Чары

Стиснув зубы, чтобы скрыть свое сильное разочарование, она приступила к решению другой своей первоочередной задачи – поискам работы. Они оказались такими же безрезультатными. Шестнадцатилетняя девушка-швейцарка, без необходимых для работы документов и даже без удостоверения личности, без квалификации и опыта и не желающая вдаваться в подробности о своей семье, была малопривлекательным кандидатом на рабочее место. Конечно, Мадлен могла бы мыть посуду в ресторанах и барах, прислуживать официанткой за столиком, дожидаясь чаевых, или стать фотомоделью для какого-нибудь капризного сомнительного фотографа, но она знала, что Ной скорей отвезет ее назад в Цюрих – даже если она будет брыкаться и кричать, – чем позволит ей заняться такой неподобающей ей работой.

Ее две недели были почти на исходе. В последний день февраля, в половине четвертого пополудни, сидя за кофе со сливками в кафе «Флора» и просматривая газеты и журнальчики, Мадлен подняла голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как черноволосая девушка за соседним столиком вдруг упала со стула в обморок.

– Все в порядке. Все хорошо, – успокаивала ее Мадлен, когда девушка пришла в себя и дала Мадлен себя поднять. – С вами все хорошо.

Мадлен позвала официанта.

– Un cognac s'il vous plait, Monsieur. [42]

– Извините меня, – слабо проговорила девушка и закрыла глаза.

– Пустяки, – ответила Мадлен.

Принесли коньяк, и она бережно поднесла рюмку ко рту девушки – так, что лишь чуть-чуть влилось через ее губы.

– Не принимайте это близко к сердцу, я никуда не спешу.

– Третий раз, – сказала девушка и заплакала.

– Не надо, – сказала Мадлен, расстроившись. – Может, вам просто нужен свежий воздух – давайте, я помогу вам выйти на улицу?

Девушка покачала головой.

– Не сейчас.

Она нашла носовой платок в своей сумочке и отерла глаза.

– Извините, – повторила она. – Мне так неловко.

– Почему? – спросила Мадлен. – Вам просто стало плохо – вот и все.

– Я не больна, – проговорила девушка, и слезы опять потекли из ее глаз. – Я – беременна.

– Ох, – вырвалось у Мадлен, заметившей, что на ее пальце не было кольца. Она не знала, что сказать.

– Вернитесь к своему кофе, – сказала девушка. – Теперь со мной все хорошо.

– Нет, не все хорошо.

Мадлен помолчала.

– Как Вас зовут?

– Симона.

– Пейте коньяк, Симона.

Девушка повиновалась.

– А ваше имя?

– Мадлен Габриэл. – Она помолчала опять. – А вы уверены?

– Насчет беременности? Полностью.

Глаза Симоны были похожи на спелые черные вишни, с красными кругами вокруг них, ее кожа была бледно-оливковой, нижняя губа была пухлой, даже немного опухшей, словно она кусала ее.

– Три месяца, – сказала она. – И когда они узнают, я окажусь на улице.

– Кто?

– Мсье и мадам Люссак – я у них работаю. Я – bonne à tout faire, [43] их горничная, и я недостаточно сильная, чтобы скрывать от них правду – я уже три раза падала в обморок.

– Может, они вам помогут?

– Нет, – Симона покачала головой. – Как они могут? Они – приличные люди с маленькими детьми. И в любом случае, есть вещи, которые я делать больше не должна – если хочу сохранить ребенка…

– Конечно, вы хотите его сохранить. Симона пожала плечами.

– Было бы проще… – она замолчала. Мадлен посмотрела на нее.

– Пойдемте.

– Мне еще не пора – мне хочется еще посидеть.

– Мы пойдем не к вам на работу.

– Тогда куда же?

– Со мной, – улыбнулась Мадлен. – Домой.

Мадлен уже выложила ей то, что самой Мадлен показалось блестящим и гениальным по своей простоте планом. Даже если б хозяева девушки были и более добросердечными, и более широко мыслящими, чем можно было заключить со слов Симоны, ей все равно бы пришлось оставить это место, потому что она не смогла бы выполнять свои тяжелые обязанности. И это освобождает вакансию, для которой Мадлен была не так уж неквалифицированна, как в случае с любой другой работой.

