Наше лето

Даниэлла явно была очень довольна собой.

– Эти крошечные милые куколки! Очень легко спрятать.

– Миниатюры. Крошечные статуэтки. Кукольные дома. Маленькой девочке дарят кукольный дом, – сказала Клер. – Своего рода коробочку, которую можно надежно запереть. А маленькому мальчику дарят железную дорогу. Представляете, как отличается кукольный дом от железной дороги?

– Все меняется, – вторила я. – Все изменилось. Взгляните на девочек, играющих в футбол и… ну не знаю… вытворяющих всякие фокусы с компьютером. Но это еще не означает, что они забыли о платьицах с оборками.

– Верно, – согласилась Клер. – Кстати, насчет платьев. Видели секцию Барби в «Сворсе»? [17] А кукольные отделы? Розовое по-прежнему преобладает. И еще куча традиционной, чисто девчачьей чепухи, которую навязывают детям.

– Ну, лично я ничего плохого в этом не нахожу, – заявила Даниэлла. – Я выросла среди розового, и, как видите, все обошлось. Заткнись, Джинси.

– Я? Да я вообще молчу!

– Но собиралась заговорить.

– Ты в самом деле считаешь, что так хорошо меня знаешь?

– Именно!

– Есть такая рок-звезда – Пинк, – вспомнила Клер.

– Лично мне такой розовый не по вкусу, – фыркнула Даниэлла.

– Русские матрешки, – внезапно осенило Клер. – Кукла в кукле.

– Кто с ними играет? – удивилась я. – Мне всегда казалось, что это, ну… украшения, что ли. Из тех, что пылятся в домах старушек. Домах старушек на Брайтон-Бич.

– Дневники с замочками, – оживилась Даниэлла. – Электронные записные книжки, снабженные чем-то вроде сирен на случай, если твой младший брат пытается открыть их без пароля. Я видела такие по телевизору.

– Помните свой первый чемодан? – вдруг спросила Клер с выражением гениального озарения человека, которого наутро ждет монументальное похмелье.

– Чемодан? – хмыкнула я. – Имеешь в виду рюкзак, что ли? Ранец? В нашей семье нет заядлых путешественников. Мы просто набивались в дряхлую колымагу и ехали примерно час до Энт-Лег, [18] штат Нью-Хэмпшир. Зачем для этого чемодан?

– Э… Понимаю. Но мы часто ездили в Чикаго. Там у нас родственники. И на Верхний полуостров тоже. [19] Конечно, для домика на озере особого багажа не нужно, но все же…

– Прости, – перебила я, – домик на озере? У тебя есть второй дом?

У Клер хватило совести покраснеть.

– Ничего особенного, – пробормотала она. – То есть все наши знакомые имеют дома на озере. Я хочу сказать…

– Не стоит.

– А какого он был цвета, – не унималась Даниэлла, – твой первый чемодан?

– Голубого. Темно-голубой. У моих родителей были одинаковые синие сумки, по-моему, из набора «Американский турист».

– А у меня была шляпная картонка, – похвасталась Даниэлла. – Ужасно непрактично. Шикарно, но непрактично. Не то чтобы я очень заботилась о практичности.

– Ты и сейчас не заботишься, – съязвила я.

– Мне бабушка подарила. Я очень ее любила. Из розовой лакированной кожи. Жаль, что она не сохранилась. Идеально подошла бы для хранения шиньонов.

– Первые косметические наборы, первая шикарная записная книжка…

– Так все дело в вещах, – брюзгливо перебила я. – У девчонок вечно полно барахла. Следовательно, им нужно место, чтобы все уложить.

– У мальчишек тоже много всего, – подумав, возразила Даниэлла. – И у мужчин. Всякие инструменты, ящики, пояса для инструментов…

– У меня есть ящик для инструментов, – весело объявила Клер. – Черный и блестящий. А ручка отвертки – фиолетовая с подсветкой.

– Никогда не думала, что скажу это, – пробормотала я, – но благодарение Богу за Уина. Он может пользоваться отверткой, верно? Исправить подтекающий унитаз? Сменить лампочку?

– Портфели, – продолжала Клер, игнорируя мои риторические вопросы. – У женщин и мужчин есть портфели.

