Леди Генри

Она молчала, почти отвернувшись от него. Еле заметно покачала головой. Анри вскрикнул.

– Но ведь вы кого-то любите. Я чувствую это. Кто он, скажите мне. Вы молчите? Это… Готфрид? Это он? Значит он…

Молодой граф горько рассмеялся.

– Как тяжело. Имя избранника названо, и это не твое имя…

– Я не называла никаких имен! – воскликнула Адель. – Дикие фантазии!

Анри залился слезами. В сумерках глаза его горели, как у безумного. Он начал обвинять Адель в вероломстве. У него разыгрался настоящий припадок. Графиня встала и молча вышла из зала. С минуту граф сидел, обхватив голову руками, потом вскочил и ринулся к двери.

Готфрид сидел не в силах пошевелиться. Ужас обуял его. Ужас и раскаяние. Как мог он быть таким слепым? Неужели женщина, так нежно любимая им – суетная, вероломная кокетка? Несчастный Анри, он ничем не заслужил этого. И будет ли счастлив он, Джон, или его постигнет та же участь, как только он надоест ей и появится новый объект для эксперимента? О, как больно, как тяжело думать об этом. Прелюбодеяние, измена, обман – приводило ли это когда-нибудь к хорошему?

Джон спустился по лесенке со второго уровня и вышел из библиотеки, все еще сжимая том Брокгауза. Неприятное предчувствие стесняло его грудь, он опасался за Анри. Молодой граф слишком порывист и не всегда может управлять своими эмоциями, к тому же невоздержан. Бог знает, какие фантазии придут спьяну! Джон посидел в комнате, не имея сил чем-либо заняться. Настало время ужина. В столовой сидели только лорд Генри и миссис Уиллис, еще больше располневшая, потерявшая всякую меру в использовании рюш и кружев. В ее волосах торчала орхидея. Жозеф, прислуживавший за столом в этот раз, сообщил, что леди Генри и мисс Габриэль не пожелали спуститься, а граф Анри спит в своей комнате. Миссис Уиллис надула губки и обратилась к Джону: – Мистер Готфрид, довожу до вашего сведения, что воспитанник ваш также не в состоянии выйти к нам. Вчера Ричард объелся сладкого и теперь его без конца тошнит!

Есть Джон не мог. Выпил чашку горького кофе и встал из-за стола. Он решил подняться к себе в комнату, но передумал и направился к Анри. Из-под двери спальни пробивался слабый луч света.

Джон решительно постучал. Думая, что это слуга, Анри в гневе воскликнул:

– Чего тебе нужно, каналья? Я сплю. Оставь меня в покое. Убирайся!

– Откройте, граф.

– Я сказал, убирайся!

В дверь что-то глухо стукнуло и со звоном разлетелось на куски. «Что ж, – решил Джон, – встречусь с ним утром. Пусть проспится».

Но утром машины Анри на месте не оказалось. В тревоге Готфрид прошел в кабинет лорда Генри и застал его сидящим в кресле в стеганом халате и благодушном настроении. Лорд читал газету. Объяснение было коротким. Ни словом не обмолвившись о тайне его старшего сына, Джон объяснил Генри причину своей тревоги. Граф поднялся из кресла бледный и сказал, что с некоторых пор стал замечать, что с сыном происходит что-то неладное. Решили проехать на автомобиле до Хай-Уикома, поколесить по грунтовым дорогам. Джон предложил обследовать берег Темзы. Лорд вышел в гардеробную и через несколько минут вернулся в твидовом костюме и перчатках. Ночью был мороз и графский «Каули» завелся не сразу. В машине было холодно и мужчины продрогли до костей. Лорд Генри мысленно ругал себя за то, что надел это тонкое щегольское пальто, что подал ему Уотсон.

Машину Анри увидели на одном из поворотов по направлению к Хай-Уикому. Утро было раннее, сумерки еще не рассеялись, воздух – неподвижен и сер; за его густой пеленой мигали редкие огоньки. Но с первого взгляда было ясно, что произошло нечто ужасное. Машина лежала на боку в мокрых зарослях, стекла выбиты, с некоторых деревьев содрана кора. Впечатление было такое, будто автомобиль шел на таран или же водитель просто не справился с управлением на скользкой дороге. Анри лежал без сознания, из его разбитой головы вытекала густая темная кровь. Когда попытались вытащить графа из кабины, стало ясно, что у него перебиты ноги.

– Осторожно, осторожно, граф, быть может у него есть и другие повреждения, – торопливо говорил Джон.

