Отпущение грехов (ЛП)

Я усвоил тот урок. Никогда не оставлять шрамы на девушках.

Чарующие всхлипы Марии возвращают меня в реальность. Её тело, словно тряпичная кукла, повисло на наручниках, и я покрепче сжимаю ремень в кулаке.

— Встань прямо! — кричу я. Я умышленно оставлял наручники свободными, чтобы девушкам приходилось держаться самим. Смысл не в боли, а в том, чтобы выдержать её, борясь с инстинктом поддаться ей. Ноги девушки трясутся, когда она старается встать.

— Боль — в твоём сознании, Мария! Прими её. Сопротивляйся ей. — УДАР. — Подчини её себе.

Я наблюдаю за тем, как её ладони оборачиваются вокруг цепей наручников, и она собирается с духом. Я улыбаюсь её упорству и снова замахиваюсь. В этот раз она не дергается. Она принимает удар.

Я бросаю ремень на пол и подхожу ближе, не спуская глаз с красных полос, покрывающих её спину. Эти воспалённые рубцы прекрасны. Её тело сотрясается от рыданий, и она опускает голову на крест. Я обнимаю её рукой за талию.

— Превосходно, Мария. — Моя рука скользит вверх к её груди, и я щипаю её за сосок, одновременно кусая в плечо. Она дрожит, но не смеет пошевелиться. Я подношу ладонь к её шее, медленно оборачивая пальцы вокруг её горла, и легонько нажимаю. У неё перехватывает дыхание, пульс под моими пальцами ускоряется. Моя свободная рука скользит вниз, вдоль её живота, направляясь к промежности.

— Расставь ноги, — рычу я. Она послушно делает то, что сказано, и я тут же вгоняю два пальца в её влажное лоно. С её губ срывается сдавленный стон, и она сжимается вокруг меня. — Посмотри, какая ты мокрая, Мария. В глубине души ты хотела, чтобы тебя избили, чтобы заставили принять это. — Она стонет, и я вытаскиваю пальцы, чтобы вновь толкнуться ими в неё. — Ты хочешь, чтобы тебя поимели.

Я трахаю её пальцами, всё крепче сжимая горло. И сразу же чувствую её панику, когда моя хватка становится настолько сильной, что перекрывает ей доступ воздуха.

— Прими. Это, — требовательно произношу я.

Её тело дрожит, киска сжимается вокруг моих пальцев, и она пытается схватить ртом воздух.

— Не сопротивляйся, — я усиливаю нажим, и она расслабляется, поддаваясь моей хватке. — Хорошо.

Мой большой палец потирает её клитор, и она напрягается. Она запрокидывает голову назад, когда я сжимаю её горло с такой силой, что могу придушить. Но её спина выгибается, и её задница вжимается в мой член. Задыхаясь и постанывая, она сильно кончает.

Когда тело Марии становится обмякшим, я освобождаю её и отступаю назад. Вытащив из кармана платок, я вытираю пальцы, изучая её позу. Склонив голову набок и опираясь на вытянутую руку, она висит на цепях. Так красиво, когда они сдаются. Я оставляю её в комнате одну, задыхающуюся и избитую, висящую на кресте. Кто-нибудь из моих парней выведет её отсюда.

Я выхожу и натыкаюсь на Джонти с сигаретой в зубах, прислонившегося своим массивным телом к стене у двери. У его ног сидит Дэйв, мой доберман, и терпеливо ждёт. Джонти — мой лучший друг, скорее даже, брат. Мы вместе росли, в нас обоих воспитывали безжалостность и умение извлекать выгоду, всегда ставить бизнес и семью превыше всего. Я преуспел в этом мире, где ценятся жестокость и холодный расчёт, но Джонти до сих пор борется со своими моральными принципами. Мы с Джонти вместе владеем клубом, но он привязывается к девочкам, видит в них людей.

Однако они — это бизнес-активы и ничего более.

— Как дела? — спрашиваю я.

Он делает глубокую затяжку, задерживает дыхание на секунду и только потом говорит:

— Софи мертва, Эз. — Он потирает ладонью затылок, устремив взгляд в пол.

— Как это?

Наши взгляды встречаются.

— Зи.

— Долбаный мудак! — я шагаю мимо Джонти, направляясь в офис.

Джонти следует за мной по коридору и закрывает за нами дверь в кабинет. Дэйв тут же занимает своё место под моим столом. Я сжимаю кулаки и бью ими по столешнице. Мне с трудом удается держать себя в руках. Нужно сохранять спокойствие. Нужно подумать.

— Как это случилось? — резко спрашиваю я.

