Грани отражения (СИ)

Порой казалось, что Лия совсем одна в доме. Но время от времени уже знакомое состояние взгляда, направленного на неё, напоминало о том, что обманчивое ощущение одиночества не было истинным. Лия была даже рада, что очевидно безумный Дорнот не появляется. Она и боялась встречи, ожидая о неё новых и неприятных сюрпризов, и не знала – как теперь вести себя с ним.

Почти парк, на территории которого стоял дом, охранялся. Поэтому Лия оценила бессмысленность той смехотворной попытки сбежать, и просто решила радоваться тому, что могла пройтись, вдыхая весенний воздух, по раскинувшейся перед фасадом дома лужайке. Поскольку у неё теперь была масса времени, она могла обдумать то многое, на что раньше просто не хватало времени. В какие-то минуты её охватывала острая боль от того, что ничто не происходит. Что никто даже не звонит узнать – где она.

Но спустя день после того пугающего разговора она убедилась в том, что была неправа. Телефон, который она так и не могла найти, Лия обнаружила на столе в своей комнате. Это только добавило растерянности, примешав к ней долю странного любопытства к тому, что  представляет из себя Ян.

Первым делом Лия позвонила домой, и убедилась в том, что он не солгал, сказав о том, что сделал так, что бы её близкие не волновались о ней. Не желая разрушать созданную им картину, она поговорила немного с матерью, сказала, что задержится на некоторое время. Закончив разговор, Лия задумалась.  В какой-то мере она и не солгала. Ей и вправду не хотелось возвращаться туда, где все будет словно усеяно лезвиями воспоминаний.

  Всё было бы просто замечательным, если бы не гнетущая тишина и отсутствие каких-либо перемен. Лия сидела с книгами, листая старые фолианты. Бродила по молодой траве, упорно пробивающейся навстречу солнцу. Смотрела вечерами на то, как лениво шевелится пламя огня в старинном камине. Здесь жизнь остановила ход времени, а она, как привыкший к суматохе ребенок города, ощущала капающие каплями мгновения дней, останавливающие  безумный бег прежней жизни.

Думать о прошлом было больно. Думать о безумном и незаметном хозяине дома было опасно. Словно любая мысль о нём грозила увести в лабиринт, из которого нет возврата. Не потому, что он так опасен, но потому, что с каждым днем ей было всё интересней понять – что же прячет в себе темнота за поворотом.

– Вам не скучно?

  Внезапно раздавшийся из ниоткуда голос заставил Лию вздрогнуть. Был уже поздний вечер, а она всё продолжала сидеть на большом ковре, прислонясь к спинке кресла. Оно скрывало говорившего.

 – Спасибо, совсем не скучно, – отозвалась Лия, оставаясь на месте. Дорнот приблизился. В комнате царил полумрак, стиравший грани между светом и тенями. Он присел на ручку кресла, оказываясь на расстоянии, но в то же время – рядом. Снова воцарилась тишина.

 – Как давно Вы продолжали следить за мной?

Лия спокойно смотрела в небо, темневшее за окном. Где-то далеко у края горизонта его окрашивало нежно-сиреневым цветом уходящее солнце, бросая последние лучи на облака перед тем, как полностью уступить место ночи.

 – Я “следил за тобой”, как ты говоришь, с первого дня, как ты появилась в госпитале.

 Он тоже смотрел в вечернее небо, словно заглядывая дальше облачной короны, раскинувшейся вдоль горизонта.

 – Я все равно не понимаю всего этого, – в успокаивающем полумраке слова зависали как светлячки. И Лия почему-то  знала, что сейчас ничто не сможет нарушить этого покоя. На небе тихо загорались звезды, сменяя последние отблески заката. Ян повернулся и посмотрел на Лию, ожидая, что она скажет еще.

 – Я хотела понять – какой же Вы настоящий. Я вижу только обилие масок, меняющихся постоянно. Но никогда не вижу настоящего человека.

Лия замолчала. Она ждала ответа, хоть каких-либо слов, пусть даже безумных или неприятных. Но в ответ так же было лишь молчание. Дорнот протянул руку, словно хотел дотронуться до неё, и отдернул, так и не коснувшись. Казалось, что на её слова у него не было ответов. Или же то, что он мог сказать, не приняла бы она. На несколько мгновений повисла тишина, пронизанная несказанными словами. Затем Ян поднялся и так же молча вышел из комнаты, оставив её наедине с тишиной и звездами, заглядывавшими в окно.

* * *

Тишину кабинета разрезал звонок, вернувший Эрика из раздумий, которые неожиданно одолели его. В жизни было всё упорядоченно и логично. А всё, что не входило в систему, подлежало уничтожению. Всё, что шло вразрез, что когда-либо было выдающимся за рамки четкого порядка, было отформатировано и удалено.

Жизнь шла своим чередом, ничто не могло выбить его из колеи. Прошло около пары месяцев с того момента, как он чуть было не пустил свою жизнь под откос ради сиюминутных эмоций.  Это было закрыто раз и навсегда.

  Эрик поднял трубку телефона, сделанного в стиле прошлого века.

– Мистер Маргулис, это Ваш врач. Я думаю, что такие новости Вам стоит узнать.

Спустя час он сидел в пахнущем цветами кабинете и недоверчиво выслушивал безумную фантазию. Это звучало невероятно, нереально и таким маняще. Раньше Эрик бы не поверил, но теперь всё было иначе.  Надо было отдать должное тому полугоду эмоций, в который он научился верить в себя. Это было парадоксально, что человек, которому нельзя было доверять, который предал его, помог ему поверить в себя. За это он был благодарен, но надо было двигаться вперед.

– Вы понимаете, что гарантий нет, но всегда есть шанс. И если дефект был не врожденным, то можно надеяться на успех.

Маргулис кивнул. Никто и не обещал выигрыш, но если не поставить всё, бессмысленно даже начинать.

– Я свяжусь с знакомым профессором, проконсультируюсь у него. Затем будем напрямую разговаривать с хирургом, который предложил эту методику.

– Я согласен, – половиной разума осознавая авантюрность предложения, Эрик был уже согласен, он не терял ничего даже в случае неудачи. Поверить в невозможное  – разве не этим он занимался несколько месяцев?

* * *

Когда понимаешь, что то, чего ждешь сильней всего, не произойдет – сложно и тяжело принять правду. Хотя разум и шепчет утешающее, что так будет правильней, но сердце упорно стоит на своем. Наверно, если бы Лия могла поделиться с кем-то тем, что клокотало внутри, заставляя терять спокойствие, ей было бы только хуже. Болезнь надо переболеть, а ничто так не лечит, как мысли, что даже если сейчас слишком тяжко,  это пройдет в свой срок. И хоть порою хотелось кидать книги, разбивать ни в чем неповинную вазу, свалиться и плакать, ненавидя себя и всех, Лия просто сидела на окне, бессмысленно и бесцельно глядя в никуда, ожидая пока приступ истерики погаснет, не разгоревшись. Или же старалась очутиться на улице, где эмоции, радостно поглощавшие полумрак и замкнутое пространство для своего роста, улетучивались, испугавшись ветра, ворошившего волосы, солнца, гревшего лицо, и запаха жизни, нещадно испепелявшего воспоминания.

  Она старалась сначала искать оправдание в том, что найти её Эрику сложно. Но логика доказывала, что нет ничего невозможного для того, кто хочет чего-то добиться. Она предполагала, что завтра всё изменится, но наступало завтра, принося новый день и прежнюю правду. И понемногу Лия свыкалась с мыслью, что просто всё закончено. Единственное, что оставалось прежним и не менялось – доля неприязни к тому, кто ходил по тем же коридорам, что и она, стараясь не пересекаться с ней, и кто был виноват в происходящем. Но это не мешало Лии все чаще ловить себя на мысли, что она пытается понять – что же представляет он из себя?

Дом не был абсолютно пуст – она спускалась в просторную кухню, где улыбчивая пожилая миссис Норис, единственный человек, постоянно находившийся в доме вместе с ними, составляла ей компанию. Она  заботливо ставила перед ней, продрогшей после очередной долгой прогулки  горячую чашку чая, и создавала ощущение почти сказочного уюта. Лия могла бы задать ей вопрос о виновнике своих злоключений, но что-то всегда останавливало её. Миссис Норис восприняла пребывание Лии в доме так, словно это было чем-то естественным, не проявляя ни удивления, ни задавая вопросов. И это было даже хорошо.