Открытие сезона

Нас отвлекла Флора: она топталась около двери, и сейчас бросилась ко мне, сказать, что Джо плачет.

Поскольку цикл машины давал мне двадцать минут свободного времени, я решила пойти прогуляться и покатать его в коляске. Софи попрощалась со мной, но возле дверей окликнула:

– Виндхэм сказал мне, что уезжает в выходные. Он собирается начать работу над фильмом, вы не знаете, о чем будет картина?

Мне показалось, что это было сказано специально, чтобы сделать мне больно и выявить мою неосведомленность, но ошиблась. Она заметила, что утром прочитала два положительных отзыва о своей роли в «Клене». Я поздравила ее с этим, и она продолжала болтать: она, мол, надеется, что мнение Виндхэма о ее таланте изменилось к лучшему и он сделает из нее кинозвезду, она даже была готова выпытать у меня (это в такой-то момент!), нет ли у меня каких-то новостей для нее. И рассчитывала она отнюдь не на мою неосведомленность, а на участие в ее судьбе.

Я оставила ее, как всегда удивленная этими профессиональными актерскими качествами, и катала Джо, пока он не успокоился. Когда пришло время вернуться за бельем, мне ужасно не захотелось идти обратно в прачечную. Я не была уверена, что Софи догадается уйти, пока ее машина работает в автоматическом режиме. Я подумала, что может произойти с выстиранным бельем, за которым никто не придет: вероятно, служащий вынет его из машины и бросит гнить в корзинку в течение установленного правилами срока хранения, вроде трех месяцев. Мне было неприятно думать, что такая судьба уготована моему покрывалу из-за Софи Брент, поэтому я все же вернулась и взяла свои вещи. Софи там не было. Я бросила взгляд на ее машину и заметила с каким-то мелочным злорадством, что в спешке она бросила к белым вещам что-то цветное, и теперь все ее белье стало грязно-розового цвета.

Когда я вышла и прачечной и бросила мешок с выстиранным бельем в ноги Джо, Флора принялась упрашивать меня пойти посмотреть уточек. Небо было синевато-серое, а тучи низко нависали над крышами домов, но у меня не было сил сопротивляться Флоре, и я подумала, что радость видеть ее улыбающееся просветленное личико будет стоить любого дождя. У воды я дала Флоре полбулки, купленной для чая, и смотрела, как она бросает кусочки жадным стайкам птиц, клюющихся и сражающихся за каждую хлебную крошку. Я думала о том, что я сделала с Дэвидом, и что он сделал со мной, и кто был первым. Подцепил ли он Софи, потому что Виндхэм оставил ее для него? Или, напротив, Виндхэм занялся мной, потому что Софи была уже занята Дэвидом и поэтому недоступна? Насколько безнадежна эта ситуация? Сможем ли мы – я, Дэвид, Флора и Джозеф – когда-нибудь вместе стоять возле воды, бросая птицам кусочки хлеба и отдаваясь этому тихому удовольствию? Я думала обо всем этом, мечтательно облокотившись на ручку коляски, когда заметила приближающегося ко мне со стороны театра Виндхэма. Он был один и явно искал меня, крутя по сторонам головой, словно медведь. Я стояла и ждала: отягощенная двумя детьми, я бы не успела уйти до того, как он увидел бы меня. Когда он подошел ближе, я заметила, что он в очень плохом настроении. Его первыми словами были:

– Зачем ты заставила меня провожать эту испорченную девчонку? Представляю, как вы с Дэвидом веселились в своей маленькой кроватке на мой счет!

– Ты действительно так думаешь? – спросила я. Теперь я снова противостояла ему, но ощущала такую апатию, что даже не обрадовалась, что могу вызывать столь бурные чувства.

– А что еще я могу думать? – мрачно бросил он, глядя на Джозефа. – Что я еще могу думать? – он казался таким рассерженным, что я поняла, почему его так боятся во время репетиций.

– Я не знаю. И не кричи, ты испугаешь детей.

– О, Боже, – сказал Виндхэм, – тебе всегда необходимо таскать с собой весь выводок?

– Что ты имеешь в виду? Это мои дети, я хочу, чтобы они были со мной, я люблю их.

– Кажется, ты только их и любишь, – проворчал он. – Ты никогда не думаешь ни о ком, кроме них. Не знаю, почему твой муж уживается с тобой, но я уверен, что от меня ты этого не дождалась бы. Ты не уделяешь мне и четверти своего внимания, верно?

