Манящий запах жареной картошки

Я бы многое могла вспомнить. Про не завинчивающийся целый год кран, про сломанный магнитофон и т. д. Но сын на кухне пил чай, и я молча сняла паутину. Ночью муж пытался подкатиться ко мне. Я приложила много усилий, чтобы не дать себя разбудить.

Наконец настал лень моей встречи с Героем. Мурлыкающий баритон в трубке еще не знал, кого ему предстоит лицезреть во второй половине дня.

— Дай мне ключи от машины! — попросила я мужа, договорившись об интервью.

— Женщина за рулем… — многозначительно посмотрел на меня он. — Эй! Ты куда?

До него дошло. Он раскрыл глаза и увидел — я в Платье. В этот день я надела узкое черное, туфли на каблуках и матовые колготки. Если бы он не был так слеп, он давно должен был бы заинтересоваться наличием на мне этого платья.

— Раз подвергаешь женщин дискриминации — не твое дело! — ответила я и пошла к лифту. Я была готова упасть в любовь.

— Феминистка!

Я только хмыкнула и нажала на кнопку.

Мой Герой ожидал меня в кабинете. Никакой горечи по поводу любовных переживаний не было заметно на его лице. Он был спокоен, упитан. Если бы я не встретила его тогда у метро, мне и в голову не пришло бы, что у него был роман. Солидный мужчина, прекрасный семьянин. Но когда он подал мне руку, будто прожектор включился в его глазах.

Он разглядывал меня так, что я думала — вспомнил! Ну не мог же он совершенно не заметить меня, симпатичную, умную. Мы ведь встречались не раз! Однако нет. Он посмотрел на меня и начал читать статью, которую я приготовила и подала в аккуратненькой папке. Я протянула ему экземпляр, пролежавший ночь в моем туалете.

«Недаром его жена на меня зыркала, — думала я, вспоминая «американку». — Видимо, знает о его слабости. Даже если не знает, то чувствует… Но достойна всяческой похвалы — партию свою ведет тонко. Оберегает гнездо. А он скорее всего был искренен. Оба раза. Лев, кормящий свое семейство, не прочь поохотиться за молоденькой газелью. Газель убежала, инстинкт охоты остался».

— А вы умница! — сказал он. — Хорошо пишете. — Он одобрил текст в самых лестных для меня выражениях. Он пролил бальзам на мою душу. — Вы мне кого-то сильно напоминаете… — задумчиво сказал он, не зная, видимо, как лучше ко мне подступиться. — Мы могли бы обсудить наше интервью вечером, где-нибудь в уютном месте… — Он вопросительно посмотрел на меня.

Конечно, он все еще очень мне нравился.

Я к нему шла. Через холод «Внуковских авиалиний», через обиды своей личной жизни. Я хотела почувствовать то тепло, которое он источал для «своих». Я хотела наконец попасть в поле зрения его глаз, до сих пор скрытых от меня стеклами очков с золотыми дужками. Я очень нуждалась в друге. В сильном мужчине, который помог бы мне обрести себя как лучшую в мире женщину, а не как вечную няньку, кухарку, сиделку по уходу и воспитательницу. Мне не нужна была его постель, мне было нужно, чтобы кто-нибудь взял меня в кольцо своих рук и сказал, что поможет. И если ради этого мне нужно было бы упасть в любовь, я была готова.

Он ждал моего ответа. И с моих губ уже готово было сорваться слово. Выдох, легкий шум моего согласия. Но зазвонил телефон. Он взял трубку, и его брови взлетели вверх.

— Это вас, — произнес он с неудовольствием и протянул трубку.

Звонил мой муж. Голос его был напряжен и настойчив.

— Мне сказали в редакции, что ты здесь… — начал он. Я молчала. — Так я хотел тебе сказать, — продолжал муж, — чтобы ты не сдавала статью.

— Почему? — удивилась я.

— Там есть две грамматические ошибки, — пояснил он, — причем на одной строке. Я сейчас заеду за тобой, и если текст у тебя, то я покажу.

