Шальные Кэрью

– Нет, нет, дитя мое, – возразила Хилдред. – Для чего и существуют старые девы, как не для того, чтобы делать грязную работу! Нет, дело не в этом…

– Значит… что-то произошло? – быстро спросила Эльза.

– Рано или поздно, дитя мое, – продолжала Хилдред, – вы узнаете, что быть Кэрью – нелегкая задача. Я именно от этого устала сегодня. Совсем измучилась!

Эльза посмотрела на нее. Куда исчез дикий, неукротимый дух, светившийся в ее глазах в прошлую ночь? Она нежно положила руку на тонкие хрупкие пальцы, сжимавшие ее локоть.

– Пустяки, пустяки! – поспешно воскликнула Хилдред. – Это не имеет к вам отношения и не может вас огорчить. – Она быстро оглянулась в сторону дома, как будто желая удостовериться, что они одни. – Тут была сцена между Майклом и Нелли, когда они вернулись ночью домой. Майкл вчера вечером исчез куда-то на полчаса, когда они были у вас. Нелли говорит, что он был не один, и я верю ей. Майкл отказался сказать, где он был, отказался вообще говорить об этом. Сегодня утром Нелли взяла детей и уехала к своей матери.

– Как? Она уехала? – изумленно спросила Эльза.

– Да, сразу после утреннего чая. Нелли и двое младших детей. Маленький Мики остался здесь – вы бы посмотрели на него! Это прелестный мальчуган с вьющимися волосами – настоящий Кэрью! Он стал прямо против Нелли, заложил за спину руки, высоко подняв голову, и заявил: «Я не поеду, мать! Мне не нравятся Блоки, они слишком грубые!». Можете себе это представить? Нелли – она ведь мягкосердечная дура – залилась слезами, но все-таки уехала, без Мики. Она уехала, проклиная весь этот дом. Жизнь ее здесь не принадлежала ей, муж тоже ей не принадлежал, а теперь и дети не принадлежат ей, и так далее в том же роде.

– И… вы думаете, она там и останется, у матери? – спросила Эльза.

– Ф-фу! Она вернется. Через два, самое большее три дня. Она уже пробовала это раньше, два раза. И возвращалась опять. Она всегда так делает. Видите ли, моя дорогая, женщины Кэрью бесповоротно влюбляются в своих мужей. Раз это случилось, кончено: для них надежд нет – для женщин, я хочу сказать.

Она повернула свое бледное лицо к Эльзе, и на мгновение прежний пламень вспыхнул в ее глазах.

– Я надеюсь, что у вас хватило смысла не влюбиться в Бэлиса Кэрью, – сухо заметила она.

Эльза отвернула лицо, чтобы скрыть свое смущение.

– Разве нельзя влюбиться без… – начала она неуверенным голосом, но Хилдред прервала ее:

– Без того, чтобы всю жизнь потом жалеть об этом? Может быть, некоторые женщины и могли так сделать… Но они не вышли замуж за Кэрью.

Они ходили по круговой дорожке между рядами оголенных цветочных гряд. Эльза вспомнила другой час, который она провела с Хилдред здесь летом, когда все так буйно цвело кругом. На настроении Хилдред, казалось, отразилась эта резкая перемена, происшедшая в ее саду.

– Очевидно, я становлюсь слишком стара, чтобы возиться с этим, – продолжала Хилдред. – Все это утомляет меня, во мне уже не осталось прежнего огня. Было время, когда я пыталась все сглаживать – ради семьи. Теперь мне почти безразлично, вернется Нелли или нет. Вернется, конечно.

Они спустились по дорожке к небольшому пруду, откуда послышались резкие крики и хлопанье крыльев, поднятые законными обитателями этого места при приближении пары заблудившихся диких уток. Высоко над прудом длинным пером нависло легкое белое облачко, а на противоположном берегу ярко-красные и золотые листья все еще украшали рощу. Всегда, думала Эльза, на владениях Кэрью лежит отпечаток богатства, довольства и спокойствия, но там, позади – на большом доме лежит тень измен, ревности и ссор.

– Я дошла до того периода жизни, когда хочется только покоя, – продолжала Хилдред, – Кажется, меня уже ничего не может взволновать. Вот, например, эта новая затея в Техасе… Майкл думает, что это дело превратит его в миллионера. Может быть, и так. А может быть, они просто на пути к новому падению. Не знаю, что выйдет из этого в действительности, и, пожалуй, не очень интересуюсь, Майкл говорит, что они намерены открыть широкий прием денежных вкладов от посторонних. Должно быть, он уже сговорился об этом вчера вечером с молодым Уитни и Мэгнюсонами. Даже жалкая Фанни Ипсмиллер просила меня рассказать ей, в чем дело. Мейлон Брин приедет окончательно сговариваться с Майклом и Сетом. Я сказала им утром, что они заходят слишком далеко. Но Майкл в ответ только усмехнулся и заявил, что он лишь оказывает благодеяние каждому, разрешая принять участие в их деле. А потом мне стала совершенно безразлична вся эта история. Очевидно, я совсем конченый человек.

