Лизонька и все остальные

, это было поверхностное мытье, но все-таки какое-никакое… Потом взять бывшего мужа Ниночки. Тоже от субботнего корыта до корыта к воде едва-едва подходил. Ну, облейся летом во дворе, принеси ведро воды и облейся. Разотрись и живи чисто, так нет же! Ни за что… Умывался одним пальчиком… Говорил: холодного боюсь.

Новый же зять Василий Кузьмич такой был весь чистый, что Дмитрию Федоровичу сразу сделалось на душе радостно.

Правда, точила как червь одна мысль: почему такой здоровый мужчина не на фронте? Вопрос для Дмитрия Федоровича был краеугольный, круто замешанный на образе Уханева, который тоже был молочно-сильный и тоже не был на фронте. Он уже знал, что Василий Кузьмич работал в органах, и это опять же наводило на плохие мысли, которые Дмитрий Федорович тут же прогонял, потому что нехорошо думать о человеке нехорошо, если он этого человека только-только увидел. Могучие с виду вполне могут иметь какую-нибудь страшную внутреннюю болезнь. Есть, например, такая, от которой вся кровь из царапины может вытечь. Как же не беречь таких людей? А может быть и туберкулез при вполне цветущем виде. Тем более если подлеченный…

Короче, в дом пришла радость, а ты личный прыщ расковыриваешь ногтем. Стыдно!

Конечно, зашел разговор, что не пишет Колюня. И, конечно, стариков успокоили. Самое страшное в войне кончилось. Уже сорок четвертый на вторую половину пошел, войне осталось всего ничего…

Кто ж мог знать, что Колюня уже год как сидел в Бутырской одиночке. И не расстреляли его сразу на фронте как шпиона – идиот какие-то двусмысленные матерные частушки пел – только потому, – Господи Боже мой, чего только не бывает! – только потому, что один бывалый по ловле шпионов майор пожалел Колюню и, чтоб спасти, сшил ему дело такой важности, что Колюню спецрейсом трах-бабах в Москву. «Парень! – сказал он ему. – Чем на тебе больше сейчас будет, тем ты дальше будешь от пули». Оказывается, и такