Поцелуй осени

— Желаете шампанского?

Она обернулась и встретилась взглядом со знакомыми размыто-льдистыми глазами.

— Нет, благодарю. Я на работе, — недовольно отозвалась она.

— Разве такому профессионалу, как вы, опасно испить немного шампанского?

Он все-таки плеснул ей в бокал пенящейся золотистой жидкости.

— Откуда вы знаете, что я профессионал? — прищурилась Лика.

— Я смотрел ваши репортажи, — объяснил он. — Ваша персона очень меня заинтересовала.

Лика отвернулась, покачала пузырящийся в бокале напиток. Черт возьми, это было действительно приятно слышать. Если старина Пирс решил во что бы то ни стало расположить ее к себе, лучший способ трудно было избрать.

— Поэтому вы решили внести свою лепту в становление моей известности? — стараясь не выдать своих чувств, жестко спросила она.

— Лика, почему вы все время гневаетесь на меня, — поднял брови Пирс. — Я этого совсем не желаю.

— Гневаюсь… — расхохотавшись, повторила она.

Пирс недоуменно покосился на нее, затем отставил бокал, поднялся из-за стола и, галантно склонившись к ее руке, предложил:

— Разрешите пригласить вас на танец.

— Хочу вам напомнить, что мы оба тут по долгу службы, — попыталась было отказаться Лика.

— Ничего, служба не убежит, — заверил ее Пирс.

Они вышли на освещенную площадку. Джонсон уверенно повел ее в танце, прижав ладонь к обнаженной коже на ее спине. Другая его рука крепко сжимала ее пальцы. Ликин танцевальный опыт ограничивался почти забытыми занятиями по хореографии, которые посещала она когда-то в драматическом кружке. Вспомнилось, как учил ее двигаться легко и плавно, словно летя, гибко откидываться назад и выпрямляться, прекрасный принц Никита. Господи, как давно это было… Кажется, тогда у нее неплохо получалось, но ведь прошло столько лет. Тем более ей никогда не приходилось танцевать с почти незнакомым человеком на глазах у любопытно уставившейся на них публики. Что ж, оставалось лишь расслабиться и довериться уверенным движениям Пирса.

Усилием воли поборов панику, Лика принялась двигаться в такт, чутко слушаясь малейших движений Джонсона, и вскоре поняла, что взгляды, обращенные к ним, выражают не насмешку, а восхищение, порой даже зависть. «А мы, выходит, красивая пара!» — усмехнулась она.

— Почему вы засмеялись, когда я сказал «гнев»? — мягко спросил Пирс. — Разве я выразился неправильно?

— Да нет, правильно, — покачала головой Лика. — Просто несовременно. Сейчас так не говорят.

— А как? — не отставал он.

— Злость, ну, может быть, ярость… — объяснила Лика. — Я заметила, что у вас довольно старомодный русский, хотя и очень хороший. Почему так?

— Дело в том, что мои бабка с дедом были из России. Белоэмигранты, — пояснил он. — Конечно, в доме моих родителей уже не говорили по-русски, но бабуля сама со мной занималась. Мой русский — это ее русский. Язык, на котором здесь говорили в начале века.

— Что ж, это многое объясняет.

Лика взглянула на мужчину, который вел ее в танце, с невольным интересом. Так вот, значит, откуда эти странные обороты в его речи. Американец с глазами цвета вытертых джинсов, с квадратным ковбойским подбородком, словно сошедший с рекламного плаката, разговаривающий на языке Толстого и Чехова… Тут было чем заинтересоваться.

— Мне хочется познакомиться с вами поближе, Элеонора, — словно прочитав ее мысли, заявил он. — Я в России недавно и вряд ли пробуду здесь долго. Моя основная работа в «Нью-Йорк таймс», но я согласился на предложение поработать некоторое время в Москве, чтобы побывать на исторической родине, пообщаться с соотечественниками моих предков. Вы понимаете?

— Понимаю, — кивнула Лика.

Выходца из страны вечной брызжущей молодости потянуло к истокам, к древностям… Что ж, вполне объяснимо.

