Квартирный вопрос (СИ)

   Мы встретились на выставке, куда я пришла в сопровождении дяди, держалась за его локоть и незаметно поводила плечами, чувствуя себя неуютно в новом платье. Дядя Боря был горд неимоверно, наприглашал на первую выставку племянницы кучу знакомых. Я ещё из-за этого нервничала. В зале всего две моих картины, и те в углу висят, а дядя вёл себя так, словно выставка персональная и я здесь звезда. Выталкивал меня вперёд, заводить нужные знакомства, а я краснела и молчала, как рыба об лёд, не в силах выдавить из себя ни одного подходящего для случая слова. А когда хозяин галереи подошёл нас поприветствовать, чуть в обморок не упала. Он разговаривал с моим дядей, поглядывал на меня с любопытством, а я готова была провалиться сквозь землю от стыда. Чувствовала себя под его взглядом никчёмной дурёхой в дешёвом платье. Кажется, ни одного слова не вымолвила, а когда к нам подошла его жена, решила, что это самый жуткий день в моей жизни. Была мечта, и нет её. Даже маленькой, недавно появившейся, и той лишили.

   А на следующий день дядя меня огорошил:

   - Калинин звонил, сказал, что твою картину купили.

   Я даже со стула привстала и переглянулась с Сонькой.

   - Да ладно, - выдохнула та, потому что я только рот смогла открыть, да так и замерла.

   Дядя Боря кивнул и озабоченно на меня посмотрел.

   - С тобой всё в порядке?

   - Правда, купили? - переспросила я. - Он сам позвонил и сказал?

   - Что значит, сам? - не понял дядя Боря.

   А я уже обнималась с Сонькой и его вопрос попросту проигнорировала.

   На следующий день я приехала в галерею, встретилась с Калининым и пропала окончательно. Он снова устроил мне экскурсию, теперь уже лично для меня, рассказывал какие-то невероятные истории, говорил о моём будущем, а я смотрела на него, затаив дыхание, и только кивала в такт его словам, совершенно не вникая в суть. Чувствовала себя рядом с ним девчонкой несмышленой. Пару раз ловила его заинтересованный взгляд и тут же заливалась румянцем и отворачивалась.

   Меня мучили угрызения совести, как без них? Постоянно напоминала себе, что у него жена, ребёнок, а я лишь любовница. Разлучница. Но каково это было - влюбиться впервые в жизни. До этого великое чувство как-то обходило меня стороной, выскальзывало из рук, как я не пыталась за него ухватиться, стараясь не прослыть синим чулком и привередой. Но упорно видела в своих поклонниках одни недостатки. Хотя, если на чистоту, толпы поклонников, как например, у Соньки, у меня не было никогда. Под окнами моими не бродили влюблённые, с букетами не поджидали у подъезда, и не убеждали, что жизни без меня не мыслят... У Соньки как-то был такой поклонник, чрезвычайно романтичный молодой человек, она с ним здорово намучилась, даже цветы подаренные в окно выбрасывала ему на голову... Тогда цветы, теперь гитару... странное увлечение.

   А я вот до двадцати трёх лет ни разу влюбиться не сумела, уже мысленно рукой на себя махнула, и недоумевать перестала. И, видимо, чем-то мужчин от себя отталкивала, наверное, недоверием, которое во взгляде моём появлялось. Если слышала комплимент, то невольно начинала подозревать человека во всяческой корысти. Хотя, что, собственно, с меня взять?

   А вот в Димку влюбилась и совершенно потеряла голову, как только он сделал первый шаг. Он говорил, что долго искал ко мне подход, а я считала это бахвальством с его стороны. Какой подход, когда я слова ему поперёк сказать не могла? Он говорил о выставке - я согласно кивала, приглашал на обед - я кивала, попросил разрешения поцеловать - я так же безмолвно кивнула и только таращилась на него совершенно глупо. А потом удивлялась тому, что он мог найти в безмолвном, одуревшем от свалившегося на него счастья, создании.

   Чувство восторга пошло на спад, когда угрызения совести дали о себе знать. А когда я пыталась поговорить о сложившейся ситуации с Димой, тот неизменно вздыхал и смотрел на меня умоляюще.

   - Нам обязательно говорить об этом сейчас?

   - А когда? - всё-таки рискнула удивиться я спустя полгода. - Ты постоянно отмахиваешься от меня.

   - Я от тебя отмахиваюсь? Вот прямо сейчас?