– Мой муж не уживается со мной, – сказала я устало, все крепче вцепляясь в ручку коляски, – он предпочитает Софи Брент.

– Это несерьезно, – отмахнулся он. – Такое со всеми бывает. Это твоя вина, ты отказываешься спать даже с ним, а он имеет право на это. Я знал, что с тобой что-то не так с самого начала: ты с ненормальным аппетитом поедала все эти авокадо, креветочные коктейли и артишоки…

В этот момент я случайно бросила взгляд в сторону, один из механических, полубессознательных взглядов, чтобы проверить детей. И увидела, как Флора поскользнулась и упала в реку. Я так часто представляла себе это, что была ко всему готова и ни секунды не раздумывала: я оказалась в реке почти одновременно с ней, как только вода сомкнулась над ее головкой. Я увидела ее личико на расстоянии вытянутой руки и расширенные от удивления глаза. Здесь было неглубоко, но на дне имелись ямы, и все, что я когда-то слышала о предательском поведении реки Вай, вспомнилось мне, как только я схватила ее за ногу и потащила к себе. Я подхватила ее на руки, но сама потеряла равновесие, и мы снова рухнули в воду, причем я оказалась в ней по самые плечи. Мне удалось удержать дочь над поверхностью воды, пока я нащупывала опору, и уже через мгновенье мы сидели на берегу. Тут она заплакала, а я сидела с ногами, опутанными водорослями, пытаясь успокоить и согреть ее; она же продолжала кричать и прижиматься своей мокрой головкой к моей груди. Мне не пришло в голову оглядеться по сторонам в поисках помощи, и только когда ее крики немного утихли, я попыталась встать и увидела Виндхэма в окружении толпы людей, собравшихся поглазеть на несчастный случай.

Я попыталась подняться на ноги, одной рукой прижимая к себе Флору, а другую протягивая Виндхэму, который протащил меня два последних фута до вершины склона. Меня тут же окружили доброжелатели, слишком по-английски сдержанные, чтобы вмешиваться, но слишком любопытные, чтобы разойтись. С меня стекала вода, одежда плотно облегала тело, подчеркивая мои формы. Если мне когда-либо и хотелось оказаться в центре внимания, то сейчас я этого добилась. Помню, как Виндхэм взял меня за руку и поцеловал в щеку, потом попросил всех разойтись, и мы пошли в театр, чтобы обсохнуть.

– Так она из театра, – сказала какая-то старуха, словно это само за себя говорило, словно я выступила в каком-то публичном шоу, но мне было уже все равно. Я только спросила, где Джозеф, и Виндхэм, благородный, гуманный, старый Виндхэм проводил меня в театр, поддерживая одной рукой, а другой толкая перед собой коляску с Джо и выстиранным бельем. К тому времени, когда мы прибыли в театр, крики Флоры перешли в стоны.

– Вам лучше пойти ко мне домой и просохнуть, – предложил Виндхэм, но я сказала, что все это увидят, и мне лучше пойти в театр и воспользоваться в гримерной Дэвида его полотенцами. Поэтому он отвел меня в гримерную, оставив Джо внизу вместе с вахтером. Я раздела Флору, вытерла ее полотенцем Дэвида и завернула в одну из пеленок. Потом я разделась сама и натянула халат Дэвида. На руках у меня сидела Флора и наотрез отказывалась отцепиться хотя бы на минутку. Мои воспоминания об этом размыты, я помню только ее всхлипывания, мокрую одежду и то, что я снова и снова благодарила Виндхэма, кажется, за то, что он катил коляску Джо вместо меня.

Я попыталась объяснить Флоре, что ей сейчас лучше, что она просто немного искупалась с мамочкой, словно на море. Виндхэм предложил отвезти нас домой на машине, но я сказала, что не могу поехать домой в халате. Он сходил в девичью гримерную и возвратился с единственной пригодной для выхода на улицу вещью – это был плащ Софи Брент. Я надела его, слабо смущенная тем, что и Флора и Виндхэм могут видеть мое обнаженное тело, и мы пошли вниз забрать Джозефа. Там тоже собрались люди, и Виндхэм оставил меня с ними, пока ходил за своей машиной. Виола и Джулиан тоже были среди них: кажется, это Джулиан вытащил Джо из коляски и передал его мне, когда я садилась в машину.