– Я – сильная, – говорила она решительно Симоне. – У меня есть воля, и мне отчаянно нужна работа. И там есть, где жить – все просто идеально!

– А я? – спросила разумно Симона. – Где же буду жить я?

– Ты можешь остаться здесь, с Ноем, – Мадлен предусмотрела все. – Ему нужна горничная – но это будет гораздо более легкая работа, чем та, к которой ты привыкла. Он – добрейший, тишайший и заботливейший человек на свете.

– Но он меня даже не знает. Ты же ничего не знаешь обо мне – ты просто подобрала меня с пола в кафе. Я для тебя – полная незнакомка, ты даже не знаешь моей фамилии.

– А я ведь могу ее узнать?

– Дайя.

– А что это за фамилия?

Впервые за время их знакомства Симона улыбнулась.

– Мой отец – алжирец, а мать – француженка.

– Bon, [44] – сказала Мадлен. – Теперь я знаю твое полное имя.

Когда Ной вернулся домой, Мадлен была уже наготове. Велев Симоне оставаться в спальне, она встретила кантора самой трагической передачей истории девушки, на какую только была способна, и выпалила планы на свой собственный счет.

– Я могу сама представиться мадам Люссак в ее grand appartement [45] – они занимают два этажа на бульваре Сен-Жермен в районе Бурбонского дворца – прежде чем она даже узнает о ждущей ее проблеме. Это же здорово, Ной! Ей даже не придется тратить время и нервы на поиски новой горничной – ведь я могу приступить к работе сразу же, как только ее оставит Симона.

Она в первый раз перевела дух и посмотрела на реакцию Ноя.

– Теперь я могу высказать свое мнение? – спросил он мягко.

– Конечно.

– А как это поможет Симоне?

Мадлен приступила ко второй части своего плана.

– И, пожалуйста, не говорите, что вам не нужна прислуга – потому что она вам нужна. Господин такого положения, как ваше, просто должен иметь экономку. У вас есть более важные, более духовные вещи, о которых вы можете думать – а не тупые однообразные домашние дела. Симона может ходить за вас по магазинам…

– А мне нравится покупать самому, – вставил он.

– Конечно, отдельные вещи – но не все эти утомительные и скучные необходимости… такие, как мыло или крем для чистки ботинок. Да и потом, вы не очень любите мыть и стирать, правда, не любите? И я знаю, как вы ненавидите гладить рубашки. А Симона гладит просто превосходно!

– Вы уже видели ее за работой? – поинтересовался Ной.

– Еще нет, но она говорила мне, и я ей верю – у нее честное лицо.

– А, может, мне тоже покажут это лицо? – предложил Ной. – Думаю, именно поэтому Хекси скребется в вашей спальне.

– Я позову ее.

– Будьте так любезны.

Симона была скованной от смущения, глаза ее еще больше покраснели.

– Мне так стыдно, мсье, – прошептала она.

– Где живет ваша семья?

– В Авиньоне, мсье.

– А может, вам лучше вернуться к ним, домой?

– В свое время, – допустила Симона. – Может случиться так, что у меня не будет другого выбора… но все же я надеюсь, что… – Она густо покраснела.

– …что мой друг женится на мне.

– Вы любите его?

– Очень.

– А он знает, что вы ждете от него ребенка? – спросил осторожно и вежливо Ной.

Симона кивнула.

– Думаю, он испугался… Но он – неплохой парень… может, он вернется ко мне. Но если я сейчас уеду из Парижа, тогда – надежды никакой.

– Понимаю.

– Правда? – быстро подхватила Мадлен. – Я знала, что Вы поймете.

– Я понимаю, что мадемуазель Дайя в плачевном положении.

– Но оно не настолько плачевное – по крайней мере, теперь, – глаза Мадлен блестели ярче, чем обычно. – Это такое чудесное волшебное разрешение проблемы – оно поможет нам всем.

– Это невозможно, – сказал Ной.

– Ерунда! Это не только единственно возможное решение – оно и еще очень удобное. Для всех нас. Вы говорили, что если я найду подходящую безопасную работу и место, где жить, вы одобрите мои действия, а мсье и мадам Люссак – очень почтенные уважаемые люди.