Вопрос любви

— Оптик, дорогая, — поправил ее Люк. — Оптик. Повтори, пожалуйста.

— Аптекарь.

Он улыбнулся:

— Ну ладно.

Я стала понемногу расслабляться. Вечер начинался прекрасно. Мы отправились на кухню, и Люк принялся стряпать ужин. На столе стоял пакет из «Фреш энд уайлд». Когда мы открыли его, Джессика рассказала, что их отпустили на каникулы. Потом она показала мне коллаж, который делала.

— Как красиво! А это твой папа? — спросила я, указывая на высокую фигуру с левой стороны у пруда из фольги.

— Да. — Она принялась рассеянно раскачивать шатающийся зуб у себя во рту.

— А это ты? Это твое синее пальтишко?

— Да. А это, — указала она на шарики из желтой материи, — утки.

— Очень мило.

— А где курица? — пробормотал Люк, копаясь в пакете. Он высыпал все на стол. — Оставил в магазине. Черт.

Джессика бросила на него сердитый взгляд:

— Нельзя говорить «черт», папа.

— Нет, конечно. Ты права, милая. Это плохое слово.

— Давай я схожу заберу, — предложила я.

— Да нет. Оставайся здесь с Джессикой, а я пойду. Ладно, Джесс? Лора посидит с тобой пять минут, пока я сбегаю. — Сперва девочка растерялась, но потом кивнула. Я так обрадовалась, что она не отказалась наотрез, не позвонила в Национальное общество предупреждения жестокого обращения с детьми сообщить о жестокости Люка, что улыбнулась ей трогательной улыбкой, исполненной благодарности. Она была похожа на Люка — рот той же формы, нос у нее, судя по всему, намечался орлиный (по наследству от папочки), а вот глаза — лучистые, голубые, с огромными блестящими зрачками. Очаровательное дитя. Услышав, что Люк ушел, она направилась к шкафу и вернулась с огромной, золотого цвета, жестяной банкой из-под печенья. Убрала со стола книгу со сказками.

— Хочешь посмотреть мои фотографии? — Она сняла крышку.

— С удовольствием. А ты их сама сделала?

Она кивнула, а потом достала розовую спортивную сумку и вытащила красный фотоаппарат.

— Мама подарила его мне на день рождения. Он не игрушечный, — объяснила она, давая его мне.

— Как здорово! А снимает он хорошо?

— Да. Очень хорошо. — Она достала маленькую папку со снимками из коробки. Там было несколько фотографий с козами, и хотя они получились немного размытыми, я все равно восхищенно ахала. В полный рост козы казались не такими уж и миниатюрными, хотя и на коротких ножках. Козий вариант таксы, подумала я.

— А у тебя есть любимчики?

— Не-ет. — Она явно посчитала вопрос предосудительным. — Я люблю их всех одинаково. — Затем показала на черного козла с белой «шапочкой» и захихикала: — Это Йоги. Он иногда дерется.

— Правда?

— И мама ставит его в угол.

— Да?

Она кивнула, потом снова захихикала. После этого дала мне другую фотографию. Взглянув на нее, я почувствовала моральный кризис. Или словно я марионетка и кто-то только что обрезал мне нити…

Люк обнимал Магду за плечи, а она ласково улыбалась ему, глядя прямо в глаза. Почувствовав, что к горлу подступает тошнота, будто раскачиваюсь на лодке в шторм, я поискала взглядом дату фотографии. Нашла ее на обратной стороне: маленькими светло-серыми буквами было написано «20.03.05». Прошлое воскресенье. Потом Джессика вручила мне другое, слегка кривобокое, фото Люка и Магды, снятое в предыдущее воскресенье. Они где-то сидели за столом, улыбались в камеру, чуть не касаясь головами, а распущенные волосы Магды лежали на плече Люка. Я почувствовала острую боль, словно меня пырнули ножом.

— Гм-м… — произнесла я. — Это тоже хорошее. А… где оно было сделано?

— В доме наджи.

— В чьем доме?

— Наджи — это бабушка. У моей венгерской бабушки. Она живет в Амершаме.

— Понятно.

— А мои английские дедушка с бабушкой живут в Кенте.

— Я знаю. — Я хорошо помнила тот дом. Теперь Джессика дала мне другой снимок. На нем все трое стояли в саду его родителей около плакучей ивы. Джессика стояла между родителями, крепко держа обоих за руки, словно боялась, что они сбегут. Потом она показала мне еще около десяти фотографий, сделанных в прошлом месяце, и на всех были Люк и Магда, либо стоящие, либо сидящие рядом, либо в обнимку. У меня возникло ощущение, будто я получила обухом по голове. — Спасибо, что показала фотографии, — едва выговорила я, чувствуя, как к горлу подступает комок.

