Обратная сторона

Мое самочувствие резко стало ухудшаться, началась частая одышка. А вместе с ней появились всепроникающая слабость и головокружение.

Как-то ранним утром я пошла к священнику на исповедь, но церковь оказалась закрытой. И тогда я забрела на старое кладбище, где уже с середины минувшего века никого не хоронят. Кто-то мне пару лет назад рассказывал, что у многих, лежащих здесь, в живых из родни уже никого не осталось, за такими могилами ухаживают только церковные работники.

Стоило мне дойти до середины, как вдруг почудилось, что могилы медленно открываются и из них выходят люди. «Мама!» — закричала я изо всех сил и бросилась бежать. Когда бежала, поранила о церковную ограду ухо и показалось, что оно оторвалось. Боль мгновенно пронзила меня с головы до ног. И, добежав до входа в храм, прямо возле ступенек я рухнула в обморок. Последнее, что я отчетливо помню — невероятно синее небо. Такого яркого неба я еще не видела никогда в жизни. Бездонная синева заполнила меня всю.

А может, я уже в другом мире, что открыло мне подсознание?

…После непроходимой темноты обнаруживаю вокруг большие горящие факелы, вижу себя почему-то со стороны. Я — прозрачно-светлая и легкая, вся в воздушно-белом, уверенно иду навстречу теплому солнечному свету. Кругом мрак, темнота, но мне туда не нужно, я иду вперед к ослепительно ярким лучам. Я уверена, что за ними скрывается новая, более совершенная жизнь, где все с самого начала правильно. Там принято беречь друг друга и заботиться обо всем, что окружает.

Но что это? Стоит только подойти ближе к свету, как начинается шквальный ветер, который относит меня обратно. Я судорожно цепляюсь руками за краешек теплого ускользающего луча. Ветер крепчает. Еще немного — и меня унесет туда, куда мне совсем не хочется. Иду на хитрость: привязываю свою косу к солнечному лучу. Но луч тут же становится все тоньше и тоньше. Я затягиваю потуже, с ужасом смотрю вниз.

Прямо подо мной — Земля со всеми морями, океанами, лесами, горами, равнинами, кучами мусора, разными формами жизни, многие из которых человечеству еще неизвестны, Земля, в несколько раз обмотанная нитями железных дорог и электрических проводов.

Я истошно кричу. И вдруг чувствую легкое, чуть влажное прикосновение, запах первых майских фиалок и сирени и пронзительно острую боль в области левого уха. Открываю глаза. Надо мной склонился настоятель храма отец Сергий, его руки испачканы в земле. Видимо, возился с клумбами, услышал мой крик и примчался сюда.

«В храм надо ходить чаще. Исповедоваться, причащаться да и просто на службе стоять с вниманием сердечным. Слышишь? Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь», — говорит тихим убаюкивающим голосом.

Мне становится понятно, что просто так в тот мир, за который я только что судорожно пыталась зацепиться, не попасть.

Охватывает неимоверная оглушительная тоска. Затем — тяжелая скука, граничащая с унынием. В голове вдруг появляется туман, потом туман быстро окутывает меня целиком. Хочется верить, что это пройдет. Но откуда-то появляется твердое убеждение: не пройдет. Никогда!

Главное в моей нынешней ситуации, чтобы все грехи, какие только есть в нашем большом и древнем роду, закончились на мне и не переходили на потомков. Почему-то об этом я подумала только сейчас. Это действительно главное. Тогда, может быть, кто-нибудь из моих близких, которые будут жить и умирать много лет спустя после меня, удостоятся попасть Туда.

Я же давно своими делами выстроила преграду в тот мир, и жалеть тут нечего.

В памяти всплывают неприятные факты. Вот я равнодушно смотрю, как убивают змею, вот беззастенчиво вру на исповеди, приукрашивая свой поступок, потом несу какую-то чушь сыну, а вот спорю с мамой…

А вскоре я по-настоящему научилась смотреться в зеркало. Та женщина, которая ежедневно по нескольку раз появлялась в нем, была довольно похожа на меня. Она так же, как и я, плохо следила за бровями, отчего они у нее постоянно получались то широкими, то слишком тонкими. Впрочем, судя по ее внешнему виду, она по этому поводу не особенно переживала. Ее мало волновало, что о ней будут думать или говорить. У нас точь-в-точь схожи формы носа и губ. Но глаза у нее, как бы сказать… какие-то совсем нездешние. Чужие.

