Моменты

— Что ты здесь делаешь? — спросил Майкл.

— Я не спала и увидела у тебя свет. Ну, и подумала, что, может быть, ты как раз их кормишь и тебе не помешала бы моя помощь, — она пожала плечами. — А когда ты не ответил на мой стук, я решила, что ты занят одним из котят. Тебе, знаешь ли, в самом деле следует подумать насчет установки дверного звонка, — она поставила коробку обратно в угол, подождала немного, чтобы посмотреть, не растревожило ли это передвижение кого-либо из котят, а потом снова повернулась к Майклу. — Извини, что я к тебе вторглась так вот...

Майкл зевнул, еще несколько раз поморгал и принялся тереть глаза. Он пытался отогнать то, что происходило с ним в исключительно живом сне. Впрочем, во сне, подумал Майкл, было куда больше здравого смысла, чем наяву лицезреть Элизабет, стоящую в его спальне посреди ночи.

— И давно ты здесь находишься?

— Точно не знаю. Около получаса, думаю. По тому, как глубоко ты спал, я решила, что ты настолько устал, что даже и не проснешься, если я тихонько заберу котят в другую комнату и покормлю их за тебя. Я собиралась оставить записку.

Говард тем временем прополз по подушке и снова взобрался на Майкла. Добравшись до мягких волос, покрывавших его грудь, котенок опустил голову и издал настойчивый утробный звук.

— Своими воплями ты все равно ничего не добьешься, — сказал Майкл котенку.

— Хочешь, я его возьму?

Майкл прижал котенка к себе и прислонился спиной к передней спинке кровати, старательно удерживая при этом простыню натянутой на бедра.

— Да нет, — сказал он. — Это мы уже парочку раз нынешней ночью проходили.

Он посадил Говарда себе на плечо. В считанные минуты крохотный комочек шерсти уютно угнездился во впадине за ключицей Майкла и пристроился так, что его головка уткнулась Майклу под подбородок.

Элизабет улыбнулась.

— Это я вижу.

— Так что ты на самом деле-то здесь делаешь?

Этот вопрос мигом стер ее улыбку.

— Я же тебе говорила. Я увидела у тебя свет и...

— Знаю, знаю: подумала, что можешь мне помочь.

— Послушай, если не хочешь, чтобы я сюда приходила, то прямо так и скажи.

Голос Элизабет прозвучал необычно звонко, как будто кто-то резко дернул за струну. Что-то происходило. Но что? У него так и вертелся на языке вопрос, но он сообразил, что давить нельзя, она попросту уйдет и больше не вернется. А он совсем этого не хотел.

— Ты застала меня врасплох, только и всего. Я не мог представить, что ты по доброй воле можешь встать посреди ночи.

Кажется, она приняла его объяснение.

— Я не могла заснуть.

— Слишком много волнений?

Он хотел предложить ей легкий выход из ситуации. И то, как она посмотрела на Майкла, подтверждало: да, она поняла, и благодарна ему. Элизабет прислонилась плечом к дверному косяку.

— Вечер был просто неслыханным, да?

— Лучший, который мне доводилось видеть в этих краях за долгие годы.

— Так ты хочешь, чтобы я накормила за тебя Говарда, прежде чем уйду?

— Да все нормально. Я сам им займусь, — и когда Элизабет двинулась к выходу, он добавил: — Просто поразительно, как быстро все они приспособились к этому фокусу с пипеткой. Почуют запах молока и сходят с ума. — Да что же это он делает, пытаясь удержать ее здесь? Это безрассудно, но остановиться Майкл не мог. — Мне больше не приходится придерживать их, напротив — я должен стараться не дать им гоняться за пипеткой к чашке с молоком.

Прошло еще несколько секунд, прежде чем Элизабет заговорила. И когда это произошло, глаза ее смотрели как-то странно, отсутствующе.

