Тайная жизнь непутевой мамочки

Кажется, он двигал их просто так. Ах, нет! Он нарочно повернул их таким образом, чтобы можно было взять кружку левой рукой. А поскольку он не левша, то это означает, что производимая комбинация задумана для того, чтобы его правая рука легла рядом с моей левой. Я поражаюсь хитроумности манипуляций.

Мы оба ждем того момента, когда коснемся друг друга, и оба напряжены. Я чувствую тепло, исходящее от его руки, и замечаю малейшее движение его тела. Я могу даже следить за его дыханием. Выдох — и волоски на его руке легонько щекочут мою кожу. Вдох — касание пропадает, и мне словно чего-то недостает.

Ни он, ни я не должны быть сейчас здесь. Никакие издержки нашего с Томом брака — я знаю это абсолютно точно — не могут служить оправданием того, что я сижу вот за этим столиком поздним вечером, по сути дела, с незнакомцем, там, где вероятность столкнуться с кем-либо из знакомых сведена к минимуму. Я в нейтральных водах, безрассудно плывущая от берега вдаль. Но ощущение это отнюдь не неприятное.

— Как продвигается книга? — спрашиваю я, слегка щекоча захваченной пальцами прядью волос верхнюю губу и кончик носа, — привычка, оставшаяся у меня от периода подготовки к экзаменам и связанных с этим волнений. Надо бы нащупать и другие темы для непринужденной беседы, однако эта, кажется, надежнее всех гарантирует свободное излияние речевого потока.

— Лучше не спрашивайте. — Он утыкается в свое пиво. — Один кризис я преодолел, но увяз в другом.

— В каком же? — веду я свою партию.

— Вам действительно интересно? Клянусь, я не обижусь, если вы скажете «нет»… — И, не дождавшись моего ответа, он продолжает: — Я пишу главу о том, как политический переворот в Латинской Америке повлиял на кинематограф 80-х.

Я молчу. Его рука, наконец, утвердилась рядом с моей, и я боюсь, что при одном лишь звуке моего голоса он ее отодвинет. Что он сейчас чувствует? То же ли самое, что и я? Или, может быть, его беспокоит исход сегодняшней игры между «Арсеналом» и «Чарлтоном»? Или он размышляет об эстетической ценности усов в форме велосипедного руля, которые носят главные герои сапата-вестернов? О, эти душные, многолюдные пабы! Сколько в них скрыто бесконечных возможностей! Я с трудом фокусирую свои мысли.

— Было несколько широко известных латиноамериканских фильмов, таких, как «Официальная версия», который завоевал «Оскара», и его я, безусловно, должен упомянуть. Это фильм о женщине. Она обнаружила, что усыновленный ею ребенок был украден у матери, в исчезновении которой повинны военные. Главная сюжетная линия там развивается, как в голливудских боевиках типа «Сальвадора» Оливера Стоуна. Это особенно интересно, поскольку свидетельствуете причастности США к событиям в Центральной Америке. Моя же дилемма в том, включать ли анализ того, как европейские и американские кинематографисты были вдохновлены одними и теми же событиями, или же показать их различный политический и культурный подход к одному и тому же предмету.

— Очень интересно, — бормочу я в смятении. Снова повисает тяжелая тишина. Я решаю сделать рейс к бару и купить немного чипсов.

Возвратившись, я замечаю, что с другой стороны стола появился стул. Во мне уже успело поселиться собственническое чувство на эту территорию. Мы ее пометили как нашу собственную. Откуда здесь взялся этот наглый стул? Я узнаю на его спинке знакомое пальто из овчины.

— Мы не одни, — сообщает мне Роберт Басс.

Ну да, Само Совершенство! Уже подошла и садится на стул. Я отмечаю про себя, что, когда она сидит, у нее ничто никуда не свешивается и что одета она в белую блузку с застежкой по всей длине; взгляд привлекает парочка расстегнутых сверху пуговиц.

— Отвечая на ваш вопрос, думаю, вам следует определенно включить и то и другое. Вы расширите аудиторию своей книги и покажете, что в данный момент происходит в Ираке, это было бы своевременным напоминанием и о других внешнеполитических ошибках США, — произношу я тираду на волне возмущения. Какой превосходный ответ! Меня распирает от гордости.

— Я так и сделаю, — улыбается он. — Мне нужен был кто-то, кто бы одобрил мои идеи. Спасибо.

— Собрание интеллектуалов? — осведомляется Само Совершенство, уставившись на наши руки. — Это забавно. Очень удобно, кстати.

Я делаю все возможное, чтобы незаметно отодвинуться от Роберта Басса.

— Пожалуй, я закажу шампанского, — делится планами наша соседка.

—

В пабах стаканы. Вряд ли в них наливают шампанское, — говорю я. Хоть паб для нас, возможно, и является средой в какой-то степени враждебной, но мы, по крайней мере, можем не выделяться на общем фоне. Для нашей же привлекательной мамочки это совершенно чуждая область.

Она машет рукой, пытаясь сделать заказ, а затем не находит ничего лучше, как предложить чаевые юной прелестнице в серебристом платье, чтобы та отнесла ее пальто в гардероб. Мне становится неловко за нее.

— Вообще-то я подумывала о бутылочке! — восклицает она, ничуть не смутившись. — Строго говоря, праздновать нам нечего, однако надо выдерживать стиль. — Она встает и идет к бару.

— Безопаснее будет отъединиться, — кивает ей вслед Роберт Басс.

— Не для овец, — возражаю я, скашивая глаза на пальто.

Он смеется.

— Она сказала, что ехала домой, но увидела, как мы входим в паб. И ей пришла в голову блажь присоединиться к нам. — Он пожимает плечами. — Она действительно поддержала вас во время голосования. Когда Буквоедка заявила, что вы из тех матерей, что, не задумываясь, сунет «Сникерс» ребенку с аллергией на арахис, она встала и сказала, что хоть и есть за что вас можно упрекнуть, но никто не смог бы обвинить вас в том, что вы невнимательная мать, и что вы сменили пеленок больше, чем она съела кусков хлеба, — рассказывает он.

— Хм-м… Уже много лет она сидит на диете, исключающей все мучное… — замечаю я. — Ну а вы что сказали?

— Да фактически ничего.

Должно быть, мое лицо выражает разочарование, ибо он добавляет: