Девушка с букетом

Лариса Ивановна была не одна, а с каким-то молодым человеком и что-то ему довольно громко втолковывала, педагогически помахивая пальцем. Наверное, кто-нибудь из учеников, настоящих или бывших. Сейчас подойдут, поняла Варя.

И правда, Мурашова – стремительная, с короткой асимметричной стрижкой, из-за которой она выглядела еще энергичнее, – остановилась на полном ходу у Вариного столика, не прекращая разговора, и тут же вовлекла в него Варю – без всяких излишних церемоний и расшаркиваний.

– Вот, пожалуйста, – она указывала на Варю как на наглядное пособие, – абсолютно цельный, состоявшийся человек! С детства понявший, что ему надо, и идущий своей собственной дорогой! Варвара Воробьева – имя тебе должно быть знакомо, известный флорист – и наш брат, музейщица. И флористика, заметь, эту ее цельность не раскалывает, а является полноправной составной частью!

Два глаза смотрели на Варю: серый – внимательно, а зеленый – с прищуром и хитрецой. Она сразу узнала молодого человека с набережной, который пытался с ней познакомиться. Конечно, он – все такой же растрепанный. Надо же, как забавно – она тогда готова была знакомиться со всеми подряд, кто только обратит на нее внимание!

– …А этот юноша бледный со взором горящим, – Лариса Ивановна указывала уже на молодого человека, – талантливый дизайнер, реставратор от Бога, и даже, как оказалось, арт-менеджер, с неплохими задатками – расписные лавки это он нам организовал. И при всем при том – бродяга! Слоняется по жизни, просто бомж какой-то! Не успел из Германии приехать – собрался в Южную Америку. Ну зачем тебе, скажи на милость, Южная Америка! – Ответа она не ждала. – Ищу, говорит! Все нормальные люди, говорит, ищут! Так вот тебе нормальный человек, который уже нашел!

Отчеканив три последних слова, Мурашова еще раз указала на Варю, словно пригвоздила ее взмахом руки к отведенному месту в истории, и, круто повернувшись, продолжала путь. А молодой человек, так и оставшийся безымянным, обезоруживающе улыбнулся и слегка пожал плечами: приходится молчать и слушать. Варя быстро, воровски шепнула ему вдогонку:

– Езжайте! Обязательно езжайте в Южную Америку!

Он улыбнулся, кивнул и поспешил за Мурашовой, насвистывая: «А в солнечной Бразилии, Бразилии моей…»

Еще один фрагмент дополнил гармоничную картину мира. Варю щекотало давно забытое ощущение школьницы, сбежавшей с урока. Сегодня все эти кусочки поразительно точно встают на свои места! Грозной Ларисе Ивановне невдомек, что она сейчас говорила о Варе вчерашней. А Варя сегодняшняя – совсем не тот нормальный человек, с которого надо брать пример. Нет, она действительно чувствует себя цельной, только дорога, выбранная с детства, как раз откололась или отшелушилась прямо на глазах.

Эта часть жизни была необходима, но теперь она прошла.

Варя прекрасно может прожить без всяких музеев! Это только для Ларисы Ивановны они – главное и неизменное, но никак не для нее!

Стоило Варе сказать это самой себе, как ее затопила небывалая свобода, и оставалось только удивляться, что она ведь – свобода – и всегда была рядом. Почему не хватало смелости назвать навязанное главное неглавным? Возможно, нужна была индульгенция для мамы, чтобы не мешала колдовать над цветами, – а потом? Привычка, инерция? Пропустила тот момент, когда стала отдавать музею больше, чем он – давать ей? Или духу не хватало в этом себе признаться, потому что тогда надо же что-то с этим делать – сразу хлопоты, беспокойство, перемены?

А может, она просто-напросто всю свою жизнь не стремилась к собственным целям, а старалась оправдывать чужие ожидания? Мамы, Ларисы Ивановны, учителей, бывших или возможных мужей, Зотова? Все уже научились писать письменными буквами – а ты всё печатными… Все уже выучили таблицу умножения… Все уже вышли замуж… Все уже завели детей… Ее подгоняют, а она торопится соответствовать! Делать то, что говорят, вместо того чтобы делать то, что сама считает нужным! Должно быть, и Боголюбов рассчитывал, что она, с ее бьющей в глаза готовностью понравиться и быть хорошей, пойдет за ним и примет его взгляды, его веру, образ жизни… Совсем как Зотов сейчас!

