Тайна «Утеса»

— Кармел? — воскликнула Памела.

— Кармел.

Гладкое и, как я подозревал, не совсем импровизированное повествование полилось дальше.

— Они жили все вместе в «Утесе», когда вдруг к моей начальнице обратились с просьбой разрешить мне поехать к Мери в качестве частной сиделки. Считалось, что у Мери не в порядке печень, но мне сразу стало ясно, что она не может оправиться от горя и потрясения. Я принялась лечить ее, стараясь воздействовать на нее своими методами. Я убедила ее полностью довериться мне. Она доверилась раз и навсегда. Мери выздоровела, но сердце ее не окрепло. «Я чувствую, что оно разбито, — говорила она, — словно стеклянный колокольчик». Больше этот колокольчик никогда не звенел радостно.

Мисс Холлоуэй продолжала рассказывать, но ее рассказ не содержал никаких фактов. Я чувствовал, что она намеренно пытается заговорить нас — кто-то из нас вызывал у нее неприязнь, — то ли мы, то ли отец Энсон. Если дать ей волю, мы уйдем от нее, так ничего и не узнав, такими же беспомощными, как и пришли. Поэтому я решил пожертвовать учтивостью.

— Кармел была любовницей Мередита? — прервал я ее.

Мисс Холлоуэй утвердительно наклонила голову.

— Господи Боже, — вырвалось у меня. — И Мери, зная это — вы сами говорили, что она знала, — разрешила ей остаться у себя в доме!

Ровным и мягким голосом мисс Холлоуэй дала мне понять, как неуместен мой выпад:

— Мери была необыкновенной женщиной. Ее великодушие не знало границ.

Памела молчала. Мне не случалось видеть ее такой озадаченной. А я продолжал возмущаться:

— Кармел оставалась в доме! И Мери даже взяла ее с собой в Париж!

— Плохая услуга слабым духом, если, желая исцелить их от греха, вы лишите их соблазна, — терпеливо возразила мне мисс Холлоуэй. — Надо учить их быть твердыми, чтобы они имели силы противостоять искушению. Не будь эти двое — Кармел и Мередит — глубоко испорченными натурами, доверие Мери, ее нежная, неусыпная опека, ее несравненная доброта сделали бы свое дело.

— Вы хотите сказать, — пробормотал я, — что она намеренно…

Этим словом я себя выдал, стало ясно, что я дерзнул критиковать, выражать неодобрение. Желтое лицо мисс Холлоуэй потемнело от гнева, она стиснула руки, лежавшие на столе, дыхание у нее перехватило.

— Мистер Фицджералд, Мери не могла себе позволить вытолкнуть в мир, полный греха, юную, безрассудную девушку, не умевшую управлять своими страстями.

Так! Мисс Холлоуэй решила дать мне бой, но и я не сложил оружия.

— Мне представляется непостижимым.

— Вам, мистер Фицджералд, — голос мисс Холлоуэй задрожал от презрения, — нечего и пытаться постичь Мери.

Я совершил промах — с самого начала настроил эту величественную особу против нас, — теперь мы ничего не добьемся. Но Памела ловко переключила ее внимание на себя. Она сказала:

— Бедная Мери! Как страшно ее предали! Ведь она даже доверила Кармел свою дочку!

— Предали! — словно эхо отозвалась мисс Холлоуэй. — Да, Мери, ослепленная своим милосердием, сама себя предала. Но это ослепление длилось недолго. Себя она принесла в жертву Кармел, но пожертвовать своим ребенком не могла. Вот тогда-то она и вызвала Меня.

— Чтобы вы спасли девочку от Кармел? — предположила Памела. — Кармел причиняла ребенку вред?

— Когда я приехала в Париж, я испугалась, что меня вызвали слишком поздно. Ребенок был избалован, ослаблен, постоянно плакал. А стоило Стелле заплакать, прибегала Кармел и начинала ее качать, сюсюкать, совала ей в рот соску, осыпала поцелуями — этих деревенских девушек ничему научить нельзя.

Мисс Холлоуэй замолчала, всем своим видом выражая отвращение.

Памела поспешно спросила:

— Кармел, наверно, сердилась, что вы ее заменили?

На это мисс Холлоуэй улыбнулась, не разжимая губ.

— Она была в бешенстве и устраивала безобразные сцены.

— Я так понимаю, что у Кармел был бурный темперамент, — сказал я.

