Вторая звезда (ЛП)

Сначала я борюсь. Я зову Беллу, — она будет достаточно сильной, чтобы защитить себя от этих ребят, даже если у нее рана на ноге. Я кричу слова: Кенсингтон, Пит, Ведьмино дерево. Я пытаюсь выкрикнуть имя Джеса, но слово застряло в горле, и душит меня. Когда они снова привязывают ремни вокруг моих запястий, — у меня больше нет сил, чтобы бороться.

Наконец я спрашиваю.

— Что вы имеете в виду, говоря о кошмарах?

Мэри не моргает, не разрушает зрительного контакта ни на секунду, перед тем как сказать слово “галлюцинации”.

Там, где ремни касаются моего запястья, кожа горит, как в огне.

Глава 35

Это занимает несколько дней, чтобы детально все понять. Меня нашли на пляже, рядом с найденными досками моих братьев месяцы назад, — врачи думают, что я пришла в заблуждение в попытке найти братьев, присоединившись к ним на дно моря.

Я была без сознания, когда они наши меня, зашла в гости и была без сознания несколько дней, вызывая Пита, Беллу, Джеса. Врачи и Мэри думают, что эти имена принадлежат людям, которые существуют только в моем воображение. Мы уже проходили через это, я хочу кричать. Но вместо этого, каждый раз, когда я объясняю, я спокойна, рассказывая свою историю снова и снова, умаляя их вызвать береговую охрану. Я чувствую себя, как подозреваемая в убийстве, будучи на гриле под ярким и жарким огнем, как будто они пытаются поймать меня на лжи, чтобы найти изъян. Что, конечно, они и делают. Они думают, что если они разделят мой рассказ, я пойму, что это просто невозможно.

Они также не могут понять, было ли это лекарственный психоз или горе-индуцированный. Это немного похоже на загадку, что появилось первым курица или яйцо. Я принимала наркотики, потому что была убита горем и тогда придумала этот мир, или я придумала этот мир, потому что была убита горем и принимала наркотики для сохранения иллюзий?

Они говорят, что это маловероятно, что я принимала наркотики только один раз, а я думаю, что я это не так. Они настаивают на том, что вряд ли это был какой-то один препарат, — в моей системе есть еще следы галлюциногенов — коктейль из редких химических веществ, таких непонятных, что они даже не знают их названий.

Их, кажется, не волнует, где я достала наркотики или как они появились, в связи с тем, что они сделали. Они не верят мне, что это был всего лишь один наркотик, из-за всех этих вымышленных людей. Они думают, что я принимала их по-отдельности, неделями и месяцами, на протяжении всего пути до окончания школы, до тех пор, пока все наркотики смешались у меня в голове и воздействовали на психику.

Ни один из них не верит мне про лодку, о поездке на волнах с Питом, Беллой и Джесом, даже про шторм, который всех нас чуть не потопил. Они говорят, что невозможно, чтобы кто-нибудь занимался серфингом в тот день.

Мне стыдно, во-первых, сказать им, что я была влюбленна по крайней мере, в одну из них — если не в две — моих иллюзии, но они в этом разобрались. Это их работа, юыть проницательными, в конце концов. Иногда примерно так я выгляжу, когда говорю о Пите, о том, как перехватывает горло каждый раз, когда я пытаюсь назвать имя Джеса, выдать свой секрет. Они говорят мне, что эти отношения были всего лишь большой иллюзией всего, потому что они были частью, к которой я была больше всего привязана. Эмоционально. Но сейчас, по крайней мере, я не спорю. Потому что все мои травмы, из-за которых я хожу на физиотерапию в другом крыле больницы каждый день, но никто не пытается отрицать, что настоящая причина, почему я здесь — из-за психиатрии.

В конце концов, я могла сделать физическую терапию в амбулатории. Своими нежными голосами — я скоро обнаружила, что Мэри не единственная здесь, кто владеет эти раздражающим монотонным голосом — они рассказали мне, что мои иллюзии были способом смириться со смертью братьев: я так сильно отрицала это, что в подсознании образовалась новая реальность, ясная как день, реальность их смерти, реальность, где я не только видела, но и чувствовала, как они умерли.

