Огонь между небом и землей (СИ)

Свадьба должна была состояться в минувшие выходные, но они отложили ее до следующего месяца. Интересно, как часто они ее переносили и заново начинали подготовку. Я знал, что Келлан отодвинул ее срок, мотивируя это своей болезнью.

В четверг он дал мне денег, чтобы я купил маме кое-каких продуктов. Отправляясь к ней домой, я захватил чистящие средства. Там царила полная разруха. Мама лежала в отключке на диване, и я не стал ее будить. Раз она спала, значит, еще не употребляла. Для меня это было словно сумасшествие — насколько ангельски она выглядела во сне. Будто демоны в ее голове успокоились, уступая место истинной сущности. Я заполнил холодильник и шкафчики продуктами длительного хранения. Понятия не имею, сколько она съедает, но так у нее был выбор того, что быстро не портится.

А еще я приготовил для нее лазанью. Одним из моих любимых воспоминаний о маме было то, когда она решила завязать с наркотиками и попросила приготовить праздничный ужин перед своим отъездом на реабилитацию. Мы смеялись, ели, и этот момент позволил нам представить, какой могла бы быть наша жизнь, если бы мы оба были чисты. Выйдя из дома, она столкнулась с отцом, и мысли о реабилитации стали для нее далеким воспоминанием.

Я отдраил квартиру от потолка до пола и даже, стоя на коленях, вычистил ковер. Отнес всю одежду в прачечную и, пока она стиралась, вернулся в квартиру и продолжил уборку. Она не просыпалась, пока я выходил из дома и пока, сидя на полу, складывал ее чистые вещи.

Сев на диване, она зевнула.

— Я думала, мне приснилось, что на днях ты был здесь.

Я слегка улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ, потирая свои худые руки.

— Ты убрался в квартире?

— Да. Еще купил кое-какую еду и постирал твою одежду.

Ее глаза наполнились слезами, но она продолжала улыбаться.

— Ты хорошо выглядишь, мальчик мой, — она снова и снова кивала, а слезы текли по ее щекам. Она не вытирала их, и они капали с ее подбородка. — Ты очень хорошо выглядишь, — с виноватым видом она начала расчесывать кожу. — Я знала, что ты сможешь это сделать, Логан. Я знала, что ты сможешь очиститься. Иногда я хочу… — ее голос утих.

— Это никогда не поздно, ты же знаешь, мам. Мы сможем записать тебя в программу. Мы сможем и тебя избавить от этого.

Я не знал, что все это еще живет во мне — та искра надежды в отношении мамы, которой я не позволял угаснуть. Я хотел, чтобы она выбралась из этого мира. И еще где-то на задворках моей души сохранялось желание купить для нас двоих дом подальше от этого места, с которым связано столько ужасных воспоминаний.

На секунду, кажется, она тоже задумалась об этом. Но затем моргнула и снова начала чесаться.

— Я старая, Логан. Старая. Иди сюда.

Я подошел и сел на диван рядом с ней. Она взяла меня за руки и улыбнулась.

— Я так горжусь тобой.

— Спасибо, мама. Ты хочешь есть?

— Да, — сказала она. Я слегка удивился, но поставил лазанью в духовку, и, когда она была готова, мы сели за стол и ели прямо из лотка. Мне очень хотелось запечатлеть этот момент в своем сердце и никогда с ним не расставаться. Пока она ела, по ее лицу текли слезы.

— Ты плачешь, — сказал я.

— Я? — она вытерла лицо и снова улыбнулась мне. Но это была такая слабая улыбка. — Как Келлан? — спросила она.

— Ты знала о?..

Она кивнула.

— Он в порядке. Просил меня сходить с ним на терапию на следующей неделе. Знаешь, он намерен бороться до последнего. Он крутой.

— Да, — пробормотала она, съедая больше, чем я видел за все наше совместное прошлое. — Да. Он сильный. Он сильный, — слезы еще быстрее заструились по ее щекам, и я вытер их. — Знаешь, все-таки это моя вина. Я сделала это с ним… Я была дерьмовой матерью. Я не была близка с вами, мальчики.

— Мам, перестань, — я не знал, что сказать и как остановить ее слезы.

— Это правда. Ты же знаешь. Я все испортила. Я сделала это.

— Ты не заражала его раком.

