Влечение. Эротическая сага

Странно, что этот Гена Чащин не участвовал в драке. Крепкий парень, из одной команды. Если бы кейс был в руках у кого-то из тех скотов, что домогались Ленки, он сам подтолкнул бы его в обрыв. А этот?

Задача была простая: найти бармена и через него узнать подробнее про кемеровскую группировку. Дозвонился быстро. Косте не назначали время и место встречи, стрелок не забивали, а просто спросили по телефону, где он находится. Через полчаса его сопровождали двое дюжих парней в помещение своего офиса.

– Ветхов? Монументалист? – спросил, не поздоровавшись, высокий мужчина в зеленом свитере крупной вязки.

– Можно и так, – ответил Костя и посмотрел немного правее. В глубине кабинета сидел пожилой, но ещё крепкий человек со шрамом через всю левую щеку. Темная рваная линия уродовала его от виска до края нижней губы. Тот самый случай, когда шрам пугал окружающих, а не украшал мужчину.

– Проходи, садись, – неожиданно спокойно пригласил обладатель шрама и кивнул на дипломат с наручником. – Сам отстегнешь или помочь?

– Сам, – Костя поставил на стол кейс и открыл замки.

К нему мгновенно подошел длинный. Он пересчитал пачки, внимательно посмотрел на все упаковки. Шрам и Костя наблюдали его профессиональную работу с хрустящими, зелёными купюрами. Похоже, что он всю жизнь занимался этим ремеслом, работал кассиром или бухгалтером.

– Ну?

– Всё на месте!

– Теперь расскажи, как было дело, – Шрам обратился к Косте. Тот рассказал события ночи, но не стал упоминать о драке в ресторане. Четыре глаза буравили его насквозь, оба бандита слушали молча. Выждав некоторое время, длинный сухо переспросил:

– Три трупа. Лихо. Жаль парней. И Генчик. Он выжил?

– Не знаю. В «Скорой» он ещё дышал, – Костя старался отражать настроение присутствующих, сохраняя такой же лаконичный тон и манеры бесцеремонных гостей.

– Почему про драку в кабаке ничего не сказал?

– Она к аварии не имеет отношения, – нахмурился Кот, но вслух не сказал: «Значит, бармен или мент стуканули. Хотя, город небольшой, кто угодно мог рассказать».

– Почему махаловка вышла?

– Шерше ля фам…

– Из-за бабы значит, – заговорил Шрам. – Это дело молодое… А почему лимон не забрал? По времени был бы уже на подлете к Канарам с такой кучей бабла.

– Не мои.

– Правильный, значит, скульптор. Слышали о тебе. Хорошие памятники братве ставишь. Может, и мне отгрохаешь?

– Как время придёт.

– А моим пацанам, что в машине сгорели, поставишь?

Желваки быстро заходили на скулах мужчины. Он, собираясь с духом, сделал паузу, а потом резко ответил.

– Нет.

– Я хорошо заплачу, – он кивнул на дипломат, – есть из чего.

– Нет.

– Почему? – Шрам мгновенно побагровел от злости и дерзкого заявления скульптора, открыто компрометирующего его в глазах своих «подчинённых». Пристально и внимательно на него посмотрел, неловко и зло понимая всю сложность ситуации, в которой он по его вине оказался.Долговязый в свитере выглядел удивленным и искренне не догонял, почему «монументалист» отказывался от денег за работу. Причем, не криминальную.

– Мы дрались из-за моей девушки, – Костя сознательно сделал ударение на «моей». – Им памятник поставить не смогу…

…Дверь в купе приоткрылась. Вошел Аркадий. Костя повернулся на бок, и сон мгновенно завертел все превратности судьбы в ночной, дорожной колыбели, возвращая его из прошлых воспоминаний о первой и, как оказалось, последней встрече с Генчиком. Он сладко, как в детстве, убаюкивал и уносил путника в неведанное будущее.

