За миг до тебя

"Ровно в полдень состоялось торжественное открытие весенней спартакиады школьников. В ней примут участие не только учащиеся нашего города, но и юные спортсмены районных школ. На месте проведения соревнований — стадионе завода "Полиграфмаш" участников приветствовали…" — Ляля шла на одном дыхании, не сбавляя темп. Инна мысленно ей аплодировала — настоящий профессионал своего дела!"…Главный приз, который достанется команде-победителю — поездка в столицу Болгарии Софию, что стало возможным при спонсорской поддержке банка "Геракл"…"

Инна навострила ушки, придвинув радиоприёмник поближе. "По словам члена правления акционеров банка Геральда Владимировича Осипова, цитирую: способствовать физическому развитию и интеллектуальному росту подрастающего поколения — одна из преоритетных задач учредителей банка…" — Фу, как претенциозно, — Света поморщилась.

"…напомню, что это не первая благотворительная акция банка: в начале апреля он выделил единовременные пособия семьям детей-инвалидов Сосновской школы-интерната, вынужденным ютиться в здании, подлежащем сносу, — здесь Светино лицо пошло пунцовыми пятнами. — Глава администрации города Анатолий Перов выразил…"

— Это про нас, что ли, я что-то не совсем поняла, — слёзы в глазах директора "бедствующих" детей стояли слишком близко, постепенно накапливаясь у нижних век, как две плотинки. — Это же ложь, Инна!

— Не бери в голову, пожалуйста. Конечно, это неправда. Она нужна банку и иже с ним, чтобы оправдать собственную захватническую политику…

— Сволочи! Все! Все они сволочи!!! Как же жить-то, верить-то кому, мамочки?!

Вид детей, копающихся в песочнице, тяжёлые воспоминания о посещении больницы, сдобренные комплиментарной речью диктора, оплаченной лжеблагодетелями — всё это разом сломило плотину и слёзы пролились. Света размазывала их рукавом по лицу, кусая губы и запястье, она враз стала жалкой и некрасивой, как неприглядно горе, отчаянно рвущееся на волю из потаённых закоулков души…

Провокатор Ляля Одинцова бесстрастно нахваливала злосчастный банк и Инна, глядя на покрасневший, хлюпающий Светин нос, машинально убавила звук до минимума. Она знала, что Лялька с радио не уйдёт, не хлопнет дверью как когда-то хлопнула успешная журналистка Литвинова. Даже будучи на двести процентов уверенной, что несёт ахинею, останется. Но Инна не винила её за это, понимая, что радио — Лялькина жизнь, стихия, отдушина и именно оно, а не многочисленные случайные связи, давало Ляле ощущение собственной значимости.

— Не обижайся на неё, — попросила Инна притихшую Свету, — она — рупор в чьи-то нечистых волосатых руках…

— Но её слушают, ей верят, она и ей подобные формируют общественное мнение, — подруга вздохнула долгим рваным всхлипом. — Да и не на неё я обижаюсь. Я просто не знаю, что делать дальше.

Ляля полушёпотом вещала о погоде на завтра и Инна её выключила за ненадобностью, удовлетворённая, что новость от старлея Сани Цепкина в вечерний блок не просочилась.

— Пойдём попьём чайку, — решила она больше не откладывать намеченный разговор.

34.

Тучи, затянувшие небо к вечеру, разбухли как на дрожжах. Быстро стемнело. Подул холодный порывистый ветер, похожий на хриплый выдох рассерженного великана. Дождь и тьма взяли город в кольцо…

Уже третий час подряд Сергей искал нужную улицу, окончательно запутавшись в микрорайонах. В одинаковых панельных домах, от света фонарей — золотисто-розовых, уютно мерцали окна, скользило по потолку пятнисто-голубое отражение телеэкранов. На маленьких кухнях люди обсуждали минувший день, выглядывая сквозь стекло на улицу и радуясь, что успели попасть домой до дождя, а теперь вот спокойно могут пить чай и сочувствовать тем, кто остался снаружи.

Светин чай давно остыл, она его лишь пригубила, а теперь сидела, прижимая к груди зелёную коленкоровую папку. Инна стояла у балконного окна, вглядываясь в редкие сильные капли, сумевшие долететь до него, преодолев метровое расстояние лоджии, покрытое намокшим плетёным ковриком.

— И что с этим делать?