— Кармел была уличная девка.

Учтивая матрона исчезла. Вместо нее перед нами оказалась разъяренная фурия, а это как раз было нам на руку. Заметив, что она старается овладеть собой, я поспешил спросить:

— А где же все это время был Мередит?

Ее ответ был исполнен презрения.

— Ну как вы думаете, где? Развлекался в Париже, пока Мери все улаживала.

— И потом, значит, Кармел устроили к модистке, — вставил я. — А вы все вернулись в Англию?

— Не к модистке, ей нашли место куда лучше, хоть она его вовсе не заслужила. Ее устроили к знаменитому портному.

Памела посмотрела на меня. Судя по ее нахмуренным бровям, мисс Холлоуэй вызывала у нее так же мало симпатии, как и у меня, но она продемонстрировала невероятную способность к дипломатии, которую я за ней не знал.

— Наверно, вернувшись в Англию без Кармел, — проговорила она, — вы наслаждались покоем — вы, Мери и девочка?

— Да.

Наступила пауза. На лице мисс Холлоуэй снова утвердилось спокойное высокомерное выражение; руки, лежавшие на столе, разжались. Когда она опять предалась воспоминаниям, голос ее звучал тише.

— Да, мы наслаждались покоем, наслаждались целых два года. В доме Мери воцарилась атмосфера божественной ясности, мы вместе — она и я — с головой ушли в занятия, изучали детскую психологию и новую систему исцеления. Иногда к нам приезжал отец Мери, правда только тогда, когда мистера Мередита не было дома.

— А он частенько отсутствовал? — спросил я.

— Он ездил за границу.

— В Париж?

— Возможно.

Тогда задала вопрос Памела:

— Мери очень любила дочь?

— Она была преданной матерью.

— А где Стелла спала?

— В первом этаже, рядом с гостиной. Мы устроили в детской окно-фонарь со стеклами, пропускающими ультрафиолетовые лучи. Естественно, в хорошую погоду ребенок постоянно находился на воздухе, в своем манеже.

— А ночью она спала в детской одна?

— Разумеется. Вы же знаете, психологи осуждают родителей, которые разрешают детям спать вместе со взрослыми.

Детская психология меня нисколько не интересовала. Мне казалось, что Памела уводит разговор в сторону. Я хотел узнать, кто пролил столько слез в «Утесе», кто прошел через муки ада в мастерской почему по дому вдруг распространяется то благоухание, то мертвящий холод.

— А потом Кармел вернулась? — спросил я.

— Да, — сурово ответила мисс Холлоуэй. — Несмотря на свои обещания оставаться за границей, она вернулась.

— И как ее встретили? — спросила Памела. — В то время Мередит был дома?

— Да, он сам открыл ей, когда она постучала. До конца своих дней не забуду, как он был поражен Кармел превратилась в оборванную, истощенную бродяжку Мередита передернуло от брезгливости. Он посмотрел на нее, поднялся наверх, вызвал Мери и заперся в мастерской.

— А Мери? Она спустилась вниз, к Кармел? — спросила Памела. — Вы сами все это видели? Вы были там?

— Я видела все. Услышав плач Кармел, я выбежала из своей комнаты. И увидела, как вышла из мастерской Мери — она позировала там мужу, — Мери оперлась на перила и посмотрела вниз. Если бы она велела Кармел немедленно убраться вон, я бы ее не осудила. Но Мери поступила иначе. Она долго смотрела на Кармел, потом повернулась ко мне. Наши взгляды встретились. Она медленно улыбнулась, потом спокойно спустилась с лестницы.

— И впустила Кармел в дом?

— Она привела ее в гостиную, затопила камин — был октябрь, — напустила горячей воды в ванну, приготовила для Кармел свою одежду. Кармел кашляла, плакала и выкрикивала какую-то брань. Она упрекала мистера Мередита. Но поскольку она не потрудилась осилить английский, смысла ее слов, я, к счастью, не улавливала. Мери тихо увещевала ее, как ребенка.

— Значит, Кармел осталась в «Утесе»? — заключила Памела и спросила: — В какой же комнате?

— Наверху в маленькой, напротив комнаты Мери. Я уступила ее Кармел, а сама перебралась к Мери. Но она проспала там только одну ночь, от ее кашля никто в доме не имел покоя. На следующую ночь мы постелили ей в столовой.