Любовь, страсть, ненависть

Пот ручьями стекал по ее шее прямо на тесный хлопчатобумажный купальник. Она чувствовала, какими горячими и липкими становятся ее ноги в толстых фильдеперсовых чулках.

– Будь внимательна, Доминик, – резко сказала мадам Агата и с силой постучала по паркету топкой тросточкой с серебряным набалдашником. Она всегда держала в руках эту трость, придававшую ей солидности, что было совершенно необходимо в общении со столь эмоциональными в этом возрасте девушками.

За спиной у Агаты большинство девушек отпускали шуточки по поводу ее бледного лица и белых волос, худой фигуры, вечно одетой в какие-то бесформенные одежды, по поводу ее глаз, в которых горел огонь требовательности, казалось, она испепелит на месте любого, кто допустит ошибку.

«Тот, кто умеет, делает, тот, кто не умеет, учится», – это было еще одно открытие отца Женевьевы, которое она однажды рассказала Доминик. И теперь, низко опустив голову, Доминик стояла наказанная перед всем классом, а мадам Агата с издевкой отчитывала ее за отсутствие изящества и легкости движений.

– Простите, мадам, – чуть не плача прошептала Доминик. Мадам могла быть очень жестокой, когда хотела, причем ее критические замечания всегда попадали в самое больное место. – Простите меня, пожалуйста.

– Я хочу, чтобы ты осталась после занятий, Доминик, – бесцеремонно сказала мадам. – Мы пройдем это еще раз, все то самостоятельное задание, которое, как предполагалось, вы должны были отработать в течение этой недели. Но я вижу, что вы ничего не сделали. Ну что же, вам придется заниматься здесь.

– Да, мадам, – прошептала Доминик, бросив быстрый взгляд на других девочек, которые в знак сочувствия пожали плечами.

Иногда язык мадам становился острым как бритва, и девочки шутили, что если бы она его проглотила, то порезала бы себе горло. Несомненно, мадам иногда становилась сущей мегерой, и спокойная, выдержанная внешность скрывала жестокий характер и недовольство жизнью, которые в любой момент могли вырваться на поверхность.

Наконец занятие закончилось, и класс опустел. Осталась только Доминик, которая молча слушала нотации Агаты, а когда та закончила, они повторили несколько движений. На этот раз Агата проявила просто колоссальное терпение. Ее глаза буквально светились добротой, в них уже не было слепой ярости, а только теплота и понимание.

Доминик почувствовала одновременно жалость и привязанность к этой женщине, которую деревенские ребятишки грубо обзывали «сумасшедшей старой девой», и решила поделиться с ней своими планами по поводу предстоящих субботних проб. Волнуясь, она рассказала Агате, как сильно ей хочется туда поехать.

– Дорогая, это очень, очень важно, – взволнованно дыша, сказала Агата, и на ее бледных щеках проступил слабый румянец. – Конечно же, это прекрасный шанс. Ты должна быть в отличной форме. Да что я говорю! Доминик, ты должна быть само совершенство.

– Да, мадам, – закивала головой девушка. Ее глаза вновь засияли ярким светом, она уже не чувствовала усталости. – Вы мне поможете? – выпалила она. – Мне надо репетировать гораздо больше. Я знаю, что надо. О мадам! – Она посмотрела на Агату, ее раскрасневшееся лицо буквально светилось от радости. – О, мадам, я хочу, я так хочу поехать в Голливуд. Вы можете себе это представить?

– Да, да, я помогу тебе, – просто ответила Агата. – Мы кое-что отрепетируем с тобой сегодня и будем работать те три дня, которые остались до проб. Но ты еще должна сама тренироваться дома, – строго сказала она. – Это потребует огромного напряжения сил, но ты больше, чем кто-либо в группе, способна добиться успеха.

– Спасибо, мадам, о, благодарю вас, – прошептала Доминик, взволнованная столь редкими словами похвалы своей учительницы. – Я замучаю себя этими репетициями, обещаю вам.

– Я сама поеду с тобой на пробы, – сказала Агата, с нежностью глядя на любимую ученицу. – Теперь мы будем с тобой очень много работать, дорогая, так что к субботе, к утру, ты будешь готова и… – Она сделала паузу, и ее глаза засияли каким-то непонятным светом. – И ты будешь выглядеть просто великолепно, Доминик. Тебе дадут роль, и ты поедешь в Голливуд… и, кто знает, может быть, даже так случится, что с тобой поеду и я.

