Упоние властью (ЛП)

— Я уже передал их третьему лицу в Швейцарии, но я выясню, сможет ли мой адвокат получить их копию для вас.

Трей широко и открыто улыбается офицерам.

— Ах, да, вы же пробудете еще в городе какое-то время, на всякий случай, если вдруг у нас появятся дополнительные вопросы? — спрашивает его офицер уже на выходе.

— Нет. Я собираюсь отправиться завтра на выходные в Монако на Гран-При, но я дам вам карточку моего адвоката.

Он достает визитную карточку из бумажника и передает ее ему.

— Вы можете обратиться к адвокату, если вам что-то потребуется.

— Перри Уолтерс, — офицер Мартелло произносит в недоумении. — Лучший, кого можно нанять за деньги. Держу пари, что вы просто попросите его об одолжении, не так ли?

Трей молча стоит со слегка самодовольным выражением на лице.

— Гран-при Монако, — мечтательно говорит детектив, — Боже, наверное, приятно сделаться миллиардером за одну ночь.

— Думаю, что, на самом-то деле, мне еще предстоит к этому приспосабливаться — отвечает Трей вежливо, несмотря на ехидный характер комментария детектива. — Я думаю, что это, честно говоря, еще не затронуло меня. Не то, чтобы я раньше был особо беден, прежде чем все это случилось, но я, определенно, оказался выброшенным в совершенно новый для себя мир.

— Уверен, вы приспособитесь, сэр, — говорит офицер Мартелло со смешком. — Вы должны простить детектива Келли. Он не жалует толстосумов.

— Честно говоря, я такой же — отвечает Трей. — У меня не очень много общего с большинством из них.

После того, как они ушли, Трей поворачивается спиной, прислоняясь к двери.

— Черт побери, — бормочет он, глядя в потолок.

— Не волнуйся, Трей, ты сделал это, — заверяю я его, в то время как мои руки обвивают его талию. — Ты справился с ними, как опытный профессионал. Я впечатлена.

Глава 19

В конце следующего дня

Несмотря на то, что кое-какие события задержали нас на несколько часов, я радуюсь, что мы решили воспользоваться корпоративным самолетом отца для полета в Монако. Казалось глупостью заставлять простаивать совершенно новенький Гольфстрим G650. Правда, мне придется оплатить корпорации услуги экипажа и топливо, но это небольшая плата за перелет супер-пупер первым классом.

Во время встречи с поверенными отца сегодня утром было несколько интересных поворотов, но, как выяснилось в итоге, воля отца со времен развода так и не была изменена. Это означает, что все его акции будут помещены в трастовый фонд мой и Тайлера. В течение следующих двадцати лет мы получим полный контроль над акциями с правом голоса, но сейчас нам пока будут причитаться только ежеквартальные выплаты дивидендов.

Остальная часть его имущества будет разделена между нами двумя поровну. Это был умный ход отца, чтобы защитить акции и позволить нам со временем получить контроль над ними. Ни Тайлер, ни я не смогли бы достаточно хорошо управлять наследством, доставшимся от него. К тому же, наша первая выплата дивидендов за квартал состоится уже через три недели, и она по сумме будет более чем в четыре раза больше, чем стоимость всего нашего наследства, полученного от отца. Таким образом, ни у одного из нас нет повода жаловаться.

Я до сих пор не могу поверить, что отец умер.

Слова срываются из моих уст, как только эта мысль поражает меня. Когда мой телефон звонил вчера днем, какая-то часть меня подсознательно все еще ожидала увидеть его имя на экране.

— Держу пари, что наступит время, когда ты будешь скучать по нему, — говорит Мэнди, и ее голос звучит успокаивающе.

— Я потерял его много лет назад, — каюсь я, размышляя о том, как изменились наши отношения с отцом, когда я был еще ребенком.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает она, смущенная моим заявлением.

— Папа пропустил наш восьмой день рождения, — я прочищаю горло, удивляясь внезапному проявлению своих эмоций. — Это был день, когда Тайлер и я поняли, что мы больше у него не в приоритете.

— Потому, что вместо этого он выбрал работу?

