В свободном полете

Аманда издает короткий смешок. Горький, хриплый смех.

— Это вовсе не романтично. Это полное дерьмо, и ты это прекрасно знаешь.

Она исчезает в кухне и начинает хлопать дверцами шкафчиков. Отбрасываю нить и иду за ней.

— Что случилось?

Схватив чашку с полки, Аманда злобно тычет ее мне под нос.

— По-твоему, ты действительно лучше меня?

Да.

— Нет! — Это звучит даже забавно.

Заглянув в чашку, Аманда корчит рожу.

— Ты что, развалишься, если как следует отмоешь свою кружку? — И со стуком ставит ее в раковину. — Я устала убирать за тобой дерьмо.

О'кей. Теперь мы переходим на личности.

— Это ты убираешь за мной? Ты ненормальная? Чем, по-твоему, я занимаюсь целыми днями?

— Понятия не имею. А чем же ты занимаешься?

— Во-первых, выношу мусор. И намерена объяснить тебе, что выносить мусор вовсе не означает набивать полный пакет и оставлять его рядом с мусорным ведром. Его следует выносить за пределы квартиры.

— Правда? — Аманда выпрямляется во весь рост, напоминая мне о том, какая я коротышка. — Ну, тогда и я намерена кое-что объяснить тебе, — вскипает она. — Я знаю, что ты тайком пробираешься в мою комнату и берешь без спросу весы. Я хочу, чтобы это прекратилось. В один прекрасный день ты их все-таки сломаешь.

Я онемела, хотя могла бы ответить ей так же жестоко. Просто не могу ничего сразу припомнить.

Аманда не дает мне возможности найти хотя бы слабое оправдание. Взмахнув волосами, она шествует в свою комнату и хлопает дверью. Не желая оставаться в долгу, я тоже отправляюсь к себе и тоже хлопаю дверью. Гораздо громче.

Тычу вилкой в жареную картошку, воображая, что это сердце Аманды. Зубцы входят еще чуть глубже, и я испытываю мимолетное удовлетворение. Перехожу к пыткам следующей картофелины, потом еще одной, и довольно скоро передо мной образуется неплохой набор колотых картофельных ран.

— Ты не голодна? — спрашивает Джейк, отщипывая кусочек моего лосося.

— Не-а, — продолжаю измельчать свой гарнир. — Я просто задумалась.

— У тебя печальный вид.

— Я в порядке. — Изо всех сил вонзаю вилку в кусок рыбы.

— Хочешь анекдот?

— Вообще-то я не в настроении…

— Ты слышала про невежу?

— А? — Вилка застряла в куске лосося, и я не могу вытащить ее. — О нет, кажется, нет.

— О'кей. Как называется человек тупой и одновременно козел?

Пристально смотрю на Джейка поверх вертикально торчащих из моей тарелки приборов. Не представляю, чего он добивается.

— Невежа? — переспрашиваю я.

— Что? Откуда ты… — Он поражен. — Почему ты не сказала, что уже слышала?

Глядя на Джейка, понимаю, что он говорит всерьез.

Я хохочу. Даже вилка, наконец, падает. Когда подходит официант, я вытираю слезы в уголках глаз. Джейк виновато улыбается.

— Не упакуете ли нам рыбу с собой?

Джентльмен, как всегда, Джейк платит по счету, берет пакет с моей рыбой, открывает передо мной дверь и прикуривает мне сигарету, пока я мучительно пытаюсь овладеть собой. Наконец я окончательно вытираю глаза.

— Прости. Ты был так мил сегодня. Спасибо, что терпишь меня.

— Я вовсе не терплю тебя. Хочешь верь, хочешь нет, но с тобой здорово. Я и не думал, что люди могут так смеяться.

— Я совсем как девчонка, да?

Джейк пожимает плечами.

— В хорошем смысле. — Он гасит свою сигарету. — Ну, куда теперь?

— Мм, не знаю. — Наморщив нос, прикидываю собственные возможности.

Ресторан выбрал Джейк: это непритязательная таверна в Ист-Виллидже. Но, говоря по правде, этот район не из тех, что я люблю. Ист-Виллидж — такое местечко, где богатые люди прикидываются, что вовсе не таковы. И, демонстрируя бедность, они считают, что имеют право жаловаться. И жалуются. Громко. Напитки чересчур дорогие, в баре слишком людно, музыка отстойная. (Кстати, все это — святая правда.) Но дело не в этом, а в том, что обитатели Ист-Виллиджа создали культ неудовлетворенности. В кинотеатрах показывают всякую муть, дешевые фильмы; музыкальные клубы приглашают посредственные ансамбли, чтобы людям было о чем поскулить, заплатив $10 в баре за углом.

