Солнце сквозь снег

— А она будет потом нашей настоящей мамой, как раньше? — спросила Джейн, тараща глаза и затаив дыхание.

— А она приедет к нам на рождественские каникулы? — прибавила Барбара.

— Нет, она не может сейчас жить дома, деточки. Она живет с мистером Грином.

— А они женаты? — нахмурилась Барбара.

Щеки Элизабет слегка порозовели.

— Ну, в каком-то смысле да, Барбара. Они живут вместе, и теперь вашу маму зовут миссис Грин. Когда развод закончится, они смогут как следует пожениться и ваша мама уже по-настоящему станет «миссис Грин». А до того дня вы должны вести себя так, как будто она уже замужем.

— О! — разочарованно воскликнула Джейн. — Значит, она больше не будет жить с нами и с папой?

— Боюсь, что нет, дорогая.

— А разве папа не возражает, чтобы мы поехали к маме? — поинтересовалась Барбара.

— Нет, наоборот, он этого хочет.

— А в прошлые каникулы не хотел.

— Да, правда, но теперь он передумал.

— А почему мама не хочет вернуться жить к папе?

— О, это слишком сложно, я не могу тебе объяснить. Мама любит мистера Грина, и теперь они живут вместе.

— А я считаю, с ее стороны это предательство, — заявила Барбара с жестким выражением на юном личике и сразу стала похожа на отца. — Меня Мак вызывала на днях к себе и объясняла, какой это грех, если женщина уходит из семьи, бросает мужа и детей…

— Замолчи, — перебила ее Джейн. — Либби, а что она все время ругает маму!

— Ничего я не ругаю!

— Ругаешь. А эта старая дура Мак ничего не понимает. Никакая наша мама не греховная, даже если уехала от нас.

У Элизабет щемило сердце от боли и жалости к обеим девочкам. «Это самая трагическая сторона развода, — думала она. — Дети, ничего не знающие об отношениях мужчины и женщины и вообще о взрослой жизни, не способны понять смысла происходящего». Она обратилась к старшей девочке:

— Барбара, ты же раньше любила маму. Что же сейчас — ты ее совсем не любишь?

Барбара, которая в душе страстно хотела увидеть маму, закусила губу и стала смотреть в окно на улицу.

— Нет, я люблю маму… просто…

— Забудь обо всем остальном и думай только об этом, — твердо сказала Элизабет.

— Да, да, даже старуха Мак говорит, что мы не должны огорчать мамочку, потому что она очень-очень больна, — вставила Джейн. — Чтобы она поправилась.

— Конечно, милая. Ей сразу станет намного лучше, ведь вы с Барбарой так нужны ей.

В больших карих глазах Джейн сразу показались слезы, и она захлопала длинными, загнутыми, совсем как у Люсии, ресницами.

— Как здорово, что мы ее сейчас увидим! Только жалко, что она на Рождество к нам не приедет, — вздохнула девочка.

На Элизабет вдруг навалились тоска и уныние. Она вздохнула:

— Пока не надо об этом думать, а главное, не говорите ничего маме про вашу Мак, чтобы ее не расстраивать. Сегодня вечером вы поедете на поезде обратно в Истбурн, а потом, когда семестр закончится вернетесь в Лондон и сможете еще раз увидеть маму.

Такси остановилось возле большого здания на Уэлбек-стрит, с медной табличкой на зеленой двери: «Клиника доктора Браунли».

Через минуту девочки уже входили в мамину палату.

2

Женщина, которую в больнице называли «миссис Чарльз Грин», все утро пролежала в постели у окна, в горячечном нетерпении ожидая момента, когда увидит своих дочерей.

О том, что девочки приедут, она узнала вчера вечером. Чарльз ей сказал. Милый, милый Чарльз! Наверное, он очень испугался за нее — последние несколько дней она была почти без сознания. Лежала без сил, без движения, далекая от всего мира, чувствуя, что у нее не осталось ни желания, ни воли к жизни. И не то чтобы она стала меньше любить Чарльза — ничуть. Мощная, все поглощающая страсть к нему не ослабела. Но тоска по детям, желание их видеть были равны по силе этой страсти.

