Волк в капкане (СИ)

— А куда тогда? — спросила она.

— Например, обратно сюда и трахаться.

— Не говори об этом так грубо, — тихо сказала она. — Ведь это так прекрасно.

— Ну да, и я о том же. Трахаться — это очень даже прекрасно. Ну можно и еще что-нибудь придумать. Как насчет погонять на снегоходах? — предложил Отто.

— Супер! — обрадовалась она, вспомнив, как мечтала о нем во время поездки на снегоходах с Арти и Макс.

Они сели в БМВ, он за руль, она рядом. Отто чисто вырулил из тесного закутка между микроавтобусом и внедорожником. Рене уже успела заметить, что машину он водит мастерски, аккуратно и уверенно, без пижонства и не быкуя. Он все делал хорошо, этот Отто Ромингер — и проходил горнолыжные трассы, и занимался любовью, и водил машину. Рене была уверена, что он делает хорошо все, за что только берется.

Они въехали в город. В салоне негромко играло радио. Они молчали, может потому что сегодня уже очень многое сказали друг другу. Она полезла за сигаретами и небрежно и весело спросила:

— Скажи, а в такой исторически ценной выигранной в покер машине можно курить?

— Можно, — он тоже достал сигареты.

— А куда мы едем?

— Сам не знаю. Хочу найти маленькое местечко, где можно будет и поесть, и тебя потискать.

— Ооо!!! — застонала Рене. — Прекрати, Ромингер! Так нельзя!

— Что не так? — невинно улыбнулся он.

— Да я постоянно тебя хочу! Это просто невозможно!

— А чем ты недовольна? — ухмыльнулся он с очень довольным видом.

— Черт! — в сердцах буркнула она. — Потому что… сидеть больно… и постоянно трусы мокрые.

Он развеселился:

— Правда что ли? Надо проверить.

— И думать забудь! Твои проверки кончатся тем, что мы начнем… ой… прямо тут на обочине! Просто прекрати меня все время возбуждать! Мне и так сегодня весь день больно ходить было!

— Ого, — он приподнял бровь, небрежно протянул руку и легонько нажал между ее бедрами: — Горячо…

— Конечно, горячо, — буркнула Рене. — С таким-то горячим парнем.

— А у тебя есть там такая классная штучка, — вдруг хихикнул он. — Ну как она мне нравится. Вот она чертовски горячая.

— Родинка? Ты говорил…

— Нет, я не о родинке. Знаешь, когда я там прикасаюсь, ты сразу становишься такаа-ая мокрая. И так стонешь.

Рене покраснела. Отто выехал на ярко освещенную площадь.

— Ты опять! — простонала она. — Если не прекратишь, я вылезу из машины и сяду в снег. Чтобы остыть.

Он снова захохотал. Ему и в голову не приходило, как много он смеется, когда они вместе.

— Мне тоже придется сесть в снег. Посидим в снегу рядом?

— Нет. Мы и в снегу начнем тра… Черт! Все из-за тебя!

— Да что ты вопишь? Во, смотри.

Они въехали в какой-то маленький переулок в стороне от ярко освещенного центра. Позади деревьев, увитых разноцветными электрическими гирляндами, стоял деревянный симпатичный домик, на котором красовалась вывеска очень старинного вида «Шварц Джованни».

— По-моему, недурно, — сказал Отто, направляя БМВ к маленькой полупустой стоянке у кафе. Забавно, подумал он, что он ухаживает за Рене. Именно ухаживает, причем не до постели, когда это имело бы какой-то практический смысл, а после. И только частично ради реставрации ее реноме. Главным образом все же потому, что ему так хочется. Хочется отвести ее в ресторан, посидеть с ней, подразнить и посмеяться. До сих пор он водил в рестораны только Рэчел и Клоэ. Рэчел — потому что ей нужно было светиться и потому что ей это нравилось. Клоэ — потому что это было частью соглашения (им тоже надо было светиться, чтобы все знали, что они — пара). Кстати, платили они при этом пополам. А Рене была первой девушкой, с которой ему именно хотелось поужинать где-то. Вот он и ужинает. А зачем ему было куда-то водить других, затевать все эти сложности с кабаками, если девчонки и без того за ним бегали? Еще тратить на них деньги и выслушивать за столом все их глупости — да много чести. Девушки ему были нужны только для секса, и больше ни для чего. Ужинать и разговаривать он предпочитал с мужчинами. Оно и спокойнее, и приятнее, и дешевле обходится. Даже странно, почему ему интересно просто поговорить с этой — она, конечно, забавная и довольно остроумна, но… Ладно, что толку думать об этом. Он восстанавливает ее репутацию, вот и все. Надо просто держать это в уме.