Джейк заметил мои сомнения. — А хочешь, захватим бутылку вина и пойдем к тебе? — предлагает он. О Боже! Невольно съеживаюсь. — Тебе не нравится эта идея.

— Ну…

— Если хочешь, сейчас и попрощаемся?

— Нет, нет. Просто… — Как объяснить ему про Аманду? Как рассказать, что она пробуждает во мне все низкое, мелкое, злобное и подлое? Как дать ему понять, что не хочу предстать перед ним такой? Не желаю, чтобы она вынуждала меня выпускать когти и обнажать клыки в его присутствии? — У моей соседки ПМС, — говорю я. — Она весь день напролет жалуется на спазмы. Думаю, она предпочла бы сегодня провести вечер одна, в тишине и покое с холодным компрессом.

— Ну, тогда, — Джейк разводит руками, — не отправишься ли со мной в Бруклин?

Бруклин. Нужно подумать. Хотя Бруклин расположен за рекой, он для меня все равно, что Бригадун. Маленькая, забытая деревенька в тумане, где, по одним данным, иудеи-хасиды зажигают свечи и вслух читают Талмуд, по другим же — выпускники художественных колледжей, воткнув в волосы гвоздики, пишут стихи. Все мои представления о Бруклине, в основном почерпнутые из книг, которые мне навязывали в школе, диаметрально противоположные. Готова ли я окунуться в мир, столь безбрежный и столь неведомый? Да.

— Да, — говорю я.

Сначала мы заскакиваем в винный магазин, приютившийся между круглосуточной японской лавочкой и мексиканским рестораном, предлагающим живую музыку. Поскольку вино — моя забота, я выбираю бутылку приличного, но относительно недорогого каберне. Продавец, пробивая мне чек, цокает языком и качает головой.

Понимаете теперь, что я имею в виду, говоря об Ист-Виллидже?

По настоянию Джейка мы шикуем: берем такси, и оно увозит нас, из вечно всем недовольного района, через изысканный Бруклинский мост. Я не просто впервые оказалась на этом мосту — я впервые полностью, благоговейно осознала, что он есть. Я чувствую себя словно в ладонях великана Атласа и, глядя назад через плечо, вижу, как остальной мир покоится на его спине. Значит, мне не о чем беспокоиться.

Такси останавливается в конце милой зеленой улочки. Вокруг странно тревожно. Оглядываю квартал, высматривая полночных наркодилеров или частного детектива, задремавшего на дежурстве в своем седане. Я бы ничуть не удивилась, если бы по улице прошелся Спайк Ли, выстукивая баскетбольным мячом. А с другой стороны, вполне мог бы появиться Джон Траволта в белом костюме, настукивая каблуками ритм «Остаться в живых». А затем какой-нибудь жирный мужик с зажатой в зубах сигарой распахнул бы окно и, вывалив наружу свое пивное брюхо, заорал бы нам: «Уносите отсюда свои чертовы задницы!» А его засидевшаяся в девках дочь — потасканная, но все еще привлекательная — смерила бы нас долгим, скорее любопытным, чем неприязненным взглядом.

На самом деле, разумеется, ничего подобного. Типичный городской квартал, типичные фонари и совершенно банальные цветущие деревья. Все вокруг чарующе банально.

Джейк подводит меня к настоящему крыльцу, к деревянной, а не стальной двери. А внутри мы поднимаемся по настоящим скрипучим ступеням.

Неужели люди и в самом деле так живут? Среди моих знакомых таких нет.

На третьем этаже, в конце последнего лестничного пролета, дверь в квартиру Джейка. Вхожу и, ошеломленная, застываю. Очаровательно! Довольно просторно, светло и воздушно. И почти пусто.

— Очень мило, — бормочу я. — Здесь очень… просторно.

— Да, извини. Здесь было приятнее. — Джейк указывает в центр гостиной. — Она забрала журнальный столик. Отличный. Круглый. Он даже вертелся. — Устремляет взор на голую стену. — И книжный шкаф — тоже. И разумеется, все книги. — Взяв у меня бутылку вина, направляется в кухню, соединенную с гостиной. — Располагайся.

Падаю на матрас, скрестив ноги, и устраиваюсь так, чтобы видеть сильную мужественную спину Джейка. Он открывает бутылку. Когда Джейк тянется к шкафчику на стене, рубашка вылезает из-за пояса, и я могу разглядеть краешек его трусов. Калвин Клайн. Интересно, какого фасона? Надеешься? Холодок пробегает по спине.