Рейтинг любви

Девяносто пять экземпляров папа положил в тумбочку под клетки с Семой и Чичей. Три штуки из девяносто пяти были кем-то взяты для ознакомления без сообщения об этом хозяевам, попросту украдены. Значит, семейство Гонсалесов-Поплавковых располагало девяносто двумя каталогами. «Это мои пропуска в мировое искусство! – кричал папа Поплавков с дачи в телефонную трубку. – Берегите каталоги! Я умру, если вы их разбазарите, черти!»

…Услышав предположение мужа, что старушенция, выплюнувшая в целлофановый пакет зубы с бриллиантовыми искрами, могла украсть папин каталог, Зойка немедленно бросилась на кухню, чтобы проверить – правда ли это или чушь собачья.

Через секунду раздался Зойкин истошный крик.

Он висел в квартире однообразной, мощной нотой, напоминая сирену «Скорой помощи».

Софья Чокчок, психолог Визуаль и Редька-Родриго бросились на кухню.

Там на полу, точнехонько в центре овала, нарисованного десять минут назад Зойкой, лежала в глубоком обмороке радиозвезда Лилия Горная. Ее рыжие густые волосы разметались в разные стороны по полу, как змеи над головой Медузы горгоны. Алое лаконичное платье живописными складками задрапировало изящные длинные ноги. Губы были чуть-чуть приоткрыты, ресницы сомкнуты, легкий румянец играл на нежных щеках.

– Красивая женщина, – пробормотал Иван Иванович Селедка.

– Вот это да! – выдавил Редька-Родриго.

– Кошмар! – решительно произнесла депутат Софья Чокчок.

– Ужас, – выдохнула доктор психологических наук Визуаль.

Хозяйка дома закрыла рот-сирену, метнулась к полкам и уже сунула под нос школьной подруге маленькое зеркало.

– Дышит, – деловито сообщила Зойка. – Значит, так. «Скорую» вызывать не будем. Последний раз, когда Федька Кампанелла здесь грохнулся, медики ехали к нам два часа сорок семь минут. Подхватываем Лильку под белые руцы, белые ножки, выволакиваем из подъезда и голосуем любую машину.

– Соображаешь, дура, что прохожие подумают? – отозвался на предложение жены Родриго Гонсалес. – Скажут, мы труп компанией сделали и теперь не знаем, куда его пристроить.

– Плевать мне, что скажут прохожие, главное, что я им отвечу! – обрезала Зойка мужа. – Господин Селедка, девочки, раз-два, подхватываем, не мешок картошки, не бочку с капустой, а женщину, мать и мою школьную подругу в одном флаконе и вы-ыносим!

Зойку послушались. Долго толкались в прихожей, пытаясь вынести Лилию Горную ногами вперед.

– С ума сошли! – орала Зойка. – Так обращаются с покойниками! Эх вы, люди нерусские!

– Сама ты это слово! – грубо отозвался господин Селедка. – Что же делать, если прихожая у вас – плюнуть негде. В лифте развернем как следует!

Софья Чокчок семенила ногами, стуча каблуками.

– Всем расскажу, всем, как спасала саму Лилию Горную, – бубнила она под нос. – Поверят, не поверят – все равно, но Бог дал еще одно доброе дело на мельницу предвыборной компании.

Психолог Визуаль пронзительно вглядывалась то в одно лицо, то в другое и у каждого спрашивала:

– А что случилось? Что произошло? Вы не знаете? А вы?

Хозяин дома Родриго Гонсалес зачем-то пытался натягивать на себя в прихожей длинный плащ, при этом он держал плечи и голову Лилии на поднятом вверх колене. То и дело создавалась аварийная ситуация: каждое мгновение радиоведущая могла соскользнуть на пол и сильно удариться головой о полированный паркет из пихты. Зойка шипела на благоверного, обзывая его испанскими горячими словечками. Родриго пыхтел и отвечал ей тем же.

Наконец все мучения, нестыковки, переругивания остались позади: компания с Лилией Горной наперевес вывалилась из подъезда на темную улицу.

Стояла июньская мягкая ночь. Загадочно горели фонари, где-то вдали, на параллельно идущем проспекте проносились автомашины.

Жалобно пахло липой. Нежными голосами попискивали растущие рядом с подъездом деревья: наверное, у местных птиц вылупились птенцы.

Дядька в джинсовой куртке и шелпанцах курил под козырьком подъезда. Увидев компанию с обморочной Лилией Горной, он испугался и закричал:

– Джильда! Джильда! Ко мне! Иди к папе!

Имя было таким звучным, что, казалось, на хозяйский зов выскочит немецкая овчарка или черный терьер, короче – собака крупных размеров. Но из темноты выкатился коричневый лохматый веселый шарик – цветная болонка. Дядька подхватил Джильду подмышку и бросился прочь. Он почему-то направил свои шлепанцы не в подъезд, а к соседнему дому.

– Кругом идиоты, – резюмировала его поведение Зойка Гонсалес-Поплавкова. – Голосуйте кто-нибудь, пора везти Лильку в приемное отделение больницы.

Компания молчала, словно никто не мог сообразить, как нужно голосовать, и вообще, что это такое – голосовать.

И вдруг откуда-то из ночи, прямо к подъезду мягко подкатила красивая машина. Она была голубого цвета, двигалась бесшумно. Казалось, что прибыла из другого времени, иного мира и конечно же была послана растерявшейся компании во спасение Лилии Горной. Это было сумасшедшее кино: «Лексус» спасал знаменитую радиозвезду.

– Что случилось? – спокойно спросил человек, сидевший за рулем.

– Женщине плохо! – заполошным голосом сообщила Зойка Гонсалес-Поплавкова. – Не могли бы вы?..

– Мог бы, – спокойно ответил мужчина. – Тем более что эта женщина мне немного знакома.

– Вам? Кто? Почему? – От любопытства Зойку аж затрясло.

– Да, мне. Ее зовут Лилия Дмитриевна. Фамилия – Горная. Сажайте даму в машину, довезу куда следует.

Возражений не последовало, наоборот – Лилию поспешно запихнули в «Лексус», забыв о том, что она не мешок с картошкой и не бочка с капустой. Иван Иванович Селедка, захлопывая дверцу машины, чуть было не прищемил радиозвезде подол алого платья и пятку на высоком каблуке.

Машина беззвучно отъехала, через несколько секнуд плавно растворясь на ночной улице.

В соседнем дворе жалобно пролаяла чья-то собака, раздались чьи-то приглушенные голоса. Тут Зойка Гонсалес-Поплавкова стукнула себя по бокам руками и спросила:

– Ребята, а кто это был? Куда это мы Лильку отправили?

Ответа не последовало. Родриго Гонсалес задумчиво закурил, сдерживая сытую отрыжку, Иван Иванович Селедка начал сморкаться в смятую бумажную салфетку, которую вынул из нагрудного кармана пиджака. Доктор психологических наук Визуаль пронзительно смотрела в ту сторону, куда укатил голубой «Лексус». В ее взоре угадывалась застарелая женская тоска. «Вот бы мне так! – говорили глаза психолога. – Увез бы меня кто-нибудь без комментариев в ночь или утро, в любое время суток, и дело с концом».

Софья Чокчок присвистнула: в этом звуке не прозвучало ничего обнадеживающего.

На часах было без двух минут 23.00.

О, городская летняя ночь! Странная женщина с размытым сумерками лицом. Каблучки, дыхание, торопливое движение. Ты спешишь по улицам и переулкам, ты спотыкаешься о камушки в тесном дворе, присаживаешься на детские скрипучие качели. Ты обижена, ты – в поиске нового счастья.

Кто обидел тебя, милая женщина?

Ах, оставь тяжелые мысли! Счастье обязательно будет! Оно неуловимо, и оно реально, оно сменяет плохое точно так же, как меняет сиропное розовое утро душное сукно теплой ночи. А гроза – духоту. И молодое любопытное солнце – вылущенный стручок лунного серпа. Ночь уходит, унося куда-то напряженный полуночный свет в окне дома напротив, и в том же окне появляется трепыхание тонкой шторы. Утром, утром эта штора начнет нежно биться, и этот трепет подтверждает: счастье есть, печаль есть, утро и ночь существуют.

О, городская летняя ночь, ты наполнена жизнью, как сосуд водой из незнакомого источника…

Лилия Горная очнулась в собственной квартире.

В прихожей горел свет.

Лилия лежала на постели, кем-то заботливо укрытая пледом.

На столике рядом с радиоведущей стоял стакан с минеральной водой, лежала на блюдце шоколадная конфета.