В этом, пожалуй, и вся разница между нами. Та женщина смотрела на людей не то чтобы свысока, а несколько отстраненно. В ее глазах, как я понимаю, все они выглядели обычными земными организмами, не более. Она глядела проницательно-отстраненно на человека и все о нем знала: что его беспокоит, какие проблемы или радости у него на сердце, чем он живет. Более того, она давно знала все тайны еще ненаписанных книг! И ей от этого знания становилось невыносимо скучно.

Я часто пугалась безысходной тоске в ее глазах. Казалось, однажды она выйдет на мой балкон, сядет, как я обычно сажусь, беспечно болтая ногами над каменной пропастью, и шагнет в пустоту. Нет, мне ее не жаль. Просто почему-то хотелось ее удержать здесь, что-то в ней имелось такое, что очень нужно было удержать.

У меня, например, совсем другие глаза. Они всегда внимательно смотрят на каждого человека, изучают. От них трудно что-то утаить, но они живые. Живые! Настоящие! Видимо, поэтому она искренне ненавидела меня, а я — ее.

Мы могли целыми часами молча, не мигая, смотреть друг на друга. Эта привязанность-ненависть настолько нас сблизила, что, когда у меня не было возможности глядеться в зеркало, я невероятно скучала по ней, по ее отстраненному и в то же время проницательному взгляду.

А однажды я пришла домой очень поздно и слегка навеселе, на мне был красивый бирюзово-голубой костюм с подчеркнутой талией и множество тоненьких серебряных браслетов. Она тоже все это надела и уверенно прошлась передо мной. Я, внимательно глядя в зеркало, не выдержала и все-все ей рассказала — что думаю о ней, о ее поведении и привычках. А главное, о ее странных глазах.

И что же она? Она быстро закрыла руками глаза, а потом, видимо справившись с первоначальным волнением, которое она всегда умела так тщательно скрывать, сквозь разжатые пальцы рассмеялась мне прямо в лицо, хищно обнажая белые зубы.

Я не вытерпела такого издевательства и со всей силы ударила ее по правой щеке. Она тут же, не медля ни секунды, ответила мне звонкой пощечиной. При этом один из ее браслетов слетел и тут же закатился за комод, мои же все как один оставались на месте.

Я остолбенела от ужаса. Ее браслет, очень похожий на мой, валялся в моей комнате! Нет, я не собиралась его доставать. Она быстро поняла это, посмотрела высокомерно на мои браслеты и, чуть сузив глаза и выпятив нижнюю губу, ехидно улыбнулась, всем своим видом показывая: мол, что ты сейчас еще выкинешь? Что бы ты ни выкинула, но мою ослепительно-зеркальную и холодную сущность все равно не проймешь. Никогда. Ни за что! Подумаешь, браслет! Повернулась, поправила уложенные, как у меня, волосы и надменно ушла.

Я постучала по зеркалу, но она и не подумала выходить. Я постучала сильнее, зеркало отразило только стену и часть старой картины. Ни меня, ни той женщины в нем почему-то не оказалось.

Какая-то неведомая сила потянула меня к окну, которое я быстро открыла. Пронзительно-холодный ветер ворвался в квартиру и тут же начал по-хозяйски разгуливать по комнатам, теребя шторы и качая люстру. В доме сразу сделалось неуютно и холодно. Я быстро взобралась на оконную раму, прямо подо мной открывалась пустота. Там, на земле, как на дне колодца, виднелись в полумраке булыжники. Еще мгновение. Одно мгновение. Всего-то ничего! И я буду рядом с ними.

Темно и тихо. Так, наверное, и должно быть, когда вокруг пустота, — темно и тихо. Вспомнила недавний стих, который еще не успела записать, а может, и не нужно записывать разную банальщину? Ничего особенного. Абсолютно ничего.