Уже несколько дней Люсия дышала с большим трудом, превозмогая боль, и каждый вдох стоил ей мучительных усилий. Она знала: врачи делают все, чтобы спасти ее жизнь. Ей никто не говорил, что жизнь ее в опасности, но она сама чувствовала, как слабеют мышцы, как громко и испуганно стучит сердце, с каким трудом втягивается в легкие воздух.

Иногда к ней приезжал Чарльз, иногда приходила его мать. И вот вчера он сказал ей, что завтра утром она сможет увидеть девочек. Прижав ее руку к своей щеке, улыбнулся и сообщил ей эту невероятную, грандиозную новость.

— Только не спрашивай, как это вышло. В основном благодаря маме. А ты постарайся сегодня заснуть и хорошенько выспаться. Ни о чем не беспокойся — очень скоро твои детки будут с тобой.

Люсия не могла ничего ответить. Она лежала на подушках, понимая, что свершилось чудо. По щеке ее медленно покатились теплые слезы. Это были слезы бессилия и радости — радости, которую невозможно было вместить в себя.

Барбара и Джейн завтра будут здесь… с ней… их страшная разлука хоть на время прервется… какое счастье! Какие молодцы Чарльз и его мама! Люсия подумала, что ни один мужчина не сделал для своей возлюбленной столько, сколько сделал ради нее Чарльз.

Она спокойно спала в ту ночь. Боль, терзавшая душу и тело, немного утихла. Счастье и силы понемногу возвращались к ней.

Утром, проснувшись, Люсия сразу поняла, что ей стало лучше. Она поняла это еще до того, как услышала слова ободрения от доктора. Она даже смогла немного приподняться на подушках и сама поела. За все шесть месяцев после ухода из дома она еще не чувствовала себя такой счастливой и спокойной. Она попросила медсестру принести ей зеркало и косметичку. Потом та помогла ей причесаться и красиво уложила ее растрепанные кудри. Люсия надела свою самую красивую ночную рубашку, не переставая выглядывать в окно. Она ждала детей, и материнские чувства с новой силой ожили в ней, распирая грудь.

В палату принесли букет роскошных цветов, в котором Люсия нашла карточку от своей подруги, Барбары Грей. Та писала:

«Поправляйся скорее, дорогая, и помни, что весна непременно наступит!»

Эти слова и золотистые тюльпаны в нежных зеленых листьях возродили в Люсии новую надежду. Да, весна придет и принесет ей много счастья. Ей есть ради чего жить. Вчера Чарльз сказал, что слушание их дела назначено на январь. Значит, летом они смогут пожениться.

В палату постучали. Люсия бросила взгляд на дверь, и ладони у нее вспотели. Наверное, это дети пришли. Жалко, что она сейчас так слаба! И так трудно дышать…

И тут она увидела две знакомые, родные фигурки в одинаковых платьицах. Они вошли в палату на цыпочках и приблизились к кровати, боясь нашуметь или побеспокоить маму. Люсия смотрела на них с нежным восхищением и бесконечным материнским восторгом. Она впивалась в них взглядом, жадно ловя любую мелочь. Барбара так выросла и повзрослела, что ее трудно узнать, а Джейн, ее милая смешная Джейн — такая важная в школьной форме; знакомое румяное личико с ямочками на щеках, две каштановые косички торчат из-под шляпки…

Они подошли к ее постели. Улыбающаяся медсестра стояла в дверях.

— Идите, идите, поговорите с мамой. Только недолго. Она еще не совсем поправилась.

— Милые мои, — прошептала Люсия. — Деточки!

Барбара хотела сохранить гордое достоинство, немного повоображать, но ей это не удалось. Тугой комок застрял у девочки в горле, когда она увидела маму. Как она изменилась — глаза запали, скулы выпирают. Однако она все равно была красивая — такая, какой Барбара ее помнила. От нее словно исходило какое-то нежное очарование. Барбара кинулась в раскрытые объятия Люсии, и Джейн следом за ней.

Все трое принялись обниматься, целоваться и кричать срывающимися от волнения голосами:

— Мама! Мамочка!

— Мамулечка!

— Девочки мои!

Все смеялись и плакали одновременно. Дочери наперебой рассказывали школьные новости, Люсия вытирала слезы и улыбалась, сжимая детские ладошки.

— Мама, ты ужасно похудела, — заявила Джейн.

— У меня же воспаление легких, дочка, все от этого.

— А теперь тебе лучше? — с надеждой спросила Барбара.