— Хорошо, — выдохнула я это самое слово согласия, но относилось оно уже не к чужому мужчине, а к моему собственному. В трубке заныли гудки. И я, представьте, обрадовалась. Тому, что он все-таки прочитал, что почувствовал что-то, что позвонил и дал понять, что я ему нужна. Конечно, я не должна была обольщаться. Я знала, что вслед за короткой вспышкой внимания снова последуют прежние будни, но человека, дозвонившегося мне сюда и сейчас, я уже не могла обмануть. Я смотрела на моего Героя. Он был близко, напротив. Он взял меня за руку. Мое сердце ему уже не принадлежало. Но рука была теплая, сильная. Она поднималась от моей кисти к запястью и ползла выше и выше. Его пальцы гладили мою кожу, и казалось, что он вбирает меня в себя, будто спрут. Я стала задыхаться от его обволакивающего мягкого запаха и объятий. Я будто физически ощутила, как моя энергия переходит к нему, я собой почти не владела.

«Ну уж нет, пусть будет лучше завод», — подумала я и толкнула ногой стол так, чтобы уронить ручку. Извинения позволили мне отсесть подальше. Я наблюдала. Его глаза погасли. Будто выключили прожектор, заманивающий меня внутрь, в опасную, таинственную пещеру. Я увидела, что кожа у него в красноватых пятнах, а на носу бугорок, что-то вроде прыща. Смешно, но сегодня на нем мокасин уже не было. Я убедилась, когда поднимала ручку, на нем были новые черные ботинки.

Я поняла: все то, что за бортом моего собственного круга, — суета сует. Спасать себя надо самой. Гнезда не вьют поздним августом. Потому что уйдет время Девы. В глупом романе не спрятаться от одиночества. И я не буду тратить время на моего Героя. На человека-спрута, уже имеющего гнездо, но вбирающего в свой круг Дев, как мой муж вбирает в себя свой завод.

Я займусь собой. Своей внешностью и карьерой. Куплю новые туфли и прочитаю массу нечитаных книг. Пойду на массаж и в бассейн. В общем, сделаюсь человеком. Опять, как до той поры, когда некогда стройный и добрый мужчина подошел ко мне на песчаном балтийском пляже и сказал, что никогда еще не встречал такой замечательной девушки. И стоит ли реконструкция его завода стольких хлопот. А пока… Пока я подошла к своему Герою, вопросительно смотрящему на меня и размышляющему, соглашусь я или не соглашусь. Подошла очень близко, сняла с его поднявшегося ко мне лица очки и крепко поцеловала. Не боясь больше упасть в любовь.

Он здорово удивился.

— Не думайте обо мне плохо, я сделаю хорошую статью! Вам понравится! — сказала я после поцелуя, собрала свои шмотки и спокойно ушла. Я была уверена — за порогом меня ждали. Перед дверью я оглянулась. Он смотрел на меня так, будто изо всех сил хотел вспомнить, где же он все-таки меня видел.

Август 2000 г.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

В этот день девчонки из отдела социально-бытовых проблем привели в газету психолога-француза. Психолог был с именем, старенький, лысенький, худощавый. Говорил он так, что переводчица еле успевала переводить: захлебывался словами, глаза его блестели, маленькие сухие ручки в старческих пятнах с тщательно подпиленными ноготками летали в воздухе. Тем не менее его энтузиазм собрал массу слушателей. Подтянулась к группе заинтересованных полная дама из отдела культуры, прибежала в мотоциклетном шлеме девочка, которой только-только поручили писать о спорте. Даже ужасно худая и злющая незамужняя грымза, отвечающая за кулинарные рецепты и советы домохозяйкам, и та вышла из-за своего стола и подошла послушать. Действительно, слушать было о чем. Секс во Фракции перестал быть первостатейной темой. Психолог говорил о любви.

Тема была затасканна и одновременно бессмертна. Вера сидела немного в стороне у окна и вела в газете постоянную рубрику экономических новостей. Громкая речь француза, сбивчивый, невнятный перевод пришедшей с ним длинноногой девушки, на которую он взирал с восторгом, отвлекали Веру от дела. Вероятно, кто-то французу сказал, что в России сексу нет места, и поэтому речь его была посвящена исключительно любви романтической. Начал он, во всяком случае, от Петрарки, который, по его словам, пребывая в возрасте девяти лет, умудрился встретить Лауру, многодетную мать семейства, проходившую по Понте-Веккио в окружении всех своих детей. И платонически влюбился в нее на всю оставшуюся жизнь, что, вероятно, очень раздражало мужа госпожи Лауры, если он об этом доподлинно знал. Кроме того, Петрарка еще посвящал ей неприличные стихи, которые называл сонетами. Вера это слушала-слушала, оставив на время свою колонку, а потом, разозлившись, вышла в коридор покурить.