— Тем более интересно, если эти соотечественники еще и мои коллеги. И такие талантливые коллеги. Такие очаровательные…

Музыка кончилась, и он склонился перед ней в почтительном поклоне и предложил руку, провожая обратно к столу. Положительно, этот ковбой на деле оказался не таким уж невоспитанным мужланом.

— Разрешите, я предложу вам мою визитку. — Он вложил ей в руку твердую глянцевую карточку. — Может быть, мы могли бы встретиться с вами в более непринужденной обстановке? Побеседовать? Обменяться опытом?

— Я думаю, в этом нет ничего невозможного, — улыбнулась Лика, невольно подлаживаясь под его чопорную старомодную речь.

В зал неожиданно ворвался исчезавший куда-то Сашка, поискал глазами Лику и, увидев ее, кинулся напролом, не обращая внимания на испуганно расступающихся танцующих.

— Ты что так мчишься, керосину выпил? — обернулась к нему Лика.

— Рванули быстрее! — дернул ее за руку оператор. — Я сейчас на студию звонил. Только что застрелили Мальцева!

10

К подъезду недавно выстроенного элитного дома на набережной Москвы-реки уже съезжались автомобили с логотипами телекомпаний. Освещенная вечерними огнями набережная превратилась в сплошную гудящую и визжащую тормозами автомобильную пробку. Из неповоротливой белой «Газели» выскочили лихие ребята с телекамерой наперевес и прямо по аккуратно подстриженному газону бросились к двери, возле которой бродили люди в милицейской форме.

Саша затормозил у обочины, под весело мигавшим в темноте рекламным щитом, с которого белозубо улыбалась довольная жизнью блондинка, и Лика, не дожидаясь, пока он выключит зажигание и вытащит камеру, быстро хлопнула дверью и решительно направилась к дому.

— Девушка, вам не стоит туда ходить, — произнес молоденький лейтенант, неуверенно покосившись на глубокое декольте черного вечернего платья.

— Элеонора Белова, специальный корреспондент службы новостей первого канала. — Лика махнула перед носом блюстителя порядка удостоверением и, досадуя на свой нелепый вид, вошла внутрь.

В темноте подъезда то и дело мигали вспышки фотоаппаратов.

— Не толпитесь, товарищи, не создавайте давку, расходитесь, — командовал суровый капитан, пытаясь разогнать сгрудившихся у лестницы журналистов.

В стороне, у застекленной будки консьержки, всхлипывала дородная женщина с обесцвеченными короткими кудрями. Лика быстро направилась вперед, протиснулась к основанию лестницы. Здесь, нелепо подломив под себя левую ногу, запрокинув седую голову, лежал застреленный певец и бизнесмен Вадим Мальцев.

В детстве Лика часто видела этого вальяжного породистого мужика с темными, будто чуть влажными глазами, по телевизору. Мальцев, томно покачивая станом, вразвалочку передвигался по сцене, распевая про несчастную вероломную любовь, и в особо патетических моментах стискивал в руках микрофон. Бабка Нинка, прочитав в программе про концерт любимого певца, обычно устраивалась в вытертом кресле перед телевизором и два часа слушала завывания волоокого детины, покачивая в такт головой.

В девяностые Мальцев вложил накопленные за годы выступлений в качестве первого соловья Советского Союза средства в собственный бизнес. Вместе с приятелем выкупил какую-то провинциальную кондитерскую фабрику, медленно издыхающую с самого начала перестройки, и за считаные годы превратил ее в современное производство элитных десертов. Как ни удивительно, деловой талант голосистого покорителя женских сердец оказался ничуть не слабее певческого. В последнее время Мальцев уже не завершал одной из своих душещипательных баллад шумные эстрадные концерты, так как недавно обретенный статус депутата не позволял ему продолжать такую легкомысленную деятельность.

Теперь же этот крепкий и представительный пятидесятилетний мужчина лежал на вымощенном мрамором полу собственного подъезда, разметав по нижней ступеньке лестницы серебристо-седую гриву. На белой рубашке расплывалось бесформенное пятно, второе темнело на виске.

Появившийся за Ликиной спиной Саша, прищурив глаз, направил объектив камеры на труп и с циничным смешком буркнул вполголоса:

— Погиб поэт, невольник чести… Как думаешь, мать, дуэль?