Месть женщины

Я видела его профиль. Или А-2 играл, или наш разговор на самом деле давался ему нелегко.

— Это случилось не сразу… Она увидела меня в современной пьесе — уже не помню названия. У меня там было две фразы, а потом я волок в кусты какую-то девицу — мне нужна была ее одежда. Она пришла за кулисы и пригласила меня поужинать в «Балалайке»^[11]… Я был голодней волка и сожрал рублей на пятьдесят, если не больше. Она показалась мне красивой, хоть и полноватой и чересчур накрашенной. Разумеется, я слышал ее по радио, но я плохо разбираюсь в вокале. На следующий день она пела в «Травиате». Мне понравилось, ее завалили цветами, вокруг вились молодые поклонники. Она была похожа на королеву, и я сказал ей об этом… Через неделю мне дали роль Треплева, потом позвонили с «Мосфильма» и пригласили на пробы. В ту пору была только дружба. Нас часто видели вместе. Разумеется, поползли слушки и сплетни. Она искренне смеялась, но как-то у нее вырвалось вроде бы в шутку, что она ревновала бы меня, если бы я всерьез в кого-то влюбился. Покраснев, она тут же добавила, что все без исключения матери ревнуют своих сыновей к их возлюбленным. Особенно матери-одиночки. — А-2 открыл форточку, прикрыл дверь в холл и взял у меня сигарету. — Потом она предложила мне переехать сюда. Сказала, что вечерами ей бывает одиноко, что у нее нет никого на всем белом свете, кроме троюродного брата, который живет в Ленинграде и с которым она виделась всего два раза. Я с удовольствием принял ее приглашение. Да и как было не принять? Она вручила мне ключи от входной двери и сказала, что я волен уходить и приходить в любое удобное для меня время. В моей комнате когда-то жила домработница, но все равно эта комната показалась мне роскошными апартаментами: вид на улицу Горького, чистая удобная постель, маленький телевизор на тумбочке. Потом Екатерина Викторовна взяла меня на дачу и попросила сесть за руль своей «волги».

Я обратила внимание, как блеснули при этом глаза А-2 — он, видимо, вспомнил ощущение, какое испытал, оказавшись за рулем новенькой «волги».

— Разумеется, ты еще не догадывался, какую с тебя потребуют плату, — предположила я, закуривая новую сигарету.

— Нет, я думал об этом. В особенности после того, как Е.В. рассказала мне историю своей несчастной любви с тенором М. и о том, что она сделала от него поздний аборт. Она по сей день жалеет, что пошла на это — мальчику сейчас было бы столько же, сколько мне.

— Скажите, какое роковое совпадение, — изрекла я, красиво потягиваясь и соблазнительно выставляя свои острые, обтянутые тонким свитером грудки.

— Я хочу тебя, — вдруг сказал А-2 хриплым утробным голосом. — Пошли ко мне — ее на самом деле долго не будет.

— Нет, погоди, я сперва хочу дослушать историю вашей трогательной любви, — сказала я, обеими руками ероша свои волосы — я знаю, многие мужчины с ума сходят от этого жеста.

— Я на самом деле ее люблю и не хочу делать ей больно, — тихо и с выражением сказал А-2 (кажется, это исходило от сердца, впрочем, могу и ошибиться). — Я рано лишился матери, отец женился на другой…

— Старина Фрейд умилился бы, узнав, что его теории срабатывают даже за «железным занавесом», — не преминула заметить я.

— Ты ничего не понимаешь. Ты была благополучным ребенком, а я…

— Два дня назад меня, как ты знаешь, изнасиловал отчим. Представляешь, мама его даже словом не попрекнула.

— Ты очень цинична, — сказал А-2. — Существует такое, о чем не принято говорить вслух.

— Это называется здоровым советским ханжеством. А я больше всего ценю в людях искренность и открытость, хотя ненавижу самобичевание в стиле Достоевского. Продолжай же, — потребовала я, закуривая новую сигарету.

Я только сейчас обратила внимание, что у меня дрожат пальцы. Мне это не понравилось.

— Мы затопили на даче камин, за окном шуршали осенние листья и накрапывал мелкий дождик. Е.В. поставила пластинку, где она поет романсы Чайковского и Рахманинова. Мне показалось, будто я нахожусь в русской усадьбе девятнадцатого века. Она была без грима, волосы заплела в толстую косу. В старинном канделябре на рояле горели свечи… Это случилось помимо моей и ее воли, и потом нам обоим стало стыдно.