Доминик была так перевозбуждена после напряженной репетиции и так увлечена мыслями о предстоящей пробе, что после легкого ужина с родителями и тремя братьями села на велосипед и направилась в центр Сен-Тропеза.

Надпись «Мороженое Гастона», сделанная фиолетовыми буквами на маленьком желтеньком фургончике с мороженым, выглядела так заманчиво, что она беззаботно бросила свой велосипед у одного из деревьев и медленно направилась туда, чтобы что-нибудь съесть.

– Я возьму малиновое, – сказала она, доставая мелочь из кармана своих шорт. – Двойное, пожалуйста.

– Это бесплатно, – сказал Гастон. Он положил ей в стаканчик еще один шарик мороженого, обнажив в приветливой улыбке превосходные белые зубы, ярко выделявшиеся на его загорелом красивом лице.

– Мерси, мсье, – улыбнулась она в ответ.

Ему очень нравилось ее озорное лицо, веселые зеленые глаза и длинные загорелые ноги. Она говорила, как аристократка, но вела себя просто и свободно, в ней не было того снобизма, который сквозил в поведении молодых туристов из Англии и Скандинавии, часто покупавших у него мороженое.

Гастон сразу понял, что это тот самый счастливый случай, который никак нельзя упустить, и что действовать надо немедленно. Он быстро закрыл дверцу своего фургончика и догнал ее в маленьком сквере.

– Я Гастон Жирандо, – сказал он, – хозяин этого заведения.

– Я так и поняла. Я Доминик де Фрей, – ответила она, слизывая быстро тающее розовое мороженое.

– Дочка директора банка?

– Да, – сказала она, искоса взглянув на него своими огромными глазами. Ну и ну, а он неплохо выглядит, намного симпатичней, чем любой мальчишка в их школе.

– У моих родителей кондитерская на Базоччи-авеню, – начал он.

– Кажется, наш повар изредка там кое-что покупает, – сказала Доминик, бросив на него быстрый взгляд сквозь густые черные ресницы, в этом взгляде были одновременно вызов и лукавство.

– Не хотите ли чашечку кофе? – Впервые за свои девятнадцать лет он чувствовал себя так неловко. Из-за его красивой внешности девушки обычно сами назначали ему свидания, но тут все было по-другому. Она вела себя очень сдержанно, такая юная, но такая уверенная в себе.

– Да, – улыбнулась Доминик, – пожалуй.

Сидя в кафе, расположенном прямо под открытым небом, они пили кофе и курили сигареты «Голуаз», проболтав таким образом до десяти часов вечера. Спохватившись, Доминик вскочила со стула:

– О, я должна бежать. Сегодня мне снова придется заниматься балетом до ночи. Мадам хочет, чтобы я тренировалась три раза в день. Она говорит, что без труда не выловишь и рыбку из пруда.

Она улыбнулась ему своей кошачьей улыбкой.

– Мы еще встретимся? – запинаясь, спросил Гастон.

– Конечно, – ответила Доминик. – Знаешь, мы с тобой встретимся… но, наверное, после моих проб. Сейчас мне придется работать как проклятой. – Она протянула ему свою изящную руку. – Пока, Гастон Жирандо.

Осторожно поцеловав протянутую ручку, он взглянул на Доминик так, как будто только что нашел бесценное сокровище.

– Завтра, на Танго Бич, в одиннадцать?

Она скромно покачала головой:

– Может быть, Гастон, может быть… Но я ничего не обещаю. – И, улыбнувшись так, что у него перехватило дыхание, она села на свой велосипед и, быстро работая педалями, исчезла в темноте. Он так и остался стоять, глядя ей вслед, в глазах его отражались яркие звезды, а в груди бешено колотилось молодое сердце.

Вечером, лежа в постели, Доминик думала о красивом юноше и той власти, которую она приобрела над ним во время их короткой встречи. Власть. Власть над мужчинами. Это приятное чувство пришло к ней впервые. Ей абсолютно не нравились местные мальчишки, но этот был таким милым, он так очаровательно улыбался, обнажая в улыбке ровные белые зубы, у него было такое загорелое лицо и такие густые черные кудри, что Доминик подумала: возможно, для него она сделает исключение.