— Синди нашла её тело у реки, недалеко от их дома. Она вызвала копов, а потом позвонила мне. Сказала, что Соф была жестоко избита, и ее тело было покрыто сплошными порезами. Судя по тому, что говорила Синди, наверняка, она умерла от потери крови.

— И тебе точно известно, что это он?

— Синди сказала, что Соф так и не вернулась со своей последней встречи, — он пожимает плечами и тяжело сглатывает. — Ты знаешь, как это бывает. Иногда они заходят слишком далеко.

Наш бизнес, который мы ведем напрямую из клуба, делится на два вида деятельности. Первая часть нашего бизнеса — проститутки из клуба, которые работают на улице. Мы защищаем их, они работают с нами в доле. Всё просто. А вторая — элитные «девушки по вызову», дорогие шлюхи, обученные девочки, которые обслуживают менее цивилизованных клиентов. Софи была одной из элитных, да и, вообще, одной из моих лучших девушек. Самой лучшей. У неё не было границ, не было барьеров. Она могла вытерпеть всё и даже больше. Она была расписана на три следующих месяца вперёд и принесла бы мне больше шестидесяти кусков. Так что Зи придётся заплатить за это, так или иначе.

— Ты, блять, найдёшь его и приведёшь ко мне!

Джонти мгновение смотрит на меня в упор.

— Эз, он клиент…

— Он только что обошёлся мне в херову кучу денег. Ты достанешь мне его, Джонти, даже если для этого тебе придётся прострелить ему коленные чашечки.

На его губах появляется еле заметная улыбка, и он выходит из кабинета.

Зи сидит напротив меня, закинув ногу на ногу и сложив руки на груди, словно его ничего не заботит. Я изо всех сил сдерживаюсь, но его полное пренебрежение своим дальнейшим благополучием в моём присутствии выводит меня из себя.

— Мне следовало бы, на хрен, пустить тебе пулю в лоб, — говорю я с едва заметным рыком и тушу сигарету в пепельнице.

— И что ты хочешь, чтобы я сказал, Эз? — Зи пожимает плечами и криво усмехается. — Она не кричала.

— Твою мать! — я вскакиваю из-за стола и начинаю мерить шагами комнату. Дело — полное дерьмо, чёрт подери, и меня вот-вот понесёт. Шлюхи — это одно дело, но мёртвые шлюхи — это сплошные грёбаные проблемы, не говоря уже о большой потери в прибыли.

— Мы закончили, — говорю я ему.

— Нет, Эзра, — смеётся он, — мы не закончили.

Я отвожу в сторону полу своего пиджака, чтобы он увидел Кольт 45-го калибра, засунутый в нагрудную кобуру.

— Мы. Закончили. А теперь убирайся отсюда.

Но он по-прежнему не двигается, и тогда я вытаскиваю пушку, снимаю с предохранителя и направляю её в его голову.

— О, тебе не захочется этого делать. — Он слишком спокоен. У людей всегда разная реакция на то, что к их голове приставлен пистолет: кто-то начинает паниковать, кто-то — умолять, некоторые даже злятся, но никто не станет сохранять спокойствие. — Видишь ли, — продолжает он, и его тонкие губы растягиваются в улыбке, — если ты убьёшь меня, весь твой мир покатится к чертям.

Я немного опускаю пистолет, не сводя с него глаз.

— У тебя есть две минуты, а затем я тебя, на хрен, пристрелю.

— Виктор Муркрофт, — с ухмылкой произносит он. Я застываю, мой сердце пускается в галоп.

Виктор Муркрофт, британский политик, был застрелен перед своим домом в Лондоне. Мною. Он был по уши в дерьме, его карманы топорщились от гангстерских денег, денег семьи. Денег, что мы платили ему за то, чтобы прошли определённые законопроекты, и чтобы власти нас не трогали. Он был не первым, кто стал играть нечестно, и уж точно не станет последним. Но Муркрофт был первым авторитетным политиком, с которым мы начали работать, и он совершил ошибку, когда начал думать, что его положение даёт ему больше власти, чем семье. Никто не имеет больше власти, чем мафия. Шеймус взял меня под своё крыло и вырастил, как собственного сына, кроме него у меня никого не было, поэтому я ни секунды не колебался, когда он выбрал меня, чтобы подрубить крылья Муркрофту. Я сделал то, что было необходимо сделать, но потом мне пришлось сбежать. Я остаюсь преданным Шеймусу и, без сомнений, сделал бы это снова, но в то же время я не горю желанием провести остаток своей жизни за решёткой. Но с какого хера этот кусок дерьма знает о Муркрофте?