— Я только что вспомнила одну вещь, о которой и думать не думала уже давным-давно, — с видимым страхом сказала она. — Когда я была совсем маленькой, в одном доме, где мы остановились, я нашла котенка. Это был такой полосатик: черный, оранжевый и белый, и лапки тоже белые-белые. Мой отец сказал, что я не могу оставить его, только я не послушалась. Я украдкой выносила ему еду. А потом, однажды ночью... было так холодно... я испугалась, что котенок замерзнет, если я оставлю его там, снаружи. Я дождалась, пока все легли спать, а потом принесла его в дом и положила с собой. — Она вздрогнула и обхватила себя за плечи руками. — Я решила взять его только на одну ночь. Я никогда больше и не собиралась делать этого.

Майкл замер, слушая ее рассказ. Она внезапно замолчала, как-то странно уставившись в угол, где стояла коробка с котятами.

— И что же случилось?

Она несколько раз потрясла головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.

— Котенок стал кричать. Я пыталась успокоить его, но он, должно быть, проголодался. Вошел отец и поймал нас. — Миновало несколько секунд, прежде чем она продолжала. Голос ее был безжизненным и сдержанным. — Он заорал на меня, сказал, что если плохие парни найдут нас и всех наших друзей пристрелят, то это я буду виновата.

Плохие парни, которые пристрелят их друзей?! Да Что же это за отец такой, который говорит своему ребенку подобные вещи? Майкл посмотрел на Элизабет и увидел маленькую испуганную девочку.

— Он заставил тебя выбросить этого котенка?

Вместо ответа Элизабет взяла прядку волос и принялась накручивать ее на палец. И, как будто ноги больше не держали ее, медленно осела на пол. Там она и осталась, не двигаясь, плотно подтянув колени к груди.

А Майкл сердцем чувствовал, что ему совсем не нужно слышать то, что должно сейчас последовать. И когда Элизабет в конце концов все-таки снова заговорила, ему пришлось напрячься и выслушать ее.

— Он сказал, что меня надо проучить... что это очень важно. Что я должна понять, если есть какие-то правила, а я их нарушаю, то тогда непременно произойдут страшные вещи. А потом... он заставил меня положить на котенка мою подушку. И я должна была так и держать подушку, пока котенок не перестал кричать. Отец сказал, что я помогаю котенку заснуть. Но я, должно быть, не поверила отцу, потому что ему пришлось прижимать мои руки к подушке.

Майкл содрогнулся от такой жестокости.

— А сколько тебе было лет, когда это случилось?

Элизабет нахмурилась.

— Не знаю. Наверное, четыре или пять. Я думаю, это было тогда, когда мы жили в Бостоне, — она сидела совершенно спокойно, взгляд ее был устремлен на стену напротив. — Или, возможно, в Нью-Йорке. Много-много лет назад. Как же это я могла забыть такое?

И она снова погрузилась в раздумье. Он сказал:

— Я читал, что у детей есть такой внутренний механизм защиты, который включается, когда надо оградить их от очень уж плохих вещей.

— Бог мой, интересно, а что же еще я забыла?

— А ты уверена, что действительно хочешь все вспомнить? — осторожно спросил он.

— По всей вероятности, не хочу, — призналась она.

— Твой отец, что же, был болен?

«Да это же и не детство было вовсе», — думал Майкл, пытаясь представить жизнь Элизабет.

— Нет, — ответила она, — не думаю... Ах, ты хочешь спросить, не был ли он психически больным?

— Ну, это объяснило бы его поведение.

— Он и моя мать принимали наркотики, но тогда все, у кого мы когда-либо останавливались, тоже делали это. Не могли же все они быть сумасшедшими.

Теперь Майкл по-настоящему растерялся. Ничто из того, что она рассказывала ему, не соответствовало облику той женщины, которую описывал Амадо.

— Как я понимаю, ты много раз переезжала.

— Да, каждую пару месяцев. А был как-то случай, когда в течение недели мы каждый день меняли дома.

Майкл чувствовал: пора прекратить расспросы. Но он хотел узнать, кто же преследовал ее отца, вынуждая его все время быть в бегах. Но спросил он совсем другое:

— И вы вот так переезжали с места на место, даже когда ты пошла в школу?

— Я не ходила в школу, пока не переехала жить к своей бабушке.

— А как же ты...

— Меня учила моя мать или какая-нибудь из других женщин, с которыми мы жили.

— Твой отец был коммивояжером?

Майкл едва не застонал от откровенной глупости этого вопроса.