Краденое счастье

Коляска жалостливо молчала.

«Но нет, чудес не бывает… Ладно, колясочка, давай спать».

Глава 14

ЛАВАНДА, КОЛИНА ЛАВАНДА

– Все, что произойдет сейчас на сцене, случилось на самом деле. – Хорошо поставленный, проникновенный голос звучал в огромном зале фойе, гардеробах, динамики были выведены даже в туалеты и курительные комнаты.

Только сейчас, когда концертный комплекс напоминал разворошенный муравейник, безрукий Паша был обряжен в костюм ангела, на колосниках запасены горы снега, блесток и бутонов роз вперемешку с лепестками, а за кулисами объявили о четвертьчасовой готовности, только тогда Люба поняла, что она натворила!

«Колясочка, что я наделала?! – подвывала Люба. – Столько денег потрачено, столько людей мне помогало, столько зрителей пришло, чтобы послушать безголосую Любу Зефирову?! Меня обсмеют! Засвистят!» Заплакать Люба не решилась, боясь испортить грим и костюм для первой песни: белое свадебное платье с розовыми цветочками, длиной чуть ниже колена, из-под которого торчали джинсы и бело-розовые кроссовки.

Коляска стала сердито уговаривать Любу:

«А кто тебя в артистки неволил? Сидела бы сейчас в Белозерске, надомницей работала, коробки клеила, в хоре рыбзавода пела – красота!»

Безрукий Павел потерянно вслушивался в гул зала, размышляя, не дернуть ли ему грамм сто для храбрости, и судорожно шевелил плечами, отчего белоснежные крылья за его спиной подрагивали и делали попытки раскрыться.

– Не работают? – на секунду прервала стенания Люба.

– Все нормально, – неуверенно сказал Паша, одетый в белую футболку без рукавов, так что были видны загорелые культи, и отчаянно повращал плечами.

Сухо треснув, крылья взлетели за спиной, правда одно чуть ниже другого, и обронили на Любу куриное перо.

– Работают, – удивленно сказал Паша и поглядел через плечо. – Кристина, сложи-ка взад…

Кристина-даун, в вечернем платье из серебристо-голубой ткани и белых туфлях на громадном каблуке, кряхтя, на невидимых шарнирах сложила крылья.

– Как настроение? – на ходу поинтересовался у Любы режиссер шоу, Пушкин Ким. (Имя Пушкин ему дал папа, кореец Федот Ким, большой поклонник русской поэзии, правда, друзья чаще всего звали режиссера Александром Сергеевичем.)

– Мандраж, – мрачно ответил Паша и кивнул в сторону Любы.

Пушкин Федотович затормозил и вернулся к Любе.

– Давай-ка езжай срочно в буфет, выпей тридцать граммов коньяку. Но только тридцать! Не больше! Поняла? Когда выйдешь на сцену, выбери одного зрителя, кого-нибудь из близких, друзей, маму там или мужика, и пой для него. Ясно? Запомнила?

– Я для Коли буду петь, – воодушевилась Люба.

– Давай, дуй в буфет. Тридцать граммов. Коньяка, а не водки!

Люба помчала коляску в служебный буфет. Там, пользуясь близостью с восходящей звездой Любовью Зефировой, уже красовалась Лада.

– Лада, – позвала Люба. – Режиссер велел мне выпить коньяка. Какой лучше, а?

Когда пузатая рюмочка была опустошена, Лада вызвалась проводить Любу за сцену.

– Давай в фойе незаметно заглянем, – попросила Люба. – Погляжу, много ли инвалидов пришло?

– Насчет инвалидов не знаю, а Путин с супругой уже подъехали, в буфет заходила охрана: проверяли обстановку, – с горящими глазами сообщила Лада.

Они выехали на балкон и стали сверху оглядывать фойе.

У одной из колонн стоял Николай.

– Лада, смотри, Коля! – радостно сообщила Люба. – Интересно, – нарочито ревнивым голосом протянула она, – что это Николай с этой девицей любезничает? Вот я с ним разберусь! Кто она вообще такая?

– Как – кто? Жена, Оксана Аджипова. Ты разве эту идиотку никогда не видела?

– Какая жена? – растерянно спросила Люба. – У Коли никакой жены нет.

Лада замолчала и посмотрела на Любу:

– Ты не знала?!

