Не кровные (СИ)

– Спасибо тебе, Слав. Рядом с тобой так... спокойно.

«Надо было всё-таки цветы ей купить, – подумалось Славе. – Ладно, как-нибудь потом».

Наверняка у диванных тётенек нашлись бы какие-нибудь приметы, почему нельзя дарить цветы во время похорон.

На прощание они обменялись телефонными номерами. Точнее, у Светланы с Кариной номер Славы уже был, а вот Каринин Слава забила себе в контакты.

– Звони, если что, – сказала она.

Потом они опять как-то потерялись. Не созванивались, не встречались. У Славы была служба, у Карины – учёба... Глупо, наверно, но Слава даже не знала, когда у сестрёнки день рождения. Казалось бы, чего проще: позвони и уточни. Но она то ли стеснялась, то ли сомневалась, что нужна этой семье. Потом Слава всё-таки набрала номер, но Карина, видно, сменила его, а Светлане Слава звонить не хотела. Она нашла аккаунт Карины в соцсетях и узнала дату её рождения: двадцать восьмое апреля. «Надо будет поздравить», – сделала она себе мысленную заметку. А потом закрутилась: работа, тренировки, тренировки, работа... И, к своему стыду, спохватилась только в начале мая. Поздравлять с таким запозданием уже смысла не имело.

Но тёплый образ кареглазой девчонки с толстой косой отпечатался в душе, и Слава незримо носила его, как фотографию в кармане у сердца. Она познакомилась через форум с ещё одной девушкой, отдалённо похожей на сестрёнку; это сходство горячо толкнулось в сердце и перекинуло между ними мостик отношений, но они, увы, опять оказались недолговечными. Расставания и разочарования Слава переживала молчаливо, но не топила боль на дне рюмки – вредные привычки подорвали бы здоровье и форму, – а яростно бросалась в работу. В выходные она тренировалась до упаду и находила себе занятия, чтобы не оставалось ни одной свободной минутки на страдания. На учениях выкладывалась на двести процентов. Слава выматывала себя так, чтобы, падая в постель, отключаться моментально, а не прокручивать в голове всё снова и снова, бередить рану и корить себя за доверчивость. Увы, она постоянно наступала на одни и те же грабли: если понравившаяся девушка отвечала взаимностью, теплом и лаской, «крыша» уносилась в небеса, рассудок смолкал, и влюблённая Слава забывала обо всём. А потом – «изгнание из Рая» и окровавленная душа за маской с сурово сжатыми губами. Да, доверчивая и глупая. И ничему не училась, как видно.

«Всё, хватит с меня девиц, – решила она. – Не везёт – значит, не везёт».

Как там в песне? «Не везёт мне в смерти – повезёт в любви». А у неё, наверно, наоборот. На сердце уже живого места не осталось, зря она сняла броню... Это Карина растормошила её, растопив ледок, и Славе вдруг захотелось жить и любить. Но жизнь опять щёлкнула её по носу, и Слава запихнула душу в бронежилет, окончательно сосредоточившись на службе.

*

Самой первой картинкой, первым оглушительным и острым кадром этого задержания супермаркете стали убитая Светлана и Карина на коленях возле матери. «Кто на похоронах упадёт, тот сам вскоре...» Слава не верила в приметы, а вот поди ж ты – сбылось. А может, просто совпало так.

– Мне страшно... идти домой. – Карина жмурилась, не вытирая чёрных от туши слёз. – Я сейчас просто с ума сойду там.

– Давай ко мне, – без раздумий предложила Слава. – Мне только переодеться и машину со стоянки забрать надо. Отработала я на сегодня, всё. – Она поморщилась, осторожно трогая повязку. – Больничный ещё, чего доброго, впаяют.

– Впаяют как миленькие, я за этим прослежу, – послышался низкий, прохладно-хрипловатый голос Бати. – Чтоб никакого геройства мне тут, понял, боец?

– Так точно, товарищ капитан, – вздохнула Слава. И тут же добавила: – Товарищ капитан, разрешите обратиться с просьбой!

– Чего у тебя там?

– Можно девушку до нас подбросить? Я её оставлять одну не хочу, у неё шок... – Слава понизила голос: – Маму у неё там убили. Сестрёнка это моя младшая... сводная. Раз уж я домой, так заодно машину мою забрать. Не ехать же нам с ней на маршрутке до стоянки, в самом деле.

Батя был строгим, но понимающим.

– Свидетельские показания сестрёнка дала? – спросил он только.

