Кэти Картер ищет принца

Он шутит или действительно хочет сказать, что причина его отвратительного поведения я?

— Значит, это я виновата, что ты спал с Элис?

— Я не то хотел сказать. Выслушай, пожалуйста, — требует Джеймс, и в его голосе звучит знакомое раздражение. — Я пытаюсь объяснить, что Элис была ошибкой, что мы с тобой друг друга недопоняли…

— Джеймс, ты забрал мое обручальное кольцо и выбросил вещи из окна. Как, по-твоему, я должна была это понять?

— Я был в состоянии аффекта! — восклицает Джеймс, и лицо у него розовеет — верный признак, что сейчас мой бывший жених взорвется. — Я люблю тебя, Кэти, и хочу, чтобы ты вернулась. Хочу обнять тебя и никогда больше не отпускать. Хочу, чтобы твоя улыбка была первым, что я увижу поутру. Я… э… я хочу целовать твои рубиновые губы.

У меня сам собой открывается рот. Он либо сошел с ума, либо проштудировал пару томов классической литературы.

— Милая, разве наша любовь недостойна второго шанса? — Джеймс, приближаясь к кульминации, делает шаг вперед — скорее всего готовится заключить меня в объятия, как и положено романтическому герою. Приходится уступить — он провел со мной достаточно времени и, несомненно, знает, за какие ниточки потянуть. Он был свидетелем того, как я рыдала над «Титаником», видел мою внушительную коллекцию любовных романов, а иногда имел несчастье слышать, как я, сидя в ванной, напеваю чувствительную балладу. В прошлом букета цветов и Нескольких пышных фраз было бы достаточно, чтобы я простила что угодно, поэтому неудивительно, что Джеймс полагает: я с радостью упаду в его объятия, получив сноп лилий и услышав фразу из трогательной песенки. В конце концов, всем известно, что Кэти Картер обожает романтику.

Но многое изменилось — в том числе я сама.

Почти четыре года я мирилась с тем, что Джеймс своим ехидством лишал меня уверенности в себе. В итоге я начала смотреть на себя как на бестолковую, толстую и глупую особу — ведь именно это он и твердил. Если тебя постоянно называют безнадежной — пусть даже улыбаясь и гладя по голове, — вскоре ты в это поверишь.

Но если Джеймс ошибался? Если я не такая бестолковая, как ему кажется? Я не бросила работу и исправно плачу по счетам — почти всегда. Я даже справилась с мыслью о том, что у меня рак.

Может быть, я нечто большее, чем глупенькая Пышка?

— Джеймс, не надо, — вскидываю я руку, чтобы остановить его. Проведя несколько недель в мечтаниях о том, что Джеймс осознает свою ошибку и будет умолять меня вернуться, я вдруг понимаю, что это вовсе не то, чего я на самом деле хочу.

Вот гадость.

— В чем дело?

— Ничего не получится. — Я смотрю на него, будто вижу в первый раз. Раньше я и не замечала, что губы у Джеймса слишком тонкие; а глаза посажены чересчур близко, и это придает ему злобный вид. — Все кончено, Джеймс. Кончено.

Ловлю себя на том, что говорю вполне искренне. Я действительно не желаю примирения.

Минувшие четыре года были дурным сном.

— Перестань, — твердо произносит Джеймс, точь-в-точь как в те разы, когда я убеждала его, что не люблю устрицы и терпеть не могу оперу. — Не говори глупости. Возвращайся домой, Пышка. Ты доказала, что умеешь настоять на своем.

Качаю головой:

— Я не хочу возвращаться, Джеймс. Все кончено. Ты был прав, пусть даже я не поняла этого вовремя. Лучше нам жить порознь. Каждый из нас будет счастливее, если свяжет свою судьбу с кем-то другим.

Джеймс бледнеет — не считая двух ярких пятен на скулах, которые сияют точно фонари. Он тяжело дышит — верный признак того, что сейчас будет взрыв.

— Ты с кем-то встречаешься, — выдыхает он. — С кем?

В раннем детстве, помнится, я обожала суп из бычьих хвостов — ела его с жадностью и вымазывала мясную гущу кусочком хлеба. Потом, уже научившись читать, однажды за ленчем я взяла жестянку, прочитала список ингредиентов и вдруг осознала, что я ем. Боже, какая мерзость. То, что я когда-то так любила, вдруг стало внушать отвращение. Одна лишь мысль о супе из бычьих хвостов вызывала тошноту.

Полагаю, вы проследили аналогию.

Стоя в тесном коридоре, между лестницей и велосипедом, руль которого упирается мне в бедро, я благодарю Бога за то, что мы с Джеймсом расстались, прежде чем я по глупости успела выйти за него замуж.

