На кого похож арлекин

Денис не хотел мне рассказывать о развязке вчерашнего вечера, в памяти свистела черная дыра. Блэкаут с фейерверком?

— Денис, был ли фейерверк?

Бельчонок пожал плечами и нахмурился.

— Ну что ты такой сердитый? Денис, скажи мне только одно — был ли фейерверк?

— Да, был.

— Да?! — сердце мое оборвалось и висело на ниточке над бездной. Где-то на улице играли похоронный марш. С похмелья все мои фобии превращаются в огромных монстров в татуировках, символизирующих мои грехи: Так, теперь разложим этот сумбур по коробочкам и ящикам. Да-да, Гелка приставала к Денису, пытаясь запустить руку к нему в штаны, смеялась как идиотка. Я помню эти рыжие волосы, собранные в пучок на затылке. Ее пьяная голова болталась на тонкой шее как редиска, я хотел оторвать эту кукольную голову и бросить ее на рождественский снег. А Рафик? Раф обнимал меня, почему-то плакал.

— Мы танцевали, Денис?

— Да, мы танцевали. Точнее, это вы танцевали, а я заперся в ванной.

— ?!

— Я: я боялся Гелки, я умывался, я стирал с лица ее губную помаду. В этих ляпках я был похож на клоуна: Андрей, а знаешь еще чего я делал в ванной? Догадываешься, да?.. Я: ну: мастурбировал! Потому что ты так завел меня, когда наши ноги переплетались под столом: У меня постоянно стоял, и я стеснялся выйти из-за стола, а потом Гелка:

— ?

-:она схватила меня за: это: У нее была горячая-горячая рука:

Теперь я понимаю, почему я выставил за дверь своих дорогих гостей! По рассказу Дениса, я пытался задушить Гелку шарфом — и не удивительно! Я обязательно задушил бы ее, если бы не вмешался Раф. Ему тоже попало, но он все-таки знает, как успокоить меня в сумеречном сознании.

— Что было потом?

— Потом ты: ты зажег свечи и раздел меня, целовал от головы до пяток. Потом сделал это, но очень грубо и больно. Я кричал. Мне до сих пор больно.

Я еще раз посмотрел на окровавленную простынь, но даже вид крови моего бельчонка возбуждает меня до неистовства, я едва сдерживаю в груди клокочущую взрывную энергию. Она — адский пламень. Ад во мне. Мой милый мальчик, я уже давно спустился в ад. Земля гудит подо мной, когда я стою перед Денисом на коленях. А что касается моего домашнего садизма, то это для меня давно не новость. Стыдно признаться, но еще в розовом детстве мне хотелось иметь слугу-мальчика, которого мне обязательно хотелось мучить, бить и трахать — срывать одежду с его загорелого тела, хлестать его кожаным ремнем и делать с ним все, что захочется. А как насчет роли надзирателя в детском концентрационном лагере? Или сейчас, почему бы мне не найти работу в детской колонии? По крайней мере, я каждый день могу любоваться, как стриженые грубые мальчики плещутся под душем! Я мог бы даже вычислить своего подростка. В детских колониях всегда есть нужные петушки, которых трахают по ночам их товарищи, и никакие строгие наставники ничего не могут поделать с юношеской гиперсексуальностью. Хорошо, что у меня есть Денис и я не стал сахарным дядей для какого-нибудь сиротливого юного криминала: Да я сам живу вне закона. Хорошее дело — вся моя жизнь вне закона! Но уверяю вас, что после рутинного опроса населения вы будете шокированы количеством педофилических желаний: Нет, я холоден к детям — мне нравятся подростки. Признайтесь себе, разве не с затаенным интересом вы посмотрели бы видеокассету со взрослыми детскими играми? Да, с интересом, потому что и вы фантазировали в этом диапазоне, не так ли? Я вас поздравляю и понимаю как никто другой. Моему Денису повезло — он встретил своего Мастера в четырнадцатилетнем возрасте; я в полной мере осознал свою необычность в этом же возрасте, но я не встретил Мастера. Зато после мрачных пособий по советской психиатрии я поставил себе роковой диагноз и считал себя больным. Не улыбайтесь, совершенно серьезно — я считал себя больным! Я был уверен, что почти одинок в своих фантазиях и усердно выращивал комплекс неполноценности, обнимал по ночам подушку и мастурбировал, воображая, что сплю со своим одноклассником, который врезал мне по зубам, когда я признался ему в любви: Я уже в детстве был сверхсексуален, меня возбуждала школьная форма и белые носки, на уроках физкультуры я больше всего боялся обнаружить эрекцию в самый неподходящий момент, и в душевой я окатывался холодной водой — это успокаивало мой неподконтрольный пенис. Мне не с кем было поделиться своим сокровищем, и даже дивные, дремучие заросли моих юношеских стихов не выдавали моей прекрасной тайны: Конечно, детские сексуальные порывы облечены в форму игры. Законы юношеского этноса позволяют приобрести гомосексуальный опыт. В летнем школьном лагере мальчишки называли это «сражаться на мечах». Когда все засыпали, мой сосед по кровати Никита прыгал в мою постель. Я любил его запах, ершик выгоревших волос, сердцебиение и прерывистое дыхание. Мучаясь таинственным желанием, я судорожно проглатывал слюну, кусал губы, чтобы не вскрикивать от электричества, щекотавшего мое тело. Странно, но тогда мы почему-то не доходили до оргазма. Это смешно, но, честное слово, мы совсем не знали, как утолить нашу жажду в полной мере. Однажды Никита прошептал мне на ухо:

— Андрей, я люблю тебя.

— Как — любишь?

— Так люблю, — он поцеловал меня в губы, — давай навсегда останемся детьми? Обещаешь?

Я согласился. Никита выполнил свое обещание и навсегда остался ребенком, потому что через год он утонул в речке, где-то недалеко от их семейной дачи во Владимирской области. Никита звал меня в снах, но я стал н. Глаза совсем чужие: Опять и опять обнимаю унитаз — все-таки такой изящный предмет! Нет формы совершеннее. Унитаз похож на мальчика. Унитаз похож на меня — сколько бы дерьма в него не смывали, он сверкает белизной! Блюю, блюю, Божия овечка, нажравшаяся дерьма: Блюю как собака, как кошка: Вот опять подкатывает к горлу. Зачем я надел пиджак? Можно ли блевать от любви? Можно, джентльмены, можно.

Денис не хотел мне рассказывать о развязке вчерашнего вечера, в памяти свистела черная дыра. Блэкаут с фейерверком?

— Денис, был ли фейерверк?

Бельчонок пожал плечами и нахмурился.

— Ну что ты такой сердитый? Денис, скажи мне только одно — был ли фейерверк?

— Да, был.

— Да?! — сердце мое оборвалось и висело на ниточке над бездной. Где-то на улице играли похоронный марш. С похмелья все мои фобии превращаются в огромных монстров в татуировках, символизирующих мои грехи: Так, теперь разложим этот сумбур по коробочкам и ящикам. Да-да, Гелка приставала к Денису, пытаясь запустить руку к нему в штаны, смеялась как идиотка. Я помню эти рыжие волосы, собранные в пучок на затылке. Ее пьяная голова болталась на тонкой шее как редиска, я хотел оторвать эту кукольную голову и бросить ее на рождественский снег. А Рафик? Раф обнимал меня, почему-то плакал.

— Мы танцевали, Денис?

— Да, мы танцевали. Точнее, это вы танцевали, а я заперся в ванной.

— ?!

— Я: я боялся Гелки, я умывался, я стирал с лица ее губную помаду. В этих ляпках я был похож на клоуна: Андрей, а знаешь еще чего я делал в ванной? Догадываешься, да?.. Я: ну: мастурбировал! Потому что ты так завел меня, когда наши ноги переплетались под столом: У меня постоянно стоял, и я стеснялся выйти из-за стола, а потом Гелка:

— ?

-:она схватила меня за: это: У нее была горячая-горячая рука:

Теперь я понимаю, почему я выставил за дверь своих дорогих гостей! По рассказу Дениса, я пытался задушить Гелку шарфом — и не удивительно! Я обязательно задушил бы ее, если бы не вмешался Раф. Ему тоже попало, но он все-таки знает, как успокоить меня в сумеречном сознании.

— Что было потом?

— Потом ты: ты зажег свечи и раздел меня, целовал от головы до пяток. Потом сделал это, но очень грубо и больно. Я кричал. Мне до сих пор больно.

Я еще раз посмотрел на окровавленную простынь, но даже вид крови моего бельчонка возбуждает меня до неистовства, я едва сдерживаю в груди клокочущую взрывную энергию. Она — адский пламень. Ад во мне. Мой милый мальчик, я уже давно спустился в ад. Земля гудит подо мной, когда я стою перед Денисом на коленях. А что касается моего домашнего садизма, то это для меня давно не новость. Стыдно признаться, но еще в розовом детстве мне хотелось иметь слугу-мальчика, которого мне обязательно хотелось мучить, бить и трахать — срывать одежду с его загорелого тела, хлестать его кожаным ремнем и делать с ним все, что захочется. А как насчет роли надзирателя в детском концентрационном лагере? Или сейчас, почему бы мне не найти работу в детской колонии? По крайней мере, я каждый день могу любоваться, как стриженые грубые мальчики плещутся под душем! Я мог бы даже вычислить своего подростка. В детских колониях всегда есть нужные петушки, которых трахают по ночам их товарищи, и никакие строгие наставники ничего не могут поделать с юношеской гиперсексуальностью.