Мой суженый, мой ряженый

— Мам, я люблю его. — Она кинула ложку на скатерть и уронила голову на руки.

— Люби. А борщ при чем? Борщ-то доешь, ты ж проголодалась, с утра, не разгибаясь, сидишь.

Женя слабо улыбнулась и покачала головой:

— Ведь правда, он ничем не хуже твоего Санька!

— Хуже. В сто раз. К сожалению, Сашу это не спасает. Лучше или хуже — не главное.

— А что главное?

— Наверное то, что… он нужен тебе, невзирая ни на что. Что ты готова страдать из-за него. Саша с радостью сам пострадал бы из-за тебя, но тебе это без надобности.

Женя с готовностью кивнула.

— Я обещала написать ему вечером.

— Напишешь. Ты теперь все отлично успеешь. Только ешь, прошу тебя.

Женя вздохнула и снова взялась за ложку.

После обеда она правила уже готовый текст. Потом сверяла его со статьей Столбового. Потом подбирала практические материалы. И так — до половины восьмого.

Без четверти восемь она послала Женьке новое сообщение: «Как дела? У меня все в порядке. Целую».

«Можно тебе позвонить?» — написал он в ответ.

«Нет. Лучше будем общаться молча».

«Что, всю неделю?!» — Жене показалось, что она слышит, каким голосом он это сказал. Она нервно сглотнула и написала: «Да, всю неделю». Ответ оказался кратким: «Сдохнуть можно!»

Женя улыбнулась и ответила: «Не сдохнешь. Спокойной ночи».

На сей раз, чтобы отключить телефон, ей не потребовалось таких неимоверных усилий, как утром. Она почти успокоилась. Рядом, за стенкой, была мама, которая по какой-то счастливой случайности перестала быть ей врагом и стала, как прежде, союзницей.

Они пошли гулять и гуляли целый час, до девяти. Сначала молчали, потом понемногу начали разговаривать. Ощущение было таким, будто они не виделись давным-давно. Да, собственно, так оно и было. Темы для беседы выбирала Ольга Арнольдовна — о погоде, об институте, о новом, вышедшем на экран фильме, о чем угодно. Только не о Женьке и не о Жениных к нему чувствах.

За следующую ночь количество «эсэмэсок» уменьшилось вдвое, а в течение дня и вовсе не пришло ни одной. Женя поняла, что Женькины финансы подошли к концу, хоть он и впаривал ей насчет двух зарплат. Она была даже рада этому обстоятельству — ей, наконец, удалось втянуться в работу и не хотелось отвлекаться. К вечеру среды диплом начерно был готов. Женя позвонила Столбовому и попросилась в четверг на консультацию. Тот выслушал ее и холодно поинтересовался:

— Вы уверены, что сможете показать мне что-то новое?

— Уверена, Николай Николаевич. Я бы не звонила.

— Хорошо, — проговорил Столбовой. — Завтра, в десять. Надеюсь, вы отвечаете за свои слова.

— Да, спасибо. — Женя повесила трубку, взяла со стола только что отпечатанные листы и принялась в сотый раз проглядывать с самого начала.

В комнату заглянула Ольга Арнольдовна. Лицо ее было хмурым и озабоченным, в руке она держала телеграфный бланк.

— Женюся, представляешь, какое горе — тетя Рая умерла.

— Не может быть! — вырвалось у Жени.

Тетя Рая была дальней родственницей матери, но часто приезжала из своего Липецка к ним погостить, и она хорошо ее знала.

— Как же так? Ведь она, кажется, ничем не болела.

— Вот так. — Мать тяжело вздохнула и опустилась на стул. — Инсульт. Шестьдесят четыре года — и нет человека. Похороны завтра вечером.

— Ты поедешь?

— А как я могу не поехать? Рая мне была второй матерью. Я уже и на работе отпросилась. Ужасно только, что тебя придется оставить одну на несколько дней. Ты ведь, я уверена, будешь питаться всухомятку, одними бутербродами.

— Господи, ма, о чем ты беспокоишься? Езжай и ни о чем не думай. Я практически большую часть работы уже выполнила. Завтра иду к Столбовому.

Мать покачала головой.

— И как только он тебя еще терпит? Я бы на его месте давно отказалась от такой дипломницы.

Женя устало улыбнулась.

— Нет, увидишь, он останется доволен. Я за эти дни горы своротила.