— Да, у него была серьезная сделка, поэтому он не смог прийти на нашу вечеринку, но отец обещал позвонить нам, как только закончит, — говорю я ей, вспоминая каждую деталь того дня. — Мы ждали его еще час после того, как должны были пойти спать, но он так и не позвонил.

— Ого. Это грубо.

Мэнди гладит меня по волосам, успокаивая меня в той же манере, как и моя мама в тот вечер.

— После этого все стало по-другому, — продолжаю я. — Даже когда он находился дома, то сидел в своем кабинете, отвечая на звонки по телефону или работая на компьютере. Когда мы были подростками, он каждое воскресенье вызывал нас, чтобы отчитать. Предполагалось, что это даст нам возможность проанализировать наши ошибки, совершенные за предыдущую неделю.

Я вспоминаю, как я боялся наступления воскресенья.

— Разговоры со мной всегда крутились вокруг того факта, что у меня не было высоких отметок, и что у меня недостаточное количество факультативных занятий, — говорю я.

— У тебя должна была быть хорошая успеваемость, — говорит Мэнди, и в ее голосе звучит уверенность.

— Я, как старательный ученик, закончил со средним баллом 3,92 (прим.пер. В большинстве американских школ 4,00 является максимальным средним баллом, которого можно достичь), — я пожимаю плечами.

— Правда? И это считалось недостаточно хорошим результатом? — выдыхает она. — Это лучше, чем у меня.

— Нет, потому как отец был лучшим выпускником в своем классе, — объясняю я. — Его никогда ничего не устраивало. Единственные комплименты, которые я когда-либо слышал от него, и то были адресованы Тайлеру, — я качаю головой в замешательстве. — Когда он стал капитаном футбольной команды, это был момент отцовской гордости. Ты бы решила, что он выиграл Нобелевскую премию или что-то в этом роде.

— У него, очевидно, по отношению к тебе были более завышенные ожидания, — предполагает Мэнди, пытаясь помочь мне легче воспринимать прошлое.

— Он рассчитывал, что я буду таким же, как он, но я не стал, — объясняю я, все еще испытывая разочарование в глубине души. — У нас много общего с папой. Он всегда уважал людей.

— Честно говоря, отец никогда не понимал, как Виктор мог быть его сыном, — признается Мэнди. — Он считал твоего деда таким хорошим человеком.

— Папа тоже был трудоголиком, но да, он никогда не показывал свое раздражение, и я помню всего лишь один раз, когда он кричал и ругался.

Я вспоминаю, как был потрясен этим в тот вечер, когда услышал, как он кричал на отца. Я сразу понял, что случилось что-то очень плохое.

— Это было, когда он узнал, что Виктор сотворил с нами? — спрашивает она, и ее глаза грустны.

— Точно, — я наклоняюсь и целую ее. — Это единственный раз, когда я видел, как отец потерял дар речи. У него не было никакого рационального объяснения тому, почему он сделал это с твоей семьей.

Я не могу себе представить, как ужасно чувствовал себя папа, когда понял, что его сын сотворил с семьей его лучшего друга.

— Папа так никогда и не простил его.

— Твой отец был не так уж и плох, ведь ты мог отправиться в любое путешествие, — говорит Мэнди, меняя тему на что-то менее чувствительное. — Большинство людей не имеют возможность путешествовать по всему миру, подобно тебе.

В ее голосе слышатся ревнивые нотки.

— Это правда. Когда мы окончили школу, он стал брать нас с собой в деловые поездки, — признаюсь я, вспоминая все те места, которые мы посетили. — Хотя это было не потому, что он этого хотел.

— Это была идея твоей матери? — спрашивает она с усмешкой.

— Да, он проводил так много времени в разъездах, поэтому она потребовала, чтобы он брал нас всякий раз, когда это только было возможно. Он ходил на встречи, а мы отправлялись с матерью за покупками или типа того.

— Так вот почему ты не любишь шопинг, — она попадает в самую точку.

— Да, мы всегда должны были носить за ней сумки. Ну, это было весело. Я действительно возненавидел Париж … и Милан.