— У меня такая красивая мама, — сказала Джессика. Она произнесла это без всякой задней мысли — просто констатировала факт.

— Да. — Я постаралась унять дрожь в голосе. — И ты тоже.

— Она была моделью.

— Правда? — еле слышно спросила я.

— Они так и познакомились с папой. Он много раз ее рисовал.

— А. Понятно… — «Мы познакомились на уроках рисования с натуры…».

— И она была такая красивая, что он сразу влюбился в нее. — Джессика прикрыла рот рукой, подавляя смешок. — На ней не было одежды!

— Да что ты? — тихо спросила я.

— Нет, — возмущенно сказала она. — Она была голая!

Мой ум внезапно атаковали жуткие картины: Люк, судорожно сжимая в руке кусочек угля, похотливо пялится на обнаженную Магду, которая растеклась по шезлонгу, как обнаженная натурщица на картине «Туалет Венеры». Я представила, как он очерчивает в воздухе округлости ее бедер и груди… Я вспомнила его слова. А сказал он, что Магда его «очень привлекла». Наверное, несмотря ни на что, все осталось по-прежнему.

— Она была очень красивой, — восхищенно повторила Джессика. — Такой красивой, что он сразу влюбился в нее… а она влюбилась в него, и они поженились… и… и… — Слова «и жили счастливо» повисли в воздухе словно мираж. Послышался короткий, грустный вздох.

— А потом у них появилась ты. И они жили счастливо. — Наступила тишина. Было слышно, как работает холодильник. Джессика снова перетасовала фотографии, раскинула их на столе и принялась тщательно разглядывать, словно цыганка — свои карты. Наверху часы пробили половину седьмого.

— А мама говорит… — неуверенно начала она. И тут же умолкла.

— Что?

Она покраснела, а потом облокотилась на стол и спрятала лицо в ладонях.

— Мама говорит… — снова попыталась она. Девочка потерла одну ногу внешней стороной ступни другой.

— Что говорит твоя мама, Джессика?

— Ну-у… — Она глубоко вздохнула, а потом почесала нос. — Что ты, наверное, ужасный человек.

Мне будто дали под дых.

— Почему она так говорит? — тихо спросила я.

— Потому что… твой муж бросил тебя и не вернулся. — Она убрала выбившуюся прядку за ухо. Волосы ее были светлыми и тонкими, словно кукурузные рыльца.

— Что ж… Мой муж бросил меня, это правда. Верно и то, что он не вернулся. Но это не значит, что я ужасный человек, Джессика. Не думаю, что твой отец согласится с твоей мамой.

— Нет, — покачала она головой. — Он говорит, ты хорошая.

— Но ты ведь можешь составить и свое мнение. Если узнаешь меня получше. Тогда ты сама сможешь решить. Так, Джессика? — Мы услышали, как в замочной скважине повернулся ключ, потом — скрип половиц и наконец шаги на лестнице.

Она посмотрела на меня искоса, а потом кивнула:

— Ладно.

Люк быстро приготовил ужин — куриное филе в панировке (видимо, любимое блюдо Джессики), и мы сели за стол.

— Мы так мило беседовали с Джессикой, — сказала я, когда она выжимала кетчуп из бутылки. — Она рассказала мне, как вы с Магдой познакомились. Она, оказывается, была твоей натурщицей.

Он покраснел.

— Ну да. Мы познакомились на уроках рисования с натуры — я же тебе рассказывал.

— Гм… Вроде как. А еще она показывала мне фотографии, — приторным голосом продолжала я, разглядывая те, что до сих пор лежали на столе. — Там есть такие замечательные, где вы вместе с Магдой. — Я почувствовала, что к глазам подступают слезы. — Вот эта например. — Я взяла одну фотографию и протянула ему. Там они с Магдой сидели за столом, чокались и вообще производили впечатление счастливой семейной пары.

Люк будто замер.

— Да. Джессика любит делать фотографии мамы и папы — правда, дорогая? — Она радостно кивнула, зачерпывая ложкой горошек. — Она просит нас попозировать, правда, Джесс? — Девочка снова кивнула. — Ей очень хочется собрать много семейных фотографий для своего альбома, и мы совсем не возражаем, когда она просит об этом. Ведь она может снимать сколько захочет. — Он многозначительно улыбнулся, взглянув на меня, и мне стало стыдно за свое поведение. Люк и Магда всего-навсего натягивали радостные гримасы для их запутавшейся во взрослых взаимоотношениях, расстроенной маленькой шестилетней дочери, которая больше всего на свете хотела бы, чтобы они никогда не расставались.