В нашей семье совещание, мама кричит, что это все ее вина. Она позволила ее оставшемуся ребенку ускользнуть. В итоге отец, Мэри-терапевт и я утешаем ее, успокаивая. Я не могу винить маму за то, что она так потрясена, — кто бы мог подумать, что ее паинька Венди, сбежала из дома и сошла с ума из-за наркотиков?

В этот день я объясняю свою времяпровождение в Кенсингтоне, а иллюзия — это видеть улыбку на лице мамы. Когда я говорю это, на самом деле это ничего не значит, это не значит, что я согласна с их теорией о моем безумии. Я лишь говорю слово “иллюзия” потому, что легче использовать тот же язык, что и они.

Но это слово делает маму такой счастливой, что я повторяю его снова в следующий раз, когда вижу ее, и снова. Сначала, слово кажется кислым во рту, но потом горечь исчезает, пока оно не растворяется и становится всем. Я повторяю его столько раз, что привыкаю к нему, не уверена, верю в это или нет, не уверена в том, что верю в эти утверждения. Когда я повторяю это достаточно много, меня отпускают домой.

В первое утро я просыпаюсь в своей комнате дома, я не узнаю ее. Открываю глаза, ожидая, что окажусь на матрасе на полу в доме Пита. Затем, клянусь, я чувствую как Джес обнимает меня, запах моря, чувствую соленый запах на коже. Но вместо захудалого отеля на пляже, я в стеклянном доме на холме. Вместо вида на океан, из окна выходит вид на городские огни, исчезающие под восход солнца.

Я должна умолять, но в один прекрасный день родители, наконец, отвели меня на пляж. Мэри сказала, что все будет хорошо, — она сказала, что это будет полезно для меня. Конечно, не где-то рядом с Кенсингтоном. Нет, на пляж, рядом с моим домом, тот, где мы были у костра после выпускного. Та ночь, которая, кажется, была миллион лет назад.

— Почему ты так сильно хочешь приехать сюда? — спрашивает мама, но я не отвечаю ей, потому что я слишком занята, наблюдая за серферами, которые направляются к воде. Здесь я вижу по крайней мере десятерых, раскиданные за пределами разбивающихся волн, они по-очереди гребут к волнам, которые не поднимаются выше шести футов.

Было время, когда волны, как эта, казались огромными для меня, но сейчас, они кажутся маленькими. Дома, я гуглила серфинг на больших волнах и смотрела видео, там серферы падали с волн мамонтов. Однажды, папа нашел меня под гипнозом видео серферов из Теахупоо. Сначала, он, казалось, был готов позвонить Мэри, рассказать о возвращении болезни, чтобы меня вернули в больницу.

Но через секунду, он сел рядом со мной, так же зачарованный, как и я, тем кадром, где кто-то летел в тоннеле гигантской волны.

— Это означает “дробление черепа”, — сказала я, не подумав.

Отец не спрашивал, откуда я это знаю, и не уверена, что могла бы ему рассказать об этом. Вместо этого, он смотрел, как волна обрушивается на океан, как волна сворачивалась по краям так, что даже у самого опытного серфера были проблемы, чтобы выйти из этого тоннеля, и вода не обрушилась на него.

Спустя несколько минут, отец сказал:

— Понимаю, почему она получила это название.

Теперь он нежно меня обнимает. Он, кажется, очарован этими серферами так же, как и я.

Интересно, он думает о Джоне и Майкле, когда они годами занимались серфингом с этого пляжа, прежде чем сбежали в поисках больших и лучших волн.

Если бы родители запретили мне когда-нибудь поднять доску для серфинга, я бы поняла почему. Как они могут быть уверены в том, что я не пропаду, как Джон и Майкл, соблазненная песнями волновых Сирен ?

Но, к моему удивлению, отец говорит:

— Хорошо себя чувствуешь, чтобы вернуться на пляж, не так ли?

Киваю.

— Да.

— Нам следует приходить сюда чаще, — говорит он осторожно. На секунду, на лице у мамы отражается паника, но медленно, неожиданно, широкая улыбка появляется у нее на лице.

Думаю, она должна чувствовать то же, что и я. Как и я, она чувствует себя ближе к Джону и Майклу, когда находится около воды.