Любить того, кто рядом

Лео убирает фото и кивает, как бы соглашаясь с моей оценкой и в то же время давая понять, что не считает ее внешность чем-то чрезвычайно важным для себя.

И все-таки, несмотря на заурядный вид Кэрол я чувствую укол ревности. Возможно, мне было бы легче, окажись на фото сногсшибательная красавица. Ведь одно дело проиграть сопернице с внешностью Анджелины Джоли и совсем другое — когда с твоим бывшим парнем оказывается серая мышка, ничуть не лучше тебя.

Но я напоминаю себе, что о соперничестве речи не идет, выключаю свет и спрашиваю:

— Где вы познакомились?

Лео покашливает, словно обдумывая ответ, потом говорит:

— Да так, обычная история.

Такой ответ, разумеется, меня радует.

— Ну расскажи, — настаиваю я, почти не сомневаясь в том, что их свели общие знакомые, то есть менее романтической ситуации не придумать.

— Так и быть, — говорит он. — Мы познакомились в баре… в самый отвратительный вечер года. В Нью-Йорке, по крайней мере.

— В канун Нового года, что ли? — спрашиваю я, смеясь и притворяясь, что мне совершенно все равно.

— Почти, — подмигивая, отвечает Лео. — В День святого Патрика.

Улыбаюсь при мысли, что и сама вполне разделяю нелюбовь Лео к семнадцатому марта.

— Да брось. Неужели ты хочешь сказать, что тебе не по нраву шумные толпы гуляк, курсирующих по пабам? Крики, шум, свист — это же так весело! А еще веселей — самому хлебнуть зеленого пива, прямо с утра.

— Ну разумеется! — отвечает Лео. — А еще больше мне по душе толпы подвыпивших студентов, штурмующих метро.

Смеюсь.

— А все-таки как тебя угораздило оказаться в пабе в День святого Патрика?

— Ты, пожалуй, сочтешь это невероятным… Я, конечно, по-прежнему не претендую на приз в конкурсе «Душа любой компании», но с некоторых пор перестал быть бирюком, как раньше. Думаю, вполне мог сойтись за кружкой пива с каким-нибудь ирландским корешем.

Еле сдерживаюсь, чтобы не сказать, что, мол, тоже была совершенно асоциальна, так что мы вполне подходили друг другу. Вместо этого спрашиваю:

— А Кэрол ирландка?

Дурацкий вопрос. Но Лео позволяет продолжить разговор на тему его личной жизни.

— Типа того. Англичанка, шотландка, ирландка — каким разница. — И добавляет как бы между прочим: — Из Вермонта.

Через силу улыбаюсь и чувствую отвращение, представляя, как бодрящим осенним утром Кэрол распахивает дверь сарая и с гордостью демонстрирует своему городскому бойфренду умение доить корову… Потом оба покатываются со смеху, оттого что он не справляется с таким плевым делом, молоко брызжет ему в лицо, он пытается сесть на крашеную деревянную табуретку, но падает… разумеется, на сено… Она падает на него, сбрасывает одежду…

Кое-как справляюсь с разыгравшейся фантазией и позволяю себе последнее вторжение в жизнь Кэрол:

— А чем она занимается? Где работает?

— Она научный сотрудник Колумбийского университета Нью-Йорка. Изучает сердечную аритмию.

— Ничего себе! — восклицаю я с восхищением, которое испытывает всякий правополушарный человек по отношению к левополушарному (и наоборот).

— Да, она очень умна.

Смотрю на Лео и жду, что он добавит о Кэрол еще что-нибудь, но он усаживается поудобнее, кладет ногу на ногу и произносит намеренно беззаботным тоном:

— Теперь твоя очередь. Расскажи об Энди.

Говорить об Энди мне непросто с кем угодно, не то что с бывшим парнем.

— Знаю я эту твою профессиональную манеру смело задавать личные вопросы. Может, уточнишь, что именно тебя интересует?

— Хорошо. Хочешь вопрос поконкретнее? — уточни Лео. — Хм… Энди любит играть в настольные игры?

Смеюсь, потому что Лео всегда отказывался играть со мной в настольные игры.

— Да, любит.

— Тебе повезло.

Улыбаюсь, киваю и спрашиваю:

— Еще вопросы будут?

— М-м… Он предпочитает не завтракать или, наоборот, считает, что утром нужно поесть поплотнее?

— Второе.

Лео кивает, как будто мысленно составляет досье на моего мужа.

— Он верит в Бога?

— Да, — говорю я. — Он христианин, как и я.