– Батя... То есть, Владислав Юрич, можно, её завтра опросят? – попросила Слава. – Она всё равно сейчас просто не в том состоянии. Обязуюсь обеспечить её явку. Железно.

– У оперов отпрашивайтесь, которые там сейчас работают, – сказал Батя, кивая в сторону места преступления. – Если отпустят – пусть едет. Поживее, долго ждать не будем.

Толку от Карины как от свидетеля было мало: она сейчас могла лишь рыдать. Её отпустили, предупредив, что завтра вызовут.

– Пошли, на полицейской машине прокатишься. – Слава говорила с ней, наверно, преувеличенно ласково, как с маленькой, но это успокаивало девушку, оробевшую от сурового вида бойцов.

Место для неё нашлось только у Славы на коленях. Раненую руку Славе упаковали в фиксатор, и здоровой она аккуратно, но крепко обнимала сестрёнку. Девушка не переставала плакать, уткнувшись ей в плечо, а ребята из группы непроницаемо молчали, понимая, что сейчас лучше не лезть с вопросами. Плачущая пассажирка доехала благополучно, обнимая Славу за шею, а та только повторяла вполголоса:

– Ничего... Ничего, родная, прорвёмся.

На саму базу, конечно, с девушкой не заезжали, высадили её на автостоянке. Выкарабкиваясь из машины на своих каблучищах, Карина чуть не навернулась – Слава кое-как сумела её поймать одной рукой.

– Слушай, как ты за руль-то сядешь? – озаботился Батя. Губы у него были, как и у Славы, твёрдые, глаза – две серых, цепких льдинки с тёмными ресницами.

– Ничего. – Слава осторожно высвободила руку из фиксатора. – Как-нибудь вот так. Мне укол вкатили, там онемело всё. Доедем.

– Ну, смотри.

В форме домой со службы уезжать было у них не принято, а если и приходилось брать её с собой в стирку, то только под роспись. Переодевшись, Слава вернулась к машине. Решено было сначала заехать домой к Карине за вещами.

– Я что-то подзабыла ваш адрес. Вы всё там же живёте?

Карина кивнула и назвала улицу и номер дома. «Живёте» прозвучало странно и горько: Светлана выбыла из числа жильцов, и скоро ей предстояло получать новую прописку – на кладбище. Оградку вокруг могилы отца, как Славе помнилось, поставили широкую: если что, можно в неё и похоронить.

– Мама в обеденный перерыв заехала за мной в универ – забрать меня после пар... Мы заскочили в супермаркет... Набрали продуктов... Мама вспомнила, что мы не взяли молоко... А там... в молочном отделе... Этот... с пистолетом. Мама заслонила меня собой. Понимаешь, он стрелял в меня, а она закрыла меня собой от пуль! – Карина, рассказывая, тряслась. Вздрагивали плечи, волосы, из-под зажмуренных век сочились слёзы. – Мы упали... Мама... придавила меня. Она лежала на мне... Я не могу сказать «тело мамы», язык не поворачивается... Я думала, он сейчас добьёт и меня... Но он прошёл мимо. Наверно, подумал, что убил нас обеих. А тележка наша так и осталась там... В молочном отделе. До кассы мы не дошли-и-и-и...

И Карина зарыдала, пряча лицо в ладонях. Пожалуй, она могла бы дать показания и сегодня, но... Ладно, чёрт с ним. Всё-таки мучить её сейчас допросами было бесчеловечно. Пусть отдохнёт до завтра и успокоится.

– Солнышко, завтра всё это повторишь следователю. Не переживай, я схожу с тобой для моральной поддержки. Только с утреца заскочим в больницу, лист оформить мне всё-таки надо. – И, чтобы отвлечь сестрёнку от страшных кадров расстрела, Слава сменила тему: – Значит, у вас с мамой есть машина. А ты водишь?

– Нет, только мама водит, я боюсь, – прорыдала девушка в ладони. И добавила с протяжным надрывом: – То есть... водила...

– Чего ж тут страшного? – Слава не останавливалась на этих разрывающих душу деталях, продолжая говорить о будничном. – Мама смогла научиться ездить – и ты сможешь. Если что-то не будет получаться – помогу, натаскаю.

– Когда папа ещё был жив... мы однажды попали в аварию. – Карина полезла в сумочку в поисках платков, достала упаковку, высморкалась. – Небольшую. Никто не пострадал, но я тогда сильно испугалась. И решила, что садиться за руль не буду.