Лабиринты лжи

— С чего ты взяла?

— А почему я отпустила тебя в Непали одного, как ты думаешь? — ответила она вопросом на вопрос. — Я знала, что ты уходишь… Я могла бы увязаться с тобой.

— Тебе не удалось бы заставить меня делать что-то против воли, — возразил он. — Ладно, почему ты мне ничего не сказала?

— Потому что я знала, что ты его не найдешь. Если бы Эммет был жив, он пришел бы ко мне сегодня, а не болтался среди скал.

— Почему?

— Потому что сегодня у меня день рождения, а за пятнадцать лет он не пропустил ни одного, — объясняла она тихим, полным боли голосом, — до сегодняшнего дня.

Некоторое время на крыльце царила мертвая тишина.

Затем он заговорил, но так холодно и отстраненно, что ей захотелось оплакать двойную утрату — она потеряла брата и человека, который любил ее прошлой ночью. Вместо него появился хорошо знакомый садист.

— И ты не сочла нужным сказать мне об этом?

— Я хотела встретить Эммета одна.

— Ты хотела убедиться, что я для него буду безопасен, — возразил Бен. — Ты до сих пор мне не доверяешь. — В его голосе не было ни удивления, ни упрека. Простое утверждение.

Рейчел открыла было рот, собираясь сказать, что это не так, но ничего не сказала. Он был прав. При всем своем желании она ему не доверяла. Пока.

— Какое это имеет значение? — Она тихой сапой переменила тему. — Эммет — просто мелкая сошка по сравнению с другими террористами, кто до сих пор в бегах. Он случайно там оказался. Чисто случайно. Он не совершал никаких преступлений. Просто невезение.

Бен сидел с каменным лицом и смотрел на нее, как на мелкую букашку, будто она была одной из тех бабочек, что посылал ей Эммет ко дню рождения.

— Убийство — это, по-твоему, невезение? Тебе не кажется, что это как-то слишком мягко сказано?

— Это был несчастный случай. Разве он мог предугадать, что будет, когда он привел ее туда? Он просто шел в гости к друзьям.

— И он бросил ее одну умирать в развалинах, а сам отправился за пиццей.

Голос Бена был полон отвращения.

— Откуда ты знаешь? — вытаращила глаза Рейчел. — Про пиццу не было в газетах.

— Журналисту не нужно читать газеты, чтобы что-то узнать, — презрительным тоном отвечал Бен.

— Но какое это имеет значение? Почему ты помнишь такие мелочи? — не унималась она. Что-то было не так. Что-то страшное крылось в его словах. Она почувствовала, как внутри у нее растет темный ужас.

— Что? Мелочи? Да это стоило жизни невинной девятнадцатилетней девочке. — Что-то в ее пораженном лице пробило толщу его гнева, и он как-то сразу сдулся, негодование сменилось непередаваемой усталостью. Медленно проведя рукой по своим взъерошенным волосам, он прибавил: — Слушай, давай не будем об этом спорить. Я устал как собака, и у меня плохое настроение. Пойду лучше приму душ. Ты ужинала? — Она продолжала молча таращить глаза. Он коротко и грубо выругался. — Послушай, извини, что я сорвался. Я стану больше похож на человека, когда приму душ и выпью чего-нибудь. Извини.

Рейчел опять ничего не сказала.

Дверь за ним захлопнулась, и через минуту она услышала, как в душе полилась вода. Очень медленно она встала из гамака и подошла к перилам. Колени дрожали.

Рейчел видела ее лишь однажды, когда Эммет привозил ее к ним на выходные. Это совпало с демонстрацией в Беркли. Рейчел даже толком не помнила, как ее звали. Кейти? Касси? Что-то в этом роде. Ей было девятнадцать лет, и она обожала Эммета, не отходила от него ни на минуту, и двенадцатилетняя Рейчел страшно злилась и ревновала.

