Мой предприимчивый Викинг (СИ)

- Спасибо, Маша, - выдохнула я, сбросила звонок и с ожесточением принялась кусать губы.

Девочка в кроватке вновь всхлипнула. Сердце сжалось, дышать стало тяжело, и выхода не наблюдалось в обозримом будущем, я старалась осмыслить произошедшее. Мысли неотступно возвращались к Евгении, Жене, ЖенькеВасильевой, чья дочка лежит сейчас в приемном отделении детского дома и, не отводя от меня огромных перепуганных глаз, беззвучно горько плачет. Тихий плач он самый ужасный. Сжаты в кулачки тоненькие ручки, словно она собиралась по-настоящему обороняться от новой беды, которая на нее свалилась.

И еще какая беда... родственников у ее мамы Жени не было, родители погибли, едва девушке исполнилось двадцать, в автокатастрофе. Отца малышки, судя по всему, тоже нет. Я смотрела на девочку, чью мать я так хорошо когда-то знала. У меня никогда не было других подруг, кроме Леськи, но так сложилось, с Женей мы познакомились еще на первом курсе, замечательно общались, пока она однажды не исчезла. Как раз из-за смерти родителей, как позже выяснилось. Платить за ее обучение оказалось просто некому. А время оплаты как раз подошло, но девушка отложенные деньги за оплату следующих полгода учебы потратила на похороны родных. Больше я Женю никогда не видела. Мы с Лесей не знали, где она живет, а выходить на любой контакт та отказывалась, но отчего-то я про нее периодически вспоминала. Знаете, бывают люди, которых быстро забываешь, а бывает наоборот... словно чувствуешь, что судьба еще сведет. Наверное, такое участие у меня проявляется еще и потому, что сама знаю какого это терять любимого человека. Но ее горе неизмеримо было больше моего. А теперь и это...

Марьям действительно была похожа на свою маму: те же губки, носик. Только вот волосики черненькие, а мама у нее была рыжая. Была...

Прикрыла на секунду глаза. Нет, плакать я не собиралась, но невозможно было смотреть в глаза этому ребенку. Ребенку, который, как оказалось, тебе не чужд и ты невольно становишься единственным, кто хоть что-то обязан сделать. Иначе попросту потеряешь сон.

Сердцу не прикажешь. Я всегда старалась относиться ко всем сиротам заботливо и ровно, но Марьям... я не смогу примериться с самой собой, если оставлю ее вот так просто. «Ампутированное детство» - вот что ее ждет здесь. Однажды в жизни я уже приняла неверное решение, поэтому подобную непозволительную ошибку совершить снова... практически дважды... нет.

- Мирослава,- участливо коснулась моего плеча Александра Сергеевна, - ты знала маму этой девочки?

Потерла устало переносицу. Решение сформировалось быстро. Всё равно я хотела в будущем взять ребенка из детского дома. Да, не так скоро, предварительно подготовив воздушную подушку. Но судьба сама дала понять, когда действительно пора.

Я загнала поглубже тоску и глубокую печаль, решение принято. Подняла взгляд на малышку и по-новому посмотрела на нее. Милые щечки, цвет волос как у меня... вымученно улыбнулась и протянула к девочке руку, чтобы коснуться взлохмаченной макушки. Девочка удивленно воззрилась на меня, даже дорожки из слез пересохли. А затем пришла очередь удивляться мне. Марьям поймала мой указательный пальчик в маленький кулак и крепко сжала.

Я остолбенела, как громом пораженная, потому что губы девочки задрожали, и она тихонько пискнула:

- мама...

Я попыталась унять ревущую боль в сердце и как можно теплее улыбнуться. Не знаю, хорошо ли вышло.

Погладила еще пару раз девочку по головке. Странно, но она не пугалась меня и не дергалась.

Повернулась к молчавшей всё это время женщине.

- Александра Сергеевна, мне же могут одобрить удочерение?

Женщина выронила папку с документами из рук на пол. И с полминуты с широко открытыми глазами глядела на меня, будто не в силах поверить в только что услышанное. Она знала, я никогда бы просто так не решилась на удочерение. Уж сколько раз я слышала от детдомовских детишек коробящие душу вопросы «Тетя Мила, может, вы заберете меня к себе? Я никому не скажу. Честно-честно! Я буду все делать у вас дома, буду послушной(ым). И никого не буду обижать. Давайте, я стану вашей дочкой (сыном). Детям нельзя без дома. Ведь, правда?»