Вопрос прозвучал риторически, но Инна ответила:

— Пока ничего, но думаю, всё, что раскопал Эмиль про этот банк нам пригодится в ближайшее время.

Как подтверждение её слов в прихожей коротко тренькнул звонок. "Это он!" И точно — рыцарь без тигровой шкуры, но с пышной блондинкой об руку любезно ломился в дверь. Перед тем, как ему открыли, он ещё два раза позвонил и нетерпеливо постучал.

— Здравствуй, сонная тетеря! Открывай Эмилю двери! Мы в гости.

На могучих плечах вместо задрипанной камуфляжной ветровки красовался стильный замшевый пиджак — значит его хозяин "освоился" в местном климате. Дождевые струи разукрасили замшу абстрактной клеткой и фигурными пятнами, однако это больше расстраивало его спутницу — бывшую Иннину однокурсницу Лялю. В девичестве Комарову.

Ляля всегда была классной заводной девчонкой, душой любой компании и, если не брать в счёт эпизод со Славиком, в любой момент могла поднять Инне настроение. И не только Инне, и, что самое главное — из кожи вон не лезла, она такою родилась. После окончания университета Ляля остепенилась, вышла замуж за профессора Одинцова, которым всерьёз увлеклась в студенчестве. Она даже дипломную тему выбрала специально, чтобы быть поближе к нему, хотя вовсе не интересовалась политическими процессами в обществе. И добилась своего — Альберта Гурьевича Одинцова назначили её куратором, её и ещё двух прыщавых мальчиков, но львиную долю профессорского внимания она урвала себе.

Влюбиться в Ляльку надо было постараться. С Инниной точки зрения. Она всегда эпатировала сокурсников и преподавателей своим поведением, избытком косметики, парфюма и невоздержанностью в одежде. Однажды у фарцы приобрела редкостной красоты кружевной бюстгальтер, в отличие от пролетарских вариантов из ситца и визкозы этот гордо именовался "Анжеликой". Бежевый, почти телесный цвет, на металлических косточках, придающих груди девичью боевую стойку и с широко расставлеными тонюсенькими лямочками, которые к тому же отстягивались, позволяя носить самое смелое декольте. Почему "Анжелика", нет ли связи с кумиром двадцатилетней давности Мишель Мерсье? О да, прямая, заявила Лялька и только она могла перевести этот стиль нижнего белья на простой русский — "сиськи наружу", ясно и понятно.

Она мужественно относила модный лифчик до дыр, а они не замедлили появиться: у новоявленной Анжелики грудь-переросток была вовсе не тем, что французы подразумевают под буквами "А", "В" или "С", и, разделённая кружевом на две части, большая часть её неудержимо вываливалась за борт. Особенно вульгарно это смотрелось под любимой Лялькиной трикотажной кофточкой ядовито-зеленого цвета.

Профессор Одинцов слёг с инфарктом миокарда и Ляля взялась за ним ухаживать. Сначала навещала в больнице, потом перебралась домой и там осталась. Он был на двадцать девять лет старше её, одинокий высохший мужчина предпенсионного возраста. Ему повезло, что Лялька выбрала его и, по словам врачей, продлила жизнь профессора на целых пять счастливых лет.

Смерть мужа она переживала долго — перестала есть, бродила целыми днями по квартире, облачившись в его старый мешковатый халат, плакала по нему и их неродившемуся ребёнку. Ребёнок не был даже зачат, но они много говорили о нём, планировали так, как вот если бы ещё один денёк пожить профессору и…

Первым Лялиным мужчиной после мужа стал сосед, занёсший ей огромную стопку газет, распиравших её почтовый ящик. Своим сочувствием он вернул её к жизни, а дальше понеслось-поехало. "Я благодарна им, мужикам, скрашивающим моё одиночество, но никогда не полюблю ни одного по-настоящему — так, как я любила Алика, — призналась она Инне. — Ни за одного из них я не выйду замуж и никому не рожу ребёнка, — убеждала себя, — Алику тоже не получилось родить, но он сумел разглядеть во мне маленькую капризную и ранимую девочку и все годы лелеял её. Теперь я люблю её за него и балую, о, кажется малышка хочет кушать…" Забавно, гладя себя по выступающему животу, несостоявшаяся мамаша шествовалала на кухню. Инна улыбкой поощряла Лялькины шизопатические бредни, потому что верила — нельзя не поверить. И потому что в каждом из нас в конце концов живёт ребёнок! Вот только знать о себе даёт только под пенсию…