Крисси. Вот как ее звали. Красивая, девятнадцатилетняя Крисси. За два дня она сумела подружиться с Рейчел, рассказав ей, сколько у них общего. Они обе потеряли родителей и были очень преданы своим старшим братьям. Брат Крисси учился в Колумбийском университете на факультете журналистики. Она тоже выросла с бабушкой и дедушкой, которые ее очень любили. Ревность Рейчел почти прошла. На следующий день они уехали, а два месяца спустя она погибла, а Эммет ударился в бега.

Она вошла в дом, двигаясь как зомби — мимо ванной, где до сих пор шумела вода, в открытую дверь комнаты Бена. Фотография лежала там, где она ее оставила, — в верхнем ящике стола. Она выдвинула ящик и взглянула в лицо Крисси О'Хэнлон, смотревшей с фотографии пятнадцатилетней давности.

Она не слышала, как он выключил воду и открыл дверь ванной. Она не слышала его приближающихся шагов. Но она почувствовала, что он смотрит на нее, и повернулась.

Его бедра были обернуты толстым банным полотенцем, капли воды поблескивали на волосатой груди. Волосы были мокрые и взъерошенные, а взгляд — настороженный. Теперь она поняла причину этой вечной настороженности.

— Это твоя сестра, — услышала она свой хриплый и скрипучий голос.

— Да.

— Ты ищешь Эммета не для интервью, верно? Ты хочешь отомстить ему.

— Да.

Каждый слог гвоздем вонзался в гроб ее сердца.

— Ты хотел его убить? Или просто сдать в полицию?

Он так долго молчал, что ей уже показалось, что ответа она не дождется. Он подошел и вынул фотографию из ее безжизненных рук.

— Я хотел отделать его как следует, а потом сдать властям. Он не стоил той цены, которую я заплатил бы за его убийство. Он разрушил достаточно жизней — я не собирался позволить ему портить мою.

— Он ее уже испортил, — тихо заметила она. — Ну а я тут при чем? — Он стоял рядом, жаркий и мокрый, пахнущий мылом, и смотрел на нее пустыми глазами. Уголки ее губ едва заметно дрогнули в улыбке. — Или ты подумал, что раз Эммет убил твою сестру, то ты воспользуешься случаем и отплатишь ему за эту услугу, когда я неожиданно свалилась тебе на голову. Но ты не собирался тупо убивать меня, не правда ли? Так — прицельным ударом хлопнуть мою душу и сердце. Этого достаточно. Око за око, зуб за зуб. Как романтично! — Он ничего не ответил, даже не пошевелился. Ни единый мускул не дрогнул на его холодном лице. — Ну что ты на это скажешь? — не выдержала давящей тишины Рейчел. — Разве не так? Разве ты будешь отрицать, что когда ты меня впервые увидел, то все детали твоего плана мести встали на свои места?

«Скажи, что это не так, — мысленно умоляла она, — скажи, что я сошла с ума, что ты любишь меня, что не желаешь зла моему брату».

— Не буду, — произнес он глухим, бесцветным голосом, — я не отрицаю. — Он как будто собирался что-то добавить, и она затаила дыхание, цепляясь за последнюю надежду. И он произнес самое худшее, что можно было придумать: — Извини.

Тогда она залепила ему пощечину — так сильно, что рука сразу онемела. Звук удара потряс тихую комнату. Она со смутным удивлением уставилась на него — она даже не помнила, как подняла руку.

Затем она повернулась и вышла — из гостиной, из коттеджа, размеренной и спокойной походкой. Когда она прошла несколько ярдов по пляжу, что-то в ней надломилось и она бросилась бежать. Сердце уже больно колотилось в груди, ноги сводило судорогой, пересохшее горло хрипело, а она все не останавливалась. Она бежала, пока не споткнулась и не упала, растянувшись на песке где-то на пустынном пляже.

Там она лежала и плакала — оплакивая свою злосчастную мать, своего отца, которого не знала, своих бабушку и дедушку, своего брата и Крисси О'Хэнлон, всех, кто оставил ее и кого оставила она. Но больше всего она оплакивала Бена О'Хэнлона, который лгал, и лгал, и лгал. И еще Рейчел.