Молодого человека уложили на заднее сиденье, туда же сел лорд, поддерживая в объятиях сына. Анри открыл глаза, поглядел на графа. Веки его опустились. Было непонятно, узнал ли он отца.

– Скорее, Джон в больницу! До города недалеко. Мы успеем! – кричал лорд, в испуге вглядываясь в осунувшееся лицо сына, по которому уже разливалась смертельная бледность. – Он потерял слишком много крови. Прибавьте скорость, умоляю!

Лорд Генри вытащил из кармана носовой платок, приложил к ране на голове сына. Платок мгновенно промок. Тогда он сорвал с шеи шелковое кашне и перевязал голову Анри. Город был уже рядом, уже потянулись убогие лачуги предместий. Генри торопил Джона с нервной дрожью в голосе. Вдруг он осекся и замолчал, что-то безумное было в его взгляде.

– Джон, – сказал он. – Остановите машину. Быть может, я ошибаюсь… да, я, наверное, ошибаюсь.

Готфрид обежал автомобиль кругом, распахнул заднюю дверцу и взглянул в лицо Анри. Молодой человек не был ни угрюм, ни раздражен, он был спокоен. Казалось, он спит, потому что слишком устал. Теперь для него все окружающее было бесплотным, он пребывал в выдуманной атмосфере и тишине. Лицо оставалось прежним и, тем не менее, он изменилось, стало красивее и строже. Анри уже не принадлежал этому миру.

Земля промерзла. И могильщики основательно вспотели, выполняя свою работу. Похороны прошли скромно. Молодого графа провожала только семья. Лорд Генри и Габриэль безудержно плакали, остальные стояли молча, склонив головы. В стороне покуривали могильщики в стеганых фуфайках, ожидая, когда наступит их черед. Когда на крышку гроба упал с тихим стуком первый ком земли, Адель, словно очнувшись от оцепенения, страшно вскрикнула и упала без чувств.

Со дня похорон произошла перемена в характере Адели. Ее надменность и ветреность сменились равнодушием ко всем обитателям замка. Даже на Ричарда она глядела с недоумением, избегая его ласк. С Джоном она была сдержанна, с мужем – холодна. Она словно затаилась, словно что-то обдумывала. Напрасно Готфрид пытался ей помочь, быть нежным. Зная причину ее болезни, он со страхом всматривался в отрешенное лицо, лицо человека, не имеющего более никаких желаний. Прошел месяц со дня смерти Анри, и все постепенно стали привыкать к новому поведению графини.

Было воскресенье. Лорд Генри уговорил всю семью пойти в церковь. В последний момент графиня стала жаловаться на головную боль и захотела остаться дома. Габриэль заботливо предложила свои услуги, но графиня отказалась. Впервые за столько дней Адель улыбнулась, и улыбка ее была похожа на дрожащий солнечный зайчик. Во время проповеди Ричард то и дело дергал отца, и жарко шептал в самое ухо, что хочет домой, что его матери плохо. В конечном итоге граф, раздраженный, поддался на уговоры сына, и семья по обледенелой дороге покатила к замку. Адель их не встретила, и Габриэль сказала, что леди, видимо, действительно нездоровится. Скинув шубку, она побежала в апартаменты своей хозяйки. Лорд Генри не спеша разделся, устало провел рукой по волосам. Да, нужно ее навестить, решил он, и степенно направился к жене. Он уже шел по узкому сумеречному коридору западной башни, как услышал вдруг страшный крик Габриэли. Лорд бросился в покои жены. В дверях он столкнулся с девушкой, которая, белая, как полотно, пыталась его отодвинуть и вырваться из комнаты. Он взял ее за худенькие плечи и слегка встряхнул.

– Габриэль! Дитя! Что случилось?

– Там, – рыдая, она махнула рукой. – В ванной!

Граф вбежал в ванную. Адель лежала в уже остывшей воде, красной от крови. Ее обнаженная, идеальной формы грудь возвышалась холмами, голова была запрокинута и шелковистые волосы свисали до пола. На мозаичному полу валялся кинжал. В бешенстве граф пнул его ногой, и кинжал отлетел в угол. Он погрузил руки в воду и поднял Адель. Бездыханная, она казалась гораздо тяжелее, с трудом граф донес ее до постели. Из его груди не вырвалось ни звука, он словно онемел от горя и ужаса. На обеих руках Адели были разрезаны вены и из них сочилась кровь. Он вдруг спохватился и приложил два пальца к ее холодной шее. Еле заметная пульсация. Он ринулся к туалетному столику и в волнении поднес к ее губам маленькое круглое зеркальце. Поверхность затуманилась.