Эльза посмотрела вниз на пруд и сжала губы. Ее охватило какое-то зловещее предчувствие. Какое право имел Мейлон Брин и Майкл Кэрью впутывать жителей Балки в свои спекуляции? Это возмутительно, да, возмутительно, все равно – закончится дело успехом или неудачей!

Хилдред заговорила вновь:

– Иногда мне кажется, что я потеряла вкус к борьбе с тех пор, как умер Питер. Мы не всегда чувствуем сразу, как на нас отражается то или иное событие.

– А как Грэс? Чувствует себя лучше? – спросила Эльза. – Бэлис говорил, что она не совсем здорова.

Хилдред покачала головой.

– С ней, кажется, нельзя рассчитывать на что-нибудь утешительное. Она говорит, что охвачена мистическим настроением. Она просто сходит с ума, если не сошла уже. Она видит дух Питера – иногда говорит с ним, когда мы все сидим с ней в комнате. В последнее время она стала нас в чем-то подозревать. Я еще вчера слышала, как она жаловалась Питеру, что мы плохо обращаемся с ней. Будь у нее дети, все могло бы пойти иначе. И она упрекает за это и Питера… О дорогая моя, я не знаю, прямо не знаю… Пойдемте назад, дорогая.

Голос ее стал серым и беззвучным. Повернувшись, чтобы идти обратно, она тяжело оперлась на руку Эльзы, и Эльза, боязливо взглянув на нее, увидела, что глаза ее закрыты.

– Мне хотелось бы, чтобы вы приехали на несколько дней к нам, предложила Эльза. – Вам необходимо переменить обстановку и хорошенько отдохнуть.

– Не обращайте на меня внимания сегодня, дитя мое, – ответила Хилдред. – Я почувствовала облегчение уже благодаря тому, что могу поговорить с вами. Как вы думаете, достаточно ли тепло, чтобы позавтракать нам с вами на веранде? Дом меня сегодня буквально давит.

– Конечно! Сейчас – совсем как летом!

– Пойдемте в таком случае, поищем чего-нибудь съестного, и я попробую стать немного веселее. Мне следовало бы стыдиться впадать в меланхолию в такой чудный день. Я просто – хнычущая старая дева. Вот если бы у меня был муж, который бы мне изменял, и вообще что-нибудь действительно стоящее беспокойства и волнения, – тогда я чувствовала бы себя лучше! Не сомневаюсь в этом.

«Бедная Хилдред Кэрью, – думала Эльза, когда они шли обратно по тропинке среди оголенных цветочных гряд, – она бежит в конце концов с поля сражения и ищет теперь только покоя, представляя жизни идти мимо нее».

Поздно вечером в тот же день сгорел дотла дом Акселя Фосберга. Эльза и Бэлис были в это время на верхушке Горы и смотрели на север через Балку, дикую и черную, наполненную в эту минуту призраками карликовых дубов и приземистых ив, разыгрывавшими какие-то сверхъестественные шарады в сгущающейся темноте. Вспоминая об этом потом, Эльза удивилась, как они не заметили сразу мрачного отблеска пламени над темневшей за Балкой степью.

– Это, должно быть, новый дом Акселя Фосберга, – сказал Бэлис. – Только он и стоит в той стороне.

Эльза почувствовала, что ее ноги приросли к земле. Зубы ее начали неудержимо стучать, и Бэлис поддержал ее, обняв за талию.

– Тебя знобит, – отрывисто сказал он. – Иди домой! А я побегу и позвоню в Сендауэр. Может быть, что-нибудь удастся сделать.

Когда Эльза дошла до дома, Бэлис уже вывел автомобиль и звал Горхэма, который с заходом солнца ушел в поле куда-то к югу. Не получив ответа, он подъехал к крыльцу, где остановилась Эльза, и задержался, чтобы рассказать ей все, что узнал: новый дом Акселя сгорел почти дотла, однако еще надеются спасти гумно и пристройки. Все соседи собрались там, чтобы помочь, он сам вернется, как только можно будет, а пока Горхэм может вернуться каждую минуту и будет дома. Затем он уехал, а Эльза стояла, как будто окаменев, и смотрела, как автомобиль стремительно выехал на большую дорогу, повернул к северу и исчез в Балке.