Но я была наученная опытом общения именно на эту тему. И как бы сильно не было желание взять под опеку всех и сразу, я воплотить это желание, естественно, не могла. Нас всех приходящих заранее предупреждали о подобных вопросах, и должных ответах на них.

- Ты серьезно, Мирослава? Хорошо подумала? Процесс этот долгий и серьезный, поэтому подходить к нему нужно тоже серьезно.

Кивнула. Женщина протяжно выдохнула.

- Это не делается быстро. От двух месяцев минимум... Но я постараюсь с Машей ускорить дело.

Неловко погладила девочку на прощание и пообещала, что обязательно вернусь. Самое тяжелое было забрать свой пальчик из ее ладошки.

- Я хорошо знала ее маму, - решилась отчего-то рассказать об этом, - в университете вместе учились, хорошая была девушка. - Да, хорошая.. солнечная... - Да и пора мне уже детей заводить.

- Своих, Мирослава! Своих. Я не буду тебя отговаривать, но, может, еще хорошенько подумаешь?

Своих...

Улыбнулась женщине грустно. Покачала отрицательно головой.

- Нет, я твердо решила. А сейчас я, наверное, пойду. Детишкам подарки раздам, пообщаюсь и поеду. Надо столько всего подготовить, обдумать, узнать. Вы звоните, номер мой у вас есть. Но Марьям я заберу обязательно.

Нянечка покачала головой, но затем, словно приняв для себя моё решение, взяла мои руки в свои и в знак поддержки сжала.

- Ты иди, мне ребенка еще устроить надо. Не волнуйся, позабочусь о ней. А завтра начну всё оформлять. И Маше прямо сейчас позвоню. Обрадую. Коль всё решила, ступай. Детки в общей игровой сидят.

Я обняла эту хорошую добрую женщину. Бросила последний взгляд на кроватку с малышкой и вышла из приемной.

Глава 7.3

Большинство ребятишек встретили мою персону с удивлением сопровождённым радостными улыбками, которое тут же сменилось восторженными криками, визгами и писками. Они бросались мне на шею, висли на руках. А когда молодая нянечка помогла втащить подарки, едва не случился детский коллективный обморок.

Новенькие же малыши первые десять минут вели себя настороженно, сторонились. Правда, любопытство в их глазах читалось на раз. В конце концов, после недолгого привыкания, они тоже решились приобщиться к основной группе.

Я искренне старалась открыто всем улыбаться. Желая подарить им себя без остатка в этот короткий час. Еще перед входом в игровую комнату приказала себе оставить все горести и проблемы за дверью. Нечего показывать малышам свои взрослые печали и портить им общую радость от появления долгожданного гостя тем, что гость какой-то хмурый. Не к чему это. Поэтому переступила порог другая я, абсолютно положительная. Дети же всё чувствуют...

Мы расселись кружком прямо на зеленом ковре и принялись все вместе терзать упаковочную бумагу. Время пролетело ужасающе быстро. Ребятишки с присущей их возрасту восхитительной непосредственностью наперебой рассказывали мне о прошедшем месяце, собственных грандиозных достижениях. Жаловались на завтраки в виде каши, неизменно вызывая у меня своей болтовней умиленную улыбку. Не забывали при этом и продолжать рассматривать подарки, примерять, тестировать, но и, естественно, благодарить... кто бурно, а кто скромно. В зависимости от собственного характера.

Но всему хорошему обязательно приходит конец. Нянечки стали торопить, подходило время ужина и отхода ко сну. Дети были безутешны, настолько сильно расстроились, что казалось вот-вот хлынет мощный поток слёз. Но наученная опытом я быстро переключила их внимание снова на новые игрушки, самым наглым образом заболтала и вообще воспользовалась детской доверчивостью. А что делать? По-другому не отпустили бы. Итак вырвалась только под страшную клятву на настольной библии любого ребенка (толстом собрании сказок великого нашего Пушкина), что я, Матвеева Мирослава, такого-то года рождения, рыбного знака зодиака, обязуюсь явиться в принудительном порядке в течение двух недель (тут мы ужасно торговались, сначала меня пытались развести на «каждый день») к ним в гости внепланово. Иначе! Тут вообще страх пошел... Иначе вырастут у меня бородавки по всему телу! Ух, и как я на это решилась только согласиться? Какая сорвиголова в моём тихом омуте однако притаилась.