– Нет, – сказала Люба и сама удивилась, как спокойно об этом говорит. – Лада, может, ты что-то спутала? Он же обещал… говорил при моих родителях…

– Обещать – не значит жениться, – авторитетно бросила Лада. – Ты в самом деле думала, что Коля не женат?

– Он никогда про жену не говорил…

– Дурак он, что ли, про жену рассказывать, когда ему такая баба подвернулась: певица, Путин, Кремль.

– Лада? – тихо спросила Любовь. – Ты думаешь, Николай со мной… из-за этого? Из-за Путина?

Лада поглядела на Любино свадебное платье, смешалась и, стараясь быть убедительной, произнесла:

– Нет, конечно, не только из-за этого, Коля тебя любит… наверное… Он вроде бы собирался с женой развестись.

«Выбери в зале одного зрителя, кого-то близкого, и пой для него» – вдруг всплыли слова режиссера Пушкина Кима.

Коляска всхлипнула.

«Колясочка, не плачь, – сказала Люба. – Все в жизни не случайно. Наверное, мне нужно было встретить Колю, полюбить его, а потом узнать правду именно сейчас, перед концертом. Если бы я была ослеплена счастьем, я бы не смогла спеть свои и твои песни так, чтобы зрители пережили то, что пережила я. Наши с тобой песни – про неразделенную любовь, про несостоявшиеся встречи, про непонятые чувства, а не про довольную жизнью невесту, которая уже запасла наволочки, пододеяльники и сковородку. Режиссер велел выбрать одного зрителя и петь для него. Я буду петь для Коли!»

«Неужели наш парашют не случайно свалился именно на джип?» – шепотом спросила коляска.

«Не случайно, – сказала Люба. – Судьба дальновидно устроила мне встречу с несчастной любовью, чтобы я научилась петь сердцем, петь о том, что выстрадано и пережито мною самой, а не вычитано в книжках».

«Красиво сказала, – откликнулся стул возле стены. – Роль репетируешь? Чья пьеса? Из старой жизни, наверное? Сейчас уж так не пишут».

«Да, – ответила Люба, – из старой жизни».

Прозвенел третий звонок.

– Люба! – проорало в наушниках в Любиной голове. – Ты где?! Начинаем!!

– Сейчас мы пойдем и выступим так, что вся Россия поймет: инвалиды могут все! – скомандовала Люба.

– Молодец, Любка, – сказала Лада. – Пусть Аджипов локти кусает!

И кто Любу за язык тянул Путину обещания давать? Кивала бы молча да себе за геройский подвиг льготы выторговывала. Так ведь нет, затеяла в Кремле дискуссию о положении инвалидов, министру труда нагрубила…

Приглашение в Кремль прибыло в госпиталь в день выписки Любы.

Она, довольная и принаряженная, ездила по палате, собирая вещи.

Неожиданно дверь палаты так толкнули из коридора, что она, распахнувшись, ударила по стене. Пятясь спиной, в палату задом вступила старшая медсестра. Она с трудом обхватывала огромную, как титан в ванной Зефировых, керамическую вазу с надписью «С 70-летием!».

– Уф! – сказала медсестра, освободившись от вазы. – Еле доперла.

– А ваза зачем? – поинтересовалась Люба. – Я выписываюсь.

– Знаю. На всякий случай приготовила, вдруг гонцы эти тоже с букетом прибыли?

– Какие гонцы?

– Гонцы из Кремля к вам, Любовь Геннадьевна. Какое-то приглашение привезли. Идут, – прислушавшись, доложила медсестра.

Действительно, в палату вошли двое мужчин: один – в форме, другой – в черном костюме. Офицер фельдъегерской службы справился, действительно ли Любовь Геннадьевна Зефирова яв ляется Любовью Геннадьевной Зефировой, и, получив утвердительный кивок, вручил запечатанный конверт.

Люба поглядела конверт на просвет и оторвала сбоку узенькую полоску бумаги. В конверте оказались плотное, «слоновой бумаги», как говорил Геннадий Павлович, приглашение и более тонкий вкладыш, густо заполненный текстом.

– В.В. Путин, – читала Люба вслух, – просит Любовь Геннадьевну Зефирову… меня… пожаловать на торжественный прием по случаю награждения г-жи Зефировой… меня?.. орденом Мужества и торжественный завтрак в ее честь… в мою?! в понедельник, 24 июня, в 11 часов в Большой Кремлевский дворец. Просьба подтвердить Ваше участие по телефону 244-30-28.

Фельдъегери вежливо слушали.

– А здесь что? – Люба взяла вкладыш.