Но думать об этом было не противно, как прошлой ночью, а легко, с продолжающимся чувством освобождения. Кажется, она все-таки поняла какую-то часть главного – хоть и не ту, что собиралась, пока Гошка мысль не сбил. Но это тоже очень важно! Она в самом деле не обязана киснуть в Переславле или даже возвращаться в музей-усадьбу, если переедет сюда! Мало ли перспектив, и не только в качестве мужней жены небедного чиновника! Что там Лена говорила о своей фирме? Ей же помощница нужна по букетам… Прекрасно как складывается! Как все легко! И как это перемены в жизни могут пугать? Да жизнь благодаря им только начинается!

Скорее – звонить на работу и договариваться, что догуляет отпуск, а потом…

Черт, а ведь сначала надо позвонить Зотову. Только по-прежнему не хочется! Но ведь чем раньше, тем лучше! Варя уже набралась было духу, как вдруг заметила за соседним столиком…

Да, это он, ее попутчик из поезда. Человек, который поступил по отношению к ней порядочно – и сам этого не заметил. Сидит – одинокий, нахохленный, глядит куда-то в одну точку. Нет, невозможно, чтобы в такой день кто-то ощущал тоску, безысходность, даже просто был в плохом настроении!

И Варя первый раз в жизни подсела к мужчине не для того, чтобы ему понравиться. Точнее, она просто повернулась вместе со стулом, поздоровалась и стала болтать. Бывший попутчик кивал, отвечал на вопросы – с вежливостью очень выдержанного человека, не привыкшего демонстрировать, что он не в духе, – а сам смотрел все так же в одну точку. И Варя, повернувшись на стуле к своему столику, немного поникла. Ни развеселить, ни отвлечь этого человека ей не удалось.

Знакомый голос, громкий, звучный, со множеством ноток – от веселой до развязной – раздался над самым ухом. Только этого не хватало. Андреев, со скрежетом двинув стулом по асфальту, усаживался прямо перед ней.

– Наконец-то и я могу воткнуться! Привет! Я тут в парке с утра – и ребятенка выгулял, и жену, а к тебе как ни соберусь подойти – ты все с кем-то кокетничаешь! Пора и мне внимание уделить, все ж не чужие люди! А лучше бы в гости пригласила, к себе домой! Так и помню твой уютный диванчик! Не надумала?

Варя начала подниматься. Досиделась.

– Чужие мужья меня не интересуют, – процедила она, словно надеялась, что если сама понизит голос, то и Андреев перестанет орать.

– Ничего подобного! – Он тоже встал, и опять со скрежетом. – Так уж и не интересуют! А с Витькой Бояриновым кто тут два часа болтал?

Варя автоматически села. С готовностью уселся и Андреев, решив, что она все-таки не против пообщаться.

– А у него и детей в два раза больше, чем у меня, – двое! – продолжал он, обводя ее взглядом. – Ты похудела, что ли, чуток? Это зря! Было лучше! Так я говорю, двое детей-то!

Сама знаю, подумала Варя. Конечно, это выяснилось еще в первом разговоре. Теща, дети. Ежики. Семейник. Хорошо, что не поторопилась со звонком на работу. Может, и не стоит никакой отпуск продлять. И вообще ничего не стоит. И Ленкины букеты – это всё восторженные глупости под влиянием момента. Настроение у Вари упало, как столбик термометра, засунутого в холодильник, но показывать это Андрееву было нельзя – надо изо всех сил постараться…

Пусть связывает ее плохое настроение только с собственной персоной.

– Андреев, мы уже поговорили, – холодно сказала она, снова поднимаясь. – Можешь уже проваливать.

– Всем можно, и только я – проваливай! – оскорбился Андреев и тоже полез из-за стола. Его развязный голос становился скандальным и звучал уже на все кафе. – И Витьке добро пожаловать, и Зотову, и даже нашему директору – за соседним столиком сидел, видел, ты у нас и с ним знакома, оказывается! Ночуешь каждый раз на новом месте, а как я – так проваливай!

Услышав о Зотове, Варя села. Опять та же песня. От людей на деревне не спрятаться. Плюхнулся и Андреев, сверля ее не на шутку обиженным взглядом.