним стоял тупой ученик.

– Подожди, Гурьев… Они же погибли! – директор смутился. – Вернее… я не знал. Извини, Гурьев.

Иван медленно развернулся и направился к выходу.

– Иван! – окликнул его директор.

Иван приостановился. Он надеялся до последнего момента, что все полученные только что ответы на его вопросы могут быть другими, не такими жестокими. Он с надеждой посмотрел на директора.

– Извини, Иван.

Иван быстро вышел на крыльцо и начал глубоко дышать – так учили на дыхательной разминке перед боем. Проклятые детские слезы рвали нутро. Ему нельзя плакать, он – мужчина, он один в семье, он должен беречь бабулю. Он не может показать ей, что все знает. Ее сердце разорвется на кусочки. Теперь он знает, что дело не в том, что у них нет телефонов, не в том, что они его больше не любят, не в том, что они предали его и завели себе других детей… Иван побежал. Он бежал быстро, быстрее ветра, быстрее снега, быстрее самых быстрых лошадей… Сердце стучало, как пулемет, а, может, как аппарат азбуки Морзе, выдавая только одну мысль: просто их больше нет… просто их больше нет, просто их…

Когда Ваня, горячий и раздетый в двадцатиградусный мороз, появился дома, он упал без сил прямо у порога. Через час у него поднялась температура, и очнулся он только в больнице, почувствовал теплую руку у себя на плече.

– Слава богу, – донеслось до него как в тумане, и на щеку упала жгучая слеза.

– Бабуль, прости, я больше не буду. – Он снова впал в забытье.

Бабушка жила в больнице уже неделю. У Ивана было двустороннее воспаление легких.

На все вопросы о причине побега из школы Иван твердил одно:

– Я не пойду больше туда. Отправь меня в спецшколу с английским и математикой.

Когда Анна Федоровна пришла за документами, директор не осмелился сообщить ей о происшествии. Он просто сказал:

– Ну что ж, это ваше право. Иван – неплохой парень. Нам будет его не хватать. – Они попрощались. Директор так и не смог посмотреть ей в глаза.

Для того чтобы полностью прийти в форму и приступить к занятиям, Ивану Гурьеву понадобился еще месяц – выручили богатырское здоровье, отличная генетика и бабушкина забота. Пока Иван валялся в кровати и хандрил, он подумал обо всем на свете. Для своих одиннадцати лет придумал парень немало. Бабуля для него всегда будет самым любимым и близким человеком на свете, и что бы она ни сделала, он ее не обидит ни словом, ни делом. Он сделает все, чтобы бабуля жила долго и счастливо. Он в жизни больше не проронит ни одной слезинки, поскольку все самое страшное уже позади. Он не станет отвечать на провокации более слабого противника, если тот не вступил в прямой контакт. Пятое – он выучит английский так, чтобы никто не отличил его от самого Настоящего англичанина. Он заработает столько денег, чтобы выполнить все желания бабули, а потом и свои.

У Ивана осталось еще одно желание, которое он очень хотел бы реализовать, только не знал, как. Ему очень хотелось узнать, что происходит с человеком после смерти, можно ли общаться с теми, кого ты любишь, если их больше нет на земле. Но это было слишком. Он понимал, что подобное знание доступно не каждому.

Ну ладно, этот трюк слишком прост, я называю его круговой заем. Берешь у одного – отдаешь другому. Просто и эффективно. Обязательным условием является постепенное увеличение количества денег, как процент в банке. Не правда ли приятно, когда вместо ста рублей, которых в принципе не жалко, получаешь сто двадцать? Просто не знаешь, что на самом деле их одолжил тебе твой лучший друг Антон Владимирович, который вскоре получит сто сорок от Александра Павловича. Затем, деваться некуда, вам придется передать через «Исаака» сто шестьдесят. И так далее. Процесс может длиться до бесконечности. Вернее, до того момента, пока кто-то из вашей троицы не включит мозги и не проанализирует сопутствующие обстоятельства. Имейте в виду, что даже если вы прижмете интригана к стенке, сидя все вместе за одним столом, он вывернется из ситуации: «Ребята, да пошли вы… Не ожидал, что вы так могли обо мне подумать. Через двадцать минут я привезу ваши несчастные деньги, просто для того, чтобы сохранить репутацию. Дружба дороже». В качестве залога оставлена прекрасная пленница – «жена». Двадцать, сорок, шестьдесят… Два часа… становится понятно, что парень не придет. «Жена» на поверку оказывается жертвой или вообще малознакомой консумированной девушкой, которая слабо понимает, сколько людей осталось сидеть за столом при условии, что один вышел…

4. Английский

В новой школе Ивана, несмотря на высокий рост и силу, окрестили Малышом. То ли наивный взгляд широко распахнутых глаз, то ли прилежание и исполнительность, то ли ехидный юмор прыщавых подростков стали тому причиной. Ему было все равно. Он предпочитал не вступать в споры, не заводил друзей и никогда не опаздывал на уроки. Учился он старательно и внимательно слушал все, что говорили учителя. Ненавистный английский постепенно приобретал очертания вполне понятного инструмента для выражения своих и понимания чужих мыслей. Особенно когда в школе появилась новая преподавательница. Молодая миловидная учительница по имени миссис Айрин была благосклонна к Ивану и отмечала его успехи. Ваня старался не для нее – прежде всего он выполнял данные самому себе обещания. Но неожиданно втянулся в уроки до такой степени, что перестал замечать присутствие на них других учеников. Понятно, что по классу покатилась молва: Гурьев влюбился в англичанку. Иван не обращал внимания на сплетни, он и без того знал, что влюблен. Не детской вспыхивающей любовью, но глубокой, трепетной, нежной тягой к человеку, которого хочется оберегать, защищать и баловать. До четырнадцати лет Иван, насколько мог, скрывал свое чувство. Единственным посвященным человеком была бабушка Анна Федоровна.