— Замечательно. А… он… завязывает разговор с попутчиками в самолете?

— Иногда, — отвечаю я, улыбаясь. — Но только не с бывшими подружками, насколько мне известно…

Лео смущенно смотрит на меня, но, похоже, не клюет на мою наживку. Он громко вздыхает и продолжает интервью:

— Ладно, как насчет такого вопроса?.. Твой муж сильно удивится, если откроет колу и обнаружит на крышке, что мол, блин, на сей раз он ничего не выиграл?

— Забавно, но, ты знаешь, — да, удивится! — смеюсь я. — Потому что он действительно ожидает выигрыша. Он у меня неунывающий оптимист.

— Итак, — провозглашает Лео, — похоже, ты обрела надежного спутника жизни: играет в шашки, на завтрак ест овсянку, богобоязненный, один из тех, у кого стакан всегда наполовину полон, а не наполовину пуст.

Смеюсь, но вскоре начинаю волноваться, не дискредитировала ли я Энди в этом блиц-опросе, не рассказала ли о нем лишнего. Поэтому я заканчиваю интервью на уверенной ноте:

— Да, Энди у меня потрясающий. Он очень хороший человек… Мне так повезло!

Лео поворачивается и смотрит на меня. Он вдруг становится неожиданно серьезен.

— Ему тоже повезло.

— Спасибо, — говорю я и чувствую, что начинаю краснеть.

— Это правда, — говорит Лео. — Эллен… я не понимаю, как мог позволить тебе уйти…

Я смущенно улыбаюсь: удивительно — столь простая фраза может одновременно исцелять душу, волновать и выбивать из колеи.

Но что еще хуже — или, может, лучше, — в этот момент Лео опускает спинку сиденья и кладет свою ладонь рядом с моей. Наши руки соприкасаются, от локтя до запястья. Закрываю глаза, стараюсь глубоко дышать и ощущаю такой жар, что перехватывает дыхание. Когда хочешь чего-то очень сильно, желание превращается в потребность — меня буквально захлестывает его сила и напор.

Приказываю себе убрать руку, понимая, насколько важно вести себя правильно. Мой разум кричит: «Я только что вышла замуж! Я люблю своего мужа!» Но это не помогает. Я буквально не могу двинуть рукой. Не мо-гу! Вместо того опускаю сиденье на один уровень с сиденьем Лео и обхватываю пальцами подлокотник, отчаянно надеясь, что нежданный попутчик сделает то же. Лео кладет руку на подлокотник, неуверенно и робко, наши мизинцы соприкасаются, потом перекрещиваются, сплетаются теснее, как будто волна прибивает его к моему берегу, накрывает меня.

Интересно, он смотрит на мое отражение в стекле салона? Я не хочу открывать глаза, надеясь, что темнота спрячет под своим покровом часть моей вины, сделав мои поступки менее реальными. Но происходит прямо противоположное: чувства только обостряются, становятся реальнее и сильнее — так всегда бывает. Когда сосредотачиваешься на себе, другие отходят на второй план.

Проходит какое-то время. Мы оба молчим. РукаЛео. Она тяжелая и теплая, покоится на моей, словно тогда, в кафе у Одиннадцатой и Бродвея, когда это все началось. Однако на сей раз прикосновение наполнено совершенно другим смыслом: оно не просто сопровождает разговор, это и есть разговор. Своего рода приглашение. Приглашение, которое я принимаю неторопливым поворотом руки, открытой ладонью. Наши ладони встречаются, и теперь мы по-настоящему держимся за руки. Я твержу себе, что это самый невинный из жестов. Первоклассники держатся за руки. Родители и дети держатся за руки. Друзья держатся за руки.

Но не так, как мы. Совсем не так.

Слышу дыхание Лео, его лицо совсем рядом, наши пальцы сплетаются, разжимаются, меняют положение. И мы летим на восток, держась за руки и постепенно засыпая. Между небом и землей, между прошлым и будущим — вместе.

Все, что происходит потом, помнится как в тумане: я то засыпаю, то просыпаюсь. Сквозь дремоту слышу объявления стюардессы, но окончательно прихожу в себя, лишь, когда самолет начинает снижаться, готовясь к посадке в аэропорту Кеннеди. Спросонья смотрю в иллюминатор и вижу огни города, потом поворачиваюсь к Лео — он еще спит и держит во сне мою руку. Он слегка склонился ко мне, его лицо освещают лампы салона. Я разглядываю его, стараясь запомнить черты его лица: усы, немного растрепанные баки, длинный прямой нос, тяжелые веки.