Глава 19. Бухта любви

Трудно найти такого скульптора, который не рисовал бы своё будущее произведение в графических набросках, эскизах и схемах. Для многих умельцев почти невозможно создать в объёме то, что прежде не родится в плоскости. Костя относился к числу тех немногих мастеров, чьё воображение рисовало за них. В любом подсобном материале: лесной коряге, камне, глине он видел что-нибудь необычное. В своих детских работах, ещё не умея толком рисовать, он просто отсекал не нужное, и в результате создавал новый, неповторимый образ. В институте его научили разнообразной технике со многими использующимися в работе скульптора материалами. Но любимым занятием всегда оставался поиск композиции или фигуры, которая создавалась в воображении, а затем уже в работе форма просто освобождалась от лишнего, сковывающего материала.

Легко сказать – просто освобождалась. Для этого надо, как минимум, увидеть то, что рвётся на свободу. Потом суметь убрать, сточить, аккуратно срезать оковы бесполезного. Первый раз он остро почувствовал свою способность к подобному творчеству в раннем детстве. Ему попал в руки кусок пластиглаза – небольшая пластмассовая болванка, излучающая на солнце необыкновенный внутренний свет. Профессиональной заготовкой трудно было величать эту искусственную штуковину из прозрачного материала в форме куба с размером 10 на 10 сантиметров.

Костя в пластмассовом куске увидел мальчика, героя из популярного кинофильма того времени «Генералы песчаных карьеров». Эту культовую киноленту смотрели все без исключения, от школьника до старика, а музыка надолго стала любимым шлягером семидесятых. Озорного босоногого парнишку из фильма он вырезал, а точнее выточил напильником. Потом больше месяца маленький мастер шлифовал пемзой, шкурил наждачной бумагой своё творение. А когда герой ожил в его руках, он подарил эту статуэтку своему дяде Эдварду на день рождения. Долгие годы тот возил с собой миниатюрку – как живую фигурку весёлого, неунывающего босяка. Она стояла у него дома на видном месте, в каюте корабля во время плаваний. И, по словам Эда, вдохновляла его и приносила удачу.

После этой очаровательной вещицы у него ещё было множество детских работ. Русалочка. Орел. Лань… Каждая из них несла в себе радостную историю детских переживаний. Именно тогда внутреннее чутьё подсказало необычность природы его способностей, и дало понять, что он может видеть то, что не дано остальным. И от этого, до конца неосознанного чувства приходило состояние творчества, руководимое всем его организмом. В такие счастливые минуты и часы вдохновения, забывая обо всём, маленький творец усердно работал, как настоящий художник.

Сегодня ему не терпелось на листе бумаги отобразить состояние, не дающее ему покоя уже несколько дней. Неожиданная, трепетная встреча с одноклассницей волнующе будоражила художника. В руках появилось знакомое, пьянящее желание работы. Он искал не детское, наивное чувство, что долгие годы жило в нём и уже нашло свое место среди созданных раньше работ. А новое, непонятное, всколыхнувшееся и возродившееся среди опыта жизненных приобретений и потерь. Оно заставило, не раздумывая, сорваться с места уехать ночью в другой город. Попытаться ей помочь. Это овладевшее им состояние не просто тревожило, оно манило, беспокоило, мешало думать о чём-то другом. Костя знал, что если волнующий образ не создавался в воображении, то его сначала надо прорисовать в линии, чтобы найти, вжиться, ощутить и ясно его прочувствовать. Но как «это» поймать, найти? В чем? И что должно появиться на свет, родиться из-под его руки?

Мучительный порыв творческой эйфории был ему хорошо знаком. Не так часто он искал в своем воображении неопределённый образ, который должен мгновенно или и со временем стать реальностью, приобрести форму и ожить в его руках. Прежде он нередко представлял юную красавицу и ваял её. Лепил с натуры старика, и тот становился воплощением зрелости и мудрости. Видел чайку, которая «влетала» в его композицию грациозным крылом. Самым трудным было изобразить в скульптуре человеческое состояние: счастья или радости, ненависти или горя. Придумать восхищение или страдание. Нарисовать, печаль, ревность или любовь…

Что будет сейчас: встреча, желаемая страсть, – он не знал. Художник стоял с мольбертом на краю песчаной косы, чтобы не привлекать внимание чужих глаз, и тонко заточенным карандашом, палочкой сангины, черным грифелем делал наброски. Искал, искал, искал.