Привычка жить

– Небось мужичка какого? Я и расспросить тебя на этот счет не успела, когда приезжала…

– Ага, Анна Ивановна. Мужичка жду. Угадали.

– Ну хорошо, моя золотая, счастья тебе в Новом году…

– И вам того же! Спасибо! А подарок новогодний за мной остается, Анна Ивановна! Ладно?

– Да бог с тобой, Женечка, какие такие старухе подарки… Сама счастлива будь, и весь мне в этом подарок! А то мне потом, на том свете, и не отчитаться будет перед бабкой твоей…

Как только Женя положила трубку, телефон зазвонил снова. На сей раз голос был девчачий, совсем незнакомый…

– Здравствуйте. А Катю можно?

– А кто ее спрашивает? – тихо спросила Женя, осторожно оглянувшись на дверь Катькиной комнаты. Дверь была плотно закрыта – Катька вовсю наводила праздничный марафет.

– Это знакомая ее.

– Вас зовут Алина, верно?

– Ну да… А чё? – с некоторым вызовом отреагировала на Женино любопытство трубка. И даже жвачкой чавкнула слегка.

– Да нет, ничего… Скажите, Алина, Катя, случайно, не у вас намеревается встречать Новый год?

– Ну да… А чё?

– Алина, а вы другие какие-нибудь словосочетания знаете? Более вежливые?

– А чё вы на меня наезжаете-то сразу? Трудно Катьку к телефону позвать, что ли? Или ее дома нету?

– Да. Правильно. Ее дома нет.

– Ну так бы и сказали сразу. А то – словосочетания какие-то…

Короткие гудки ударили в ухо, будто маленькие кулачки. Вот так тебе, мать. Дочь врет, а ты тут с собой эксперименты устраиваешь. Ну что ж, сейчас разберемся…

– Катя! Иди сюда! Ты слышишь меня или нет? – крикнула она в закрытую дверь Катькиной комнаты. – Иди сюда, потом свою боевую раскраску наведешь!

– Ну что такое, мам? – выстроилась капризным изваянием в дверях Катька. – Вечно кричишь, будто пожар случился…

– Да лучше бы уж пожар! Ты что себе позволяешь, дочь? Ты почему врешь мне, а?

– Где это я тебе вру?

– К Даше, говоришь, идешь встречать Новый год? Полкласса, говоришь, собирается?

– Ну, не к Даше… Что это меняет-то? Для твоего же спокойствия и вру. Ты ж опять начнешь со своими перепугами…

– Так. Начнем с того, что ни к какой Алине я тебя не пущу.

– Ну, мам…

– Не мамкай! Что там за компания? Судя по голосу этой Алины…

– Она что, звонила? А почему ты меня не позвала?

– А потому что не сочла нужным! Ты туда не пойдешь, Катя!

– Нет, пойду! Ты что, мне друзей выбирать будешь? Я что, в песочнице до сих пор играю?

– Нет, Катя, не играешь. Но от этой девочки я советую тебе держаться подальше!

– Ничего себе советы! Вот тебе бы кто-нибудь так посоветовал!

– Ну, не советую… Скажем так – запрещаю… Чему она тебя научит, скажи? Свободному поведению?

– Мам, а чем оно плохо – свободное поведение? Оно вообще-то от слова «свобода» происходит… Себя в оковах железных держать лучше, что ли? Или одной дома Новый год встречать лучше?

– Катя… Ну при чем тут – одной дома…

– А при том! Чему ты хочешь меня научить сейчас, скажи? Шарахаться ото всех? Одной сидеть? Блюсти свою драгоценную нравственность? Да кому она нужна сейчас? Другие пришли времена, мамочка… Ой другие…

– Времена всегда одни и те же, Катя! И во все времена всякие женщины были! То есть… Я хочу сказать, свободу по-всякому для себя понимали… А ты просто перепутала одно с другим, все свалила в общую кучу! Я так понимаю, в той компании очень свободные нравы, да?

– Ой, да нормальные там нравы! Пристала со своими нравами… Я тебя понимаю, ты просто боишься всего, мам! Но… ты же от себя боишься! Как мать! От своей колокольни! А за меня вовсе не надо бояться! Ты пойми, я жить уже по-другому буду! Не как ты! И это я не в обиду тебе говорю, просто у нас поколение другое…

– Постой… А я что, по-твоему, совсем плохо живу, да?