   Он завязывал галстук, аккуратно поправил узел и обернулся на меня.

   - Ева, ты несправедлива ко мне, - Димка посмотрел с укором. - Я каждую свободную минуту тебе уделяю. Иногда в ущерб сыну. Тебе не на что жаловаться.

   Стало стыдно.

   - Не на что. Но... надо что-то решить. Я устала от серьёзных разговоров с дядей, которые теперь, как по расписанию случаются.

   - Я знаю, я ему не нравлюсь.

   - Дима, ему не нравится ситуация, а не ты.

   - А какая ситуация его устроит? Что я брошу сына и женюсь на его племяннице? Тогда всё будет правильно?

   - Я не прошу тебя на мне жениться, я просто хочу быть уверена...

   Димка нервничал, я уже жалела, что в очередной раз завела этот разговор, и, унижаясь, пытаюсь обратить на себя его внимание. Просто поговорить со мной. Не только о любви и искусстве, а о чём-то насущном и возможно даже скучном, но важном для меня, о нашем будущем. Я всё-таки надеюсь, вот уже два года надеюсь, что будущее у нас есть.

   Димка говорил, что есть. Неустанно уверял меня в этом, а я верила и старалась понять его позицию.

   - Я не могу бросить сына сейчас, он слишком мал. А это мой сын, я не хочу, чтобы его воспитывал чужой человек. Но я ведь для тебя всё делаю, я тебя люблю. На что ты жалуешься?

   Я всегда на что-то жаловалась, и меня саму это раздражало. Вроде, не собиралась, но начинала говорить и неизменно скатывалась на претензии и жалобы. А Дима старался меня понять.

   - Наверное, тебе со мной не повезло, - говорил он, приводя этими словами меня в отчаяние. - Вот такой тебе достался человек... Но мне кажется, что быть любимой женщиной намного интереснее, чем женой. Ева, слышишь ли?

   - Слышу, - отзывалась я и выдавливала из себя улыбку.

   - Ведь интереснее?

   - Я бы предпочла быть любимой женой.

   Дима смеялся и гладил меня своей большой ладонью по щеке, как маленькую.

   - Фантазёрка ты. Барышня романтичная.

   Когда он разговаривал со мной тихим, доверчивым тоном и смотрел чуть снисходительно, я начинала чувствовать себя капризной и неблагодарной, не желающей понять любимого мужчину, то, что для него жизненно важно, а я только ультиматумы выдвигала и что-то требовала, а Дима терпел и продолжал уговаривать меня, не повышая тона.

   - Зря ты его слушаешь, - говорила Сонька, которая за полчаса до этого говорила моему дяде о том, что я имею право на личную жизнь. А личная жизнь на то и личная, чтобы самому её выбирать. - Димка твой - мерзавец знатный. Везде поспевает.

   - Как тебе не стыдно?

   - А что, я серьёзно. И перед женой крутится и перед тобой.

   - Он сына любит.

   - Жизнь хорошую он любит. Хотя, в этом, конечно, ничего предосудительного я не вижу. Сама до жути меркантильна бываю, сама знаешь. Просто я о том, что когда живёшь с женой из-за сына, не являешься с ней на все банкеты под ручку и голову не наклоняешь, чтобы она тебе с игривой улыбкой на ушко что-то нашёптывала.

   - Сонь, ну прекрати! Ты специально, что ли?

   - Не специально. Если бы специально, я бы про него ещё не то сказала. Котяра умытый.

   Сонькина манера награждать людей всякими несуразными прозвищами иногда меня жутко раздражала. Особенно, когда она о Димке говорила. Ведь, это на самом деле моя личная жизнь и никто мне не может запретить любить человека. Женат он или у него куча других недостатков (интересно, в какой момент я стала считать брак - недостатком?), я ведь люблю и по желанию от этого чувства избавиться нельзя. Надо любить. Пока тебе дано такое счастье, надо любить.

   Следующий день меня измотал. Мало того, что мы с Сонькой ходили по мебельным магазинам большую часть дня, измучили себя и всех продавцов, которым не повезло с нами связаться, так вечером ещё привезли ту самую спальню, которую присмотрела для меня Сонька, с кроватью-мечтой гигантских размеров. Довольно спать на диване, разбирать-собирать его каждый день и прятать постельное бельё в шкаф. Теперь у меня есть спальня, в которой можно уместить любую кровать, даже мечту. А почему бы и нет? Можно немного похвастаться, пусть и перед самой собой.