– И коробки для завтраков, – добавила Даниэлла.

– Только не в моей семейке. Мы с Томми носили школьные завтраки в бумажных пакетах. Они вечно промокали. Особенно если мать заворачивала нам сливочный сыр и желе. А вот с арахисовым маслом и желе такого не случалось. Думаю, все дело в консистенции.

– Помните, как волнительно было раскрывать коробку для завтраков, даже если знаешь, что внутри? – вздохнула Даниэлла. – Иногда ужасно хочется, чтобы детство вернулось. Я так любила «Твинкиз»! [20]

– «Твинкиз»? – воскликнула я. – Брр! Предпочитаю «Снежки»!

– Как ты можешь? – воскликнула Клер с чем-то вроде искреннего ужаса.

– Интересно, чем это «Снежки» хуже «Твинкиз»? А что ты ела на десерт?

– В основном то, что пекла мать. Иногда мы покупали «Литтл Деббис».

– А что ты имеешь против «Хостесс»? [21]

– Ничего. Просто рассказываю, что мы ели на десерт. То, что готовила мать. Помню маленькие кексы с карамельной глазурью. А может, это была глазурь из сливочного масла и жженого сахара. Зато цвет помню отчетливо. Что бы это ни было, я ужасно любила такие кексы.

– Поразительно, чего только не хранит наша память! – философски заметила я. – Какие-то главные события, вроде вечера в честь окончания начальной школы, совершенно испарились, зато перед глазами так и стоит то, что каждый день надевал самый большой кретин в нашем классе.

– Что именно? – полюбопытствовала Даниэлла.

– Серый пристегивающийся галстук. Представляете, каждый день один и тот же! Может, у него был целый комод этих галстуков, не знаю. И не могу представить лицо бабушки, – а ведь я ее любила! Зато галстук… Он залоснился и поблескивал. А в нижнем левом углу темнело абсолютно круглое пятно… Почему я помню это, а не что-то куда более важное? Что это говорит обо мне?

– Что это говорит о памяти в целом? – поддержала Клер. – Об истории, биографии, автобиографии?

– Как звали этого парнишку? – спросила Даниэлла.

– Понятия не имею. Галстук, и все.

– Во втором или третьем классе через проход от меня тоже сидел мальчик. Не назову его имени, и даже лицо расплывается перед глазами, зато из уха всегда торчал огромный катышек серы…

– О Господи, меня сейчас стошнит! – завопила Даниэлла. – Клер, как у тебя язык повернулся?!

– Знаю, – отмахнулась она, допивая коктейль и причмокивая от удовольствия. – Омерзительная деталь, но я так ясно вижу щеку мальчишки и это вечно грязное ухо. Неужели мать никогда не проверяла его уши перед тем, как отправить в школу? Неужели никогда не заставляла мыться?

– Интересно, почему учительница не послала его матери записку с требованием умыть грязнулю? – воскликнула я, мгновенно представив свою мамашу, решительно и не слишком осторожно орудующую ватной палочкой.

Что за чудесные воспоминания!

– Почему я так и не сумела его забыть? – продолжала Клер. – И что это может означать для меня сейчас? Полагаю, в свое время это было занимательно, как в фильме ужасов. Но зачем мой разум зря тратит силы, сохраняя подобную информацию? Почему мне не вспомнить, как по-французски, скажем, «полка», зато чертов мальчишка с немытыми ушами останется со мной навсегда?!

– Одна из мрачных шуток Господа, – бросила я.

Клер выглядела крайне расстроенной.

– А вот и приятные воспоминания, – ободрила я. – Катание на санках. Или книга, которую я любила в детстве. Даже помню заглавие и знаю, что мне нравилось содержание, хотя уже трудно сказать, почему именно. Что это за воспоминание? Нечто вроде черно-белого кино. Почему воспоминания не могут быть цветными? Послушайте, это поразительно. Гарантирую, что к завтрашнему вечеру я не сумею пересказать детали этого разговора.

Столь меланхоличное наблюдение немного омрачило наш праздник. Правда, мы немного оживились, когда Молодой Мужчина и Молодая Женщина поднялись из-за стола. Мужчина обвил массивной ручищей тонкую талию подруги и повел ее к ступенькам террасы.