— Ни с кем, — решительно отвечаю я и начинаю щелкать дверным замком. — Но даже если бы и встречалась — не твое дело. Все кончено, Джеймс. — Я открываю дверь: — Пожалуйста, уходи. Я бы сказала: «Давай останемся друзьями», — но сомневаюсь, что мы вообще ими когда-нибудь были. По крайней мере я хорошо знаю, кто мои друзья.

— Друзья? — шипит Джеймс. — Ясно. Думаешь, у тебя есть шанс с Олли? Не смеши мои носки, — отрезает он, когда я начинаю протестовать. — Ты всегда была в него влюблена как кошка. Это просто смешно. Признай очевидное, Кэти. Никакой мужчина на тебя даже не посмотрит, если ему есть с кем сравнить.

— Ты-то на меня посмотрел, — замечаю я.

— Только потому, что…

— Почему?

— Не важно. — Джеймс поджимает губы.

— Объясни, — требую я. — Что есть у меня и чего нет у других? Не считая рыжих волос и большой задницы, разумеется. Почему я тебе понравилась?

Он пристально смотрит своими синими глазами.

— Потому что я тебя люблю. Никто и никогда не будет любить тебя так, как я.

Это правильные слова, но отчего-то они звучат жалко, словно кто-то играет на расстроенном фортепиано. Tyro стянутые челюсти и подрагивающая жилка под левым глазом Джеймса говорят отнюдь не о любви. Раздражение, гнев от того, что ему осмелились перечить. Но любовь?.. Вряд ли.

Я вздыхаю:

— Может, когда-то ты действительно меня любил. Я-то знаю, что была влюблена. Но все кончено, Джеймс, потому что мне недостаточно твоей любви.

— Неправда. Я тебе нужен.

Я качаю головой.

— Давай поставим точку. Пожалуйста, уходи.

— Не волнуйся, я уйду, — говорит Джеймс и топчет лилии. В воздухе повисает тяжелый запах похорон. — Но ты совершаешь самую большую ошибку в своей жизни.

Я прижимаюсь к стене и втягиваю живот до позвоночника, чтобы не коснуться Джеймса. Я до отвращения близка к слезам. Следовало бы помнить о том, каким злым может быть Джеймс, когда не получает того, что хочет. Он медлит на пороге — видимо, чтобы сделать какое-нибудь драматическое заявление, — но не замечает, что поперек двери лежат упавшие лыжи Олли. Джеймс, споткнувшись, кувырком летит в палисадник и растягивается посреди сорняков. А я, к сожалению, начинаю смеяться. Это не тихий смешок, но хохот, который способен заглушить шум самолета.

— Подумаешь, как смешно! — орет Джеймс, поднимаясь на ноги и отряхивая брюки. Я заливаюсь еще громче. — Ты пожалеешь, что не согласилась. Я — это лучшее, что было в твоей жизни. И ты упустила шанс все исправить.

Он величественно выходит — что непросто, когда у тебя в волосах трава, — и напоследок устремляет на меня злобный взгляд.

— Ты пожалеешь!

— Сомневаюсь, — отвечаю я, наблюдая, как он шагает к своей машине. Спина прямая, кулаки стиснуты. Не знаю, что будет дальше, но интуиция подсказывает, что Джеймс меня просто так не оставит в покое. В животе стягивается узел. Закрываю дверь и принимаюсь подбирать с пола лилии, оттирать с пальцев пятна от пыльцы. Точь-в-точь леди Макбет.

Надеюсь, их погребальный аромат — это не зловещее предзнаменование.

Глава 11

— Прекрасно! — восклицает Джуэл, увидев мои битком набитые чемоданы. Я позаимствовала их у Олли, поскольку уже не переношу вида пакетов. — Ты надолго? Я, конечно, не против того, чтобы мы, женщины, окружали себя привычными вещами, но… — Сделав паузу, она замечает, что пол в коридоре сплошь завален барахлом. Ноутбук, два зимних пальто и, разумеется, проклятый Кусака в ведерке. — Но не слишком ли это много для выходных?

Она права. Вероятно, королева Елизавета брала с собой меньше вещей, когда объезжала страну. Но я женщина с великой миссией и не собираюсь полагаться на удачу. Мое присутствие на Милфорд-роуд мешало личной жизни Олли, поэтому я решила убраться, оставив их со стервой Ниной в покое. Я слишком хорошо знаю себя — а потому предпочла ничего не оставлять, чтобы не пришлось возвращаться. Это все равно что растравлять рану.