— Как это случилось? — потребовала я. — Кто из вас сделал первый шаг?

— Я, — тихо сказал А-2. — Я был в восторге от ее исполнения романса «День ли царит» Чайковского, вскочил, опустился перед ней на колени и поцеловал ей руку. Она крепко прижала меня к себе и стала тереться щекой о мою макушку. Дальше на пластинке был романс «Уноси мое сердце в звенящую даль» на слова Фета. Этот романс и стал… Мы одновременно испытал и желание.

— Она была тогда такая же жирная? — поинтересовалась я.

— Да… То есть нет, конечно. Она носила корсет или грацию — не знаю, как это называется. Ну а в постели она всегда в ночной рубашке.

— И вы занимаетесь сексом в темноте?

— Да.

— Вижу отчетливо, как это происходит: она берет в рот твой член, щекочет его своими фарфоровыми зубами, а ты в это время задираешь ее рубашку и…

— Прекрати.

— Но ты сперва скажи: это на самом деле так бывает?

— Да.

— Чудесно. — Я снова потянулась, но теперь моя голова очутилась за спинкой дивана, свитер задрался, обнажив голый живот. Я почувствовала, как горячий влажный язык Саши проник глубоко в мой пупок, и в мгновение ока очутилась у него на руках.

— С ума можно сойти, — бормотал он, пытаясь заглянуть в мои полузакрытые глаза. — Еще ни одна женщина не делала со мной того, что делаешь ты. Но ты не женщина, ты — вечная Джульетта, девственная распутница…

Он потащил меня в сторону своей каморки, но я стала брыкаться.

— Хочу на тигровую кровать, — капризным тоном сказала я. — Отдамся тебе только на тигровой кровати.

— Ее потом очень трудно приводить в порядок, — пробормотал А-2. — Это обычно делает Даша.

— Она знает о вашей связи?

— Возможно. Господи, да замолчи ты наконец!

И он попытался протиснуться в дверь своей каморки.

Я схватилась обеими руками за притолоку.

— Нет, только на тигровой кровати, — упорствовала я. — Прямо сверху. И я придумала как подложишь мне под попку этот валик, на котором спит Старуха, чтоб у нее не было морщин на шее.

— Но я…

— Ты это сделаешь, иначе я сию минуту уйду.

— Я могу тебя изнасиловать, — сказал А-2, и я поняла, что он не шутит.

— Давай. Но сперва разобьем парочку ваз, зеркало в спальне и ту фотографию Старухи на рояле — она похожа там на Калягина в фильме «Здравствуйте, я ваша тетя».

— Какая же ты… испорченная. — Он больно ущипнул меня за ягодицу и с размаху швырнул на тигровую кровать. — Сейчас только накину цепочку.

Он метнулся в холл.

Я слышала, как звякнул металл.

— Ты прав, любовью нужно дорожить, — сказала я, когда он вернулся, запыхавшийся и возбуждающе возбужденный. — Только не нужно рвать колготки — я их только сегодня надела. Господи, ты напоминаешь мне сексуального маньяка. Счастливая Старуха…

Наше занятие любовью больше напоминало борьбу, в которой каждый из противников стремился сделать другому как можно больней, то есть доставить больше наслаждения. Такого я еще не испытывала. А-2, похоже, тоже. Он взмок с головы до пят и, достигнув наконец оргазма, упал на меня с громким стоном. Мне показалось, что его вот-вот хватит кондрашка.

— Ты невозможная девчонка, — сказал он, слегка отдышавшись. — Мне казалось, будто вас несколько.

— Но ты сумел управиться со всеми. Интересно, кто из нас забеременеет? Я, кажется, нахожусь в весьма благоприятном для этого периоде.

— Было бы здорово, если б ты забеременела, — неожиданно отмочил Саша. — Она… мы бы взяли ребенка себе.

— Скорее брошусь со шпиля МГУ, чем соглашусь доставить Старухе такую радость, — сказала я и поспешила под душ. Саша присоединился ко мне минуты через две, и мы резвились в Старухиной ванной комнате, похожей на заставленный цветами склеп из серо-розового мрамора, как парочка дельфинов.