— Это я заметила, — согласилась Ольга Арнольдовна. — Ладно, давай ложиться, а то мне завтра к семи утра на вокзал.

21

Столбовой был в восторге. Весь его вид выражал высшую степень удовлетворения.

— Ну и Женя! Вот это Женя! Это я понимаю! Что же вы дурью-то маялись все это время? Ведь вам три дня оказалось достаточно, чтобы сдвинуть с места эдакую махину!

Женя сидела, скромно опустив глаза долу. Профессорская похвала была ей жутко приятна, тем более, что она ее заслужила кровью и потом. Особенно кровью, если вспомнить о Женькиных отчаянных «эсэмэсках».

— Что ж, через неделю заседание кафедры, думаю, вы можете представить свою работу. Послушаем мнение моих коллег, заодно подкорректируем кое-что. Не возражаете?

— Конечно, нет. Мне только неловко — вся кафедра будет слушать меня одну!

— Женя, не прибедняйтесь. Вы — не рядовая студентка и даже не просто сильная студентка, вы — без пяти минут научный сотрудник, и вас стоит послушать. — Столбовой резко отодвинул стул и, встав из-за стола, заходил по кабинету взад-вперед. — Ваша тема интересна и современна, вы перелопатили гору материала, заметьте, ценнейшего материала, который еще надо было выискать и изучить! Отчего же не представить все это на суд общественности? Скажу вам даже больше — я уже подумываю о наших планах на будущий год, когда вы станете аспиранткой.

— Стану аспиранткой? — переспросила Женя.

— Ну да. А разве может быть как-то иначе? Аспирантура создана для таких, как вы, Женечка.

— Николай Николаевич, вы мне льстите!

— Ничуть. Я вообще ненавижу лесть и люблю называть вещи своими именами. Еще неделю назад вы сильно меня разозлили. Я подумал, что, к сожалению, ошибся в вас. Мне было весьма неприятно, даже больно. Но теперь… теперь, Женя, вы очаровали меня заново. Умница, золотая голова!

— Я могу немного передохнуть? — робко поинтересовалась Женя.

— Но только совсем немного. До вторника. Во вторник у меня отменились лекции в университете, и я смогу позаниматься с вами. Выведите все на чистовик, оформите окончательно. Посмотрим, что получится. Согласны?

— Хорошо, я все сделаю. До свиданья. — Женя вылетела из кабинета, как на крыльях.

На сердце у нее было так легко и радостно, как давно уже не бывало. Хотелось смеяться без причины и даже запеть в полный голос. Что-нибудь из хорового репертуара.

«Завтра схожу на репетицию, — подумала она. — А сегодня позвоню Женьке. Прямо сейчас, сию минуту!»

Она набрала номер, но телефон оказался выключен. «Ладно, — успокоила себя Женя. — Отзовется попозже». На всякий случай она послала ему сообщение: «Где ты? Позвони!», и поехала домой.

У двери ее встретил Ксенофонт. Вид у него был тоскливый и голодный.

— Бедный ты кот, — посочувствовала ему Женя. — Уехала наша мама, теперь мы оба будем неухоженные.

Она прошла на кухню, нашла в шкафу пакетик «Вискаса», вскрыла его и вывалила содержимое в кошачью плошку. Ксенофонт тут же принялся за еду.

— Я, между прочим, тоже заслужила обед, — сказала ему Женя и полезла в холодильник.

Там, однако, к ее глубокому разочарованию, стояла только кастрюля с куриным бульоном и лежала связка бананов — Ольга Арнольдовна, собираясь в спешном порядке, не успела наготовить обычных своих вкусностей.

— Ладно, — Женя вздохнула и, поставив кастрюлю на плиту, ушла в комнату.

Там она снова сделала попытку дозвониться до Женьки, но тот по-прежнему находился вне доступа. Она поглядела на часы: было уже половина четвертого. «Может, он дома?» — решила Женя. Поколебалась и набрала городской номер. Трубку взяла Зинаида.

— Але! Это кто?

— Зинаида Максимовна, это я, Женя. Женька дома?

— Нет его, — проговорила та.

— А когда будет, не говорил?

— Не-а, не говорил. Он вообще сказал, чтобы я в его дела не лезла, а то он меня в комнате запрет. — Зинаида говорила с жаром, видно, ей давно уже хотелось кому-нибудь пожаловаться.

— Вы ему передайте, что я звонила. Пусть перезвонит, когда придет. У него сотовый не отвечает.