— Но я и не делала вашу жизнь легче. Тебе пришлось уехать на реабилитацию, Логан. Реабилитацию. Я сидела рядом с тобой в день твоего шестнадцатилетия, и мы делали дорожки кокса. Я вскормила тебя своей зависимостью… — она покачала головой. — Мне так жаль. Мне очень жаль.

Она была совершенно разбита. Абсолютно потеряна. По правде говоря, она не была в здравом уме сколько я себя помню. И так долго я злился на нее. Так долго держал в себе горечь за сделанный ею выбор, но это была не ее вина. Она просто бежала круг за кругом в своем беличьем колесе, не в силах перестать повторять свои ошибки.

— У нас все будет хорошо, мам. Не волнуйся.

Я взял ее за руку и крепко сжал. В этот момент дверь распахнулась, и в квартиру ворвался Рики. Увидев его, я удивился, насколько все еще сильна моя ненависть к нему.

— Джули, что за херня? — прошипел он. Спустя пять лет, он стал выглядеть совершенно по-другому. Он казался… сломленным? Старым. Усталым. Модные костюмы, которые он носил раньше, сменились спортивными штанами и майкой. Вместо дорогих туфель теперь кроссовки. Некогда накачанные руки стали не такими мощными и рельефными. Интересно, употреблял ли он то, что продавал?

— Ты должна мне пятьдесят баксов, — прокричал он и остановился, увидев меня. Склонив голову влево, он удивленно смотрел на меня. — На моем пути возник призрак?

Мою грудь сдавило, как и всегда при встрече с ним. Но всего через мгновение его замешательство переросло в зловещую ухмылку. Он, казалось, был рад моему возвращению, как будто знал, что я вернусь.

— Знаешь, — подошел он ко мне, выпятив грудь. — Ходили слухи, что ты вернулся, но я решил, что это херня. Но теперь, раз ты действительно здесь, можешь вступить в семейный бизнес.

— Я никогда не сделаю этого. И никогда больше не ступлю на этот путь.

Он прищурился, и я наблюдал за его тяжелым дыханием. А потом он рассмеялся.

— Мне это нравится. Мне нравится твоя реальная уверенность в том, что ты достаточно силен, чтобы остаться чистым.

Он приблизился и встал нос к носу со мной, и, вместо того, чтобы отступить, я выпрямился. Я больше не боялся его. Не мог бояться. Он толкнул меня в грудь, пытаясь вынудить отступить.

— Но я знаю тебя, Логан. Я вижу в твоих глазах тот же жалкий сучий взгляд, что и у твоей матери. Ты никогда не сможешь завязать.

Я видел, как при этих его словах глаза мамы начали наполняться слезами. Для нее это, должно быть, ощущалось, как удар кинжалом в душу, потому что всю жизнь она только и делала, что любила его. Она угробила годы на любовь к человеку, которому нравилось помыкать ею и унижать ее.

— Не смей так говорить о моей матери, — сказал я, вставая перед ней, потому что она не понимала, как постоять за себя.

Он ухмыльнулся.

— Я люблю твою маму. Джули, ведь я люблю тебя? Она у меня единственная. Ты у меня одна, детка.

Мама улыбалась так, словно верила ему.

Какие-то вещи я никогда не смогу понять. Меня от него тошнит.

— Ты не любишь ее. Тебе нравится управлять ею, ведь это скрывает тот факт, что ты сам не более чем гребаная крыса.

Я вздрогнул, когда его кулак встретился с моим глазом.

— Эта гребаная крыса все еще в состоянии надрать тебе задницу, маленький сосунок. Впрочем, я не собираюсь больше тратить на вас время. Джули. Давай мои деньги.

Ее голос задрожал от страха.

— Рики, у меня сейчас нет. Но они будут. Мне просто нужно… — он направился к ней, чтобы ударить, но я шагнул перед ним, на этот раз сумев блокировать удар.

— Так что же, ты побывал в каком-то волшебном реабилитационном центре и приехал, думая, что можешь запросто вернуться сюда, Логан? — раздраженно спросил он. — Поверь, ты не захочешь, чтобы я был твоим врагом.

Я полез в карман и, выхватив бумажник, отсчитал пятьдесят баксов.

— Вот. Забирай и уходи.

Он приподнял бровь.

— Я сказал пятьдесят? Я имел в виду семьдесят.

Мудак.

Я вытащил еще двадцатку. Он охотно взял купюры и сунул их в карман. Склонившись над лазаньей, он спросил: