На веки вечные (ЛП)

И я стала рисовать. Появилось лицо Кейдена, который расстроился из-за меня. Злился из-за меня. Нуждался во мне.

Еще я нарисовала Уилла — он был уродливым демоном, сотканным из мрачных теней и пламени. И голубые глаза Уилла. Нет. Больше не Уилл. Билли. Билли гребаный Харпер.

Я рисовала, не глядя. Возвращалась к абстракциям, возвращалась к тому, что высвобождало демонов из моей души. Ярко-красные, злобно-желтые, бардово-оранжевые цвета растекались по самому большому полотну, какое я смогла найти и растянуть, десять на десять футов, [44] и которое предназначалось для того, чтобы написать автопортрет. На холсте была чистая ярость, гнев, неразбериха и какое-то странное чувство... свободы.

В замке повернулся ключ. Я не обернулась: ключ был только у Иден.

— Как чувствовала, что я тебе понадоблюсь, — сказала она, обняв меня сзади. — Это же Уилл, да?

Я так резко мазнула по холсту ярко-голубым, что краска разбрызгалась по рубашке и щеке.

— Билли. Он Билли.

— И что он сделал?

Иден, похоже, не удивилась. Она встречалась с ним пару раз, и он ей не понравился. Она сказала, что он напоминает ей об Адаме Левине: типичный обаятельный козел.

— Я знала, что он долго изменяет мне. Все признаки, знаешь?

— Ревнует? Ведет себя как собственник? Прячет телефон?

В выпускном классе Иден встречалась с парнем, ведущим виолончелистом, Робом. Через полтора года после того, как они стали встречаться, она узнала, что он изменяет ей с одной из виолончелисток, стервозной, прыщавой и безумно эксцентричной девкой, которую звали Нина.

— Да. Так что я и не удивлена. Просто... злюсь.

— И кто это?

Иден вела себя как обычно: ходила по студии и разглядывала мои картины, которые я оставила просушиваться.

— Какая-то Келли. Все, что я знаю. И я думаю, он живет с ней.

Иден удивленно посмотрела на меня.

— Он что?

— Я порылась в его телефоне. Нашла его переписку с «любимой», — я вложила в это слово столько сарказма, сколько смогла, — и она сказала, что если он, цитирую, приедет домой, она отсосет у него, пока у него глаза на лоб не полезут. Ключевая фраза здесь — «вернешься домой».

— Черт. Ну и козел.

Я фыркнула.

— Козел — это еще слабо сказано.

— Командир козлов? — предложила Иден.

— Наверное, подойдет. Командир всех козлов.

Я кинула кисть в раковину и промыла ее, смыла краску с рук и лица.

— И что будешь делать?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Засунуть трубу ему в задницу? — я прислонилась лбом к стене, внезапно почувствовав, что выбилась из сил. — Что мне делать?

Иден повернула меня к себе и заключила в объятия.

— Поживи немного у меня. Мы посмотрим «Ноттинг Хилл» и съедим галлон фисташкового мороженого.

— Хью Грант обычно веселит меня, — я отошла от нее и собрала одежду. — Люблю тебя, Иден.

— И я тебя, Эв.

Она смотрела, как я одеваюсь.

— А я-то думала, ты будешь плакать, когда это случится.

— Ты знала, что это случится?

— Не знала. Просто подозревала. А ты бы послушала, если бы я тебе рассказала?

Я выдавила из себя смешок.

— И правда. Не буду плакать. Мне не грустно. Даже не знаю, что чувствую. Больше всего — злость. И я не понимаю, почему.

— Потому что все парни — козлы.

— И правда.

Я сказала Иден, что встречусь с ней в ее квартире, мне надо кое-что забрать. А именно — мое достоинство. И пару чистых трусов.

Билли еще спал, когда я вернулась. Было семь утра, воскресенье. Обычно по воскресеньям он спал до восьми. Я не заботилась о том, чтобы не шуметь, когда собирала вещи: одежду, зарядку для телефона, туалетные принадлежности, — и тогда он проснулся. Потер глаза кулаком. Голый и чертовски сексуальный, когда его нечесаные волосы спадали на лоб, закрывая светло-голубые глаза, с утренней эрекцией, которая была видна под простыней. Командир всех козлов.

— Что такое, детка? Идешь куда-то?

Он потянулся, при этом с него упала простыня, обнажив мужское достоинство. Я не могла отвернуться, потому что это и правда было сексуально.

Чтобы снова взять контроль над разговором, я кинула ему джинсы, прикрыв его.

— К Иден.

— А что такое? — он напрягся, услышав лед в моем голосе.

— Как давно мы вместе?

Ему даже не пришлось думать.

— В июле будет два года.

— И как давно ты трахаешься с Келли у меня за спиной?

Он опустил голову, потерев переносицу.

— Дерьмо.

— Я прочитала твою переписку с любимой, — я вложила в это слово столько яда, что он буквально сочился, — надеюсь, в Арлингтоне вы хорошо повеселитесь.

— Эв, послушай... — он встал и засунул ноги в джинсы, при этом поморщился: Уилл не любил ходить без нижнего белья. Нашел на полу свою рубашку и надел ее тоже.

— Не надо. Просто скажи, почему.

Я поставила сумки на пол у дверей и пошла к гардеробной, стала вытаскивать оттуда портреты Кейда, один за другим, сваливая их на пол.

— А это еще что? Это что, это... Это он, да? Этот козел, которому ты пишешь свои гребаные письма?

— Ты со мной не о Кейде говоришь. Просто скажи, почему. Я бы поняла, если бы ты сказал, что встретил другую. Все было бы легче.

— Сложно объяснить, Эв.

— Попробуй.

— Честно? Я не знаю. Ты мне нравишься. Ты забавная. Странная. Классная. В постели ты великолепна. Но... ты холодная. Отстраненяа. Как будто у тебя под кожей есть барьер, мимо которого я не могу пройти. Ты меня не впускаешь. Ты не рассказываешь все о себе. Ты просто тусуешься со мной, трахаешь меня, и все. В тебе нет чувств. Ты как... лед.

Я не могла дышать, не могла говорить. Не могла найти слов. Но все равно попробовала:

— Ты... в сообщении говорил, что я хрупкая.

— Так и есть. Лед легко ломается. Даже самый толстый лед сломается, если приложить достаточное усилие. Я думал, что если изменю тебе, ты...

— Сломаюсь?

Уилл пожал плечами.

— Ну да.

— Так что, ты просто трахаешь какую-то шлюшку и даже не удосуживаешься порвать со мной? Выходные проводишь со мной, а неделю с ней. Две киски по цене одной.

Я сжала кулаки, отказываясь сломаться. Но была близка к этому. Уилл слишком хорошо меня знал. Слишком сильное давление. Если бы он просто бросил меня, это бы не сломало. Я бы снова замерзла и была бы в порядке. Но это было слишком.

— Это не то, что...

— Нет? Тогда что? Ты оставался со мной только ради секса? Если я так холодна, так отстранена, это же единственная причина, верно?

Он провел рукой по волосам.

— Нет, Эв. Я же сказал, что это сложно объяснить. Не хочу причинять тебе боль, — он смотрел в пол. Лгал.

— Господи, ну ты и козел. Просто убирайся. И не приходи.

Я схватила сумку и развернулась.

Он пошел за мной и завопил:

— Перестань вести себя как невинная овечка. Ты и этот парень, Кейден. Письма. И ты рисовала его портрет? Ты что, серьезно?

— Ой, как будто это одно и то же? — я толкнула его, сильно ударив по груди, так что он упал, ударившись о спинку кровати.

— Я встретила его только один раз, почти пять лет назад. Мы, блин, только переписываемся. И ничего больше. Так что не пытайся представить дело так, как будто я тебе изменяла с гребаным листом бумаги.

Билли встал, обошел кровать и с яростью на лице набросился на меня. Когда он поднял кулак, который несся на меня как метеор, я почувствовала, как меня охватывает паника. Я отпрянула, прижавшись к стене. В последнюю секунду он остановился, кулак был еще поднят, рот раскрыт в гримасе гнева, по лицу, оттуда, где он ударился скулой об угол кофейного столика, стекала струйка крови.

Пошатываясь, он отошел назад, отвернувшись от меня с шокированным и напуганным лицом. Облокотился об окно, положив кулаки на подоконник, прижав лоб к стеклу.

— Знаешь, что, Эвер? По правде говоря, сначала я был с тобой, потому что надеялся, что ты откроешься. Я думал, что, может, из нас с тобой что-нибудь получится. Как будто мы могли влюбиться, если бы ты чуть приоткрылась. А потом я встретил Келли, и... у нее было все, чего не было у тебя. У нее были эти... чувства, которых ты просто не показывала. Я парень. Знаю, что предполагается, будто меня не волнуют чувства, но так и есть. Она была открыта. Разговаривала со мной. У нее были друзья. Своя жизнь. У нее нет тайных друзей по переписке, тайных рисунков.