Ресторанчик оказался вполне в его вкусе — маленький и уютный. Бревенчатые стены, всякая интересная кухонная утварь на деревянных столбах, единственный источник света — камин, укромные столики. Они заняли маленький круглый столик между окном и камином. Еще до того, как им принесли меню, Отто успел дотянуться под столом до Рене и нащупать сквозь ее джинсы все, что ему было нужно. Ему доставляло невероятное наслаждение видеть, что ее губы приоткрылись, дыхание убыстряется, а его пальцам становится горячо даже сквозь грубую джинсовую ткань.

— Ты опять это делаешь, — прошептала она.

— Что именно?

— Это. Заводишь меня. Перестань. Мы в общественном месте.

— Если дело дойдет до того, мы всегда можем пойти в машину.

— Я готова, — застенчиво сказала Рене, и он опять расхохотался:

— Угомонись, нимфоманка. Надо заказать чего-нибудь и поужинать.

— Опять ты о еде!

— Уже определись — или я все время о сексе, или о еде.

— Надо сменить тему, — Рене потупилась. — Мне неудобно… кругом люди, а мы про это…

— Предлагаю обсудить тенденции колебаний кросс-курсов европейских валют в течение последних трех лет. Это достаточно нейтральная для тебя тема?

— Все веселишься?

— Естественно, фройляйн.

— А зачем тебе учиться на МВА, раз ты профессиональный спортсмен?

Отто пожал плечами:

— Всегда надо иметь что-то помимо основной ставки. Нельзя заниматься профессиональным спортом всю жизнь — большинство уходят лет в 30, ну максимум в 35. Потом надо придумывать что-то другое. Иметь какую-то другую профессию.

— То есть у всех помимо лыж есть какая-то профессия?

— Нет, конечно. Многие начинают репу чесать уже ближе к завершению карьеры. Некоторые уходят в спортивную индустрию. Некоторые — в околоспортивную коммерцию или на спортивные каналы. Некоторые, кому хватило ума создать приличный капитал, занимаются инвестициями и живут на это. — Как только разговор стал относительно нейтральным, Рене уже не нужно было вытягивать из него каждое слово клещами, как в попытках разговоров про него самого или его семью. Но ее все равно интересовал больше он сам, чем теоретическая информация о профи-спорте.

— А ты что будешь делать со своим МВА?

— А что люди обычно делают? Чаще всего набирают опыт в качестве наемных работников и менеджеров, потом открывают свой бизнес.

— И ты так же хочешь?

— Возможно. У меня есть время определиться — лет десять-пятнадцать примерно.

— А как насчет банка твоего отца?

Он быстренько закрылся:

— Не думал об этом. Тебе надо поесть плотно, малыш, у нас впереди длинная и вполне деятельная ночь.

— А скажи, почему все-таки ты не танцуешь? Это же так классно…

— А ты почему не занимаешься дельтапланеризмом? Это тоже очень классно.

Рене насупилась. Этот человек, вполне вероятно, использовал МВА как прикрытие, а на самом деле учился в школе, которая готовит шпионов — вытягивать из него информацию было совершенно безнадежным делом. В отместку она сказала:

— Всю жизнь мечтала, что мой парень будет хорошо танцевать. А еще играть на гитаре. И, в идеале, петь. Мне не повезло?

— Жизнь сурова, — ухмыльнулся Отто. — Я не играю ни на чем, кроме как на нервах. Вот это мне удается очень хорошо.

— Я уже оценила, — Рене закурила и улыбнулась ему сквозь дым. — Как насчет спеть?

— От моего пения вороны дохнут на лету.

— От зависти?

Он хохотнул:

— Нет, от разрыва сердца.

— И все равно, человек, который так двигается, как ты, запросто мог бы танцевать.

— У меня нет слуха, я ни за что в ритм не попаду.