– Плохо, мамочка. Раз в Новый год рядом с тобой никого нет – плохо. Мертвую аукубу нарядила и радуешься! А я вот, знаешь, никогда этого ужаса с собой не допущу! У меня будет столько мужиков, сколько я захочу! На все случаи жизни! На мой выбор! Как украшения к разным платьям! Одно подходит к одному платью, другое – к другому…

– Господи, что ты говоришь, Кать… Ты подумай сама, какие ужасные вещи ты говоришь…

– Да нормальные вещи! И не надо меня держать, мама. Я все равно туда уйду.

– Да я не пущу тебя!

– Хм… А смысл? – посмотрела Катька на мать взглядом умудренной грустным опытом женщины. – Ну, допустим, сегодня не пустишь… Так я завтра туда пойду! И послезавтра! Я все равно уйду в эту жизнь, мам…

– В какую… в эту?

– В самостоятельную! Вот в какую! Я буду жить так, как я хочу!

Развернувшись, Катька удалилась в свою комнату, демонстративно закрыв за собой дверь. Женя сидела ни жива ни мертва, потом медленно подняла глаза, стала смотреть на родительский портрет на стене. Она всегда на него смотрела, когда ей плохо было. Лица отца и матери расплывались в слезной дрожащей пелене, шевелились, как живые. Вот показалось, что мать улыбнулась ей ободряюще – ничего, мол, пусть туда, в эту жизнь, сходит… Ничего страшного! Дети всегда в свою жизнь уходят, в новую и лучшую, как им кажется…

– Но не в такую же! – тихо прошептала ей в ответ Женя. – Когда… как украшения к платьям…

Спохватившись, что разговаривает вслух, Женя отвернулась от портрета, вытерла слезы. И тут же вздрогнула от звука захлопнувшейся двери. Ушла! Ушла все-таки! Тихо оделась, подкралась к двери и ушла! Ну что за девчонка? Ну не бежать же за ней теперь по улице… А может, и права мама? Пусть сходит… Пусть. На чужих советах, говорят, не учатся. Тем более на материнских. На своих ошибках учатся. Хотя и жаль, конечно. Как бы нам хотелось, чтоб дети все-таки на наших советах учились…

Плюхнувшись в кресло, она начала смотреть традиционный новогодний фильм про иронию судьбы. В который уже раз. Надо же – и никогда не надоедает. Она его всегда смотрит тридцать первого декабря, этот фильм. И подпевает актерам так же всегда тихонько. Почти шепотом. Потому что именно шепотом можно пропеть «…никого не будет в доме, кроме сумерек, один зимний день в сквозном проеме незадернутых гардин…». Прямо все про нее. У нее тоже никого не будет в доме. Только сумерки. Тихие сумерки тридцать первого декабря на пару с артистом из телевизора. Хороший артист. И глаза у него такие добрые. И умные. У милиционера Димы такие же глаза. Вот бы с ней вдруг такое же случилось, как в этом кино! Пришла бы она домой тридцать первого декабря, а вот на этом самом диване милиционер Дима спит… Пусть и пьяненький даже… Уж она бы его водой из чайника точно поливать не стала, как эта красивая польская актриса! Она бы… А чего бы она? Эх, да что там… Вот фильм кончится, и до Нового останется всего два часа… Ну и что? И ничего страшного не происходит! Это же всего лишь сказка, там, в телевизоре! А она сказкам не верит, она эксперименту верит… И нечего грустить! Все идет нормально! Если, конечно, не считать Катькиного бегства в непонятную и тревожную свободную жизнь…

Фильм кончился. Стало неуютно, даже страшно немного. Откуда-то сверху гремела музыка, двигали стульями, доносились громкие и визгливые женские голоса. Да, надо же выпить! Проводить старый год… Или, наоборот, не надо? Или мы не признаем всех этих надуманных кем-то формальностей? Да, она ж салат оливье не дорезала! Надо пойти на кухню, покончить с ним, раз начала… И глотнуть немного коньяку. Для храбрости. Все-таки эксперимент…

Через полчаса во всеоружии, то есть с тарелкой салата и полным фужером коньяку, она вернулась в комнату, уселась перед телевизором, подогнув под себя ноги. Пристроив фужер на пол, принялась есть салат ложкой. Как некультурная. Съела полную тарелку, сбегала на кухню, принесла еще. Глотнула коньяку, снова принялась жевать с остервенением. Казалось почему-то – салат на тарелке кончится, и придут слезы. По телевизору черноглазый худой юморист вовсю развлекал публику, изображая разных популярных певцов. Они по очереди потом выходили к нему на сцену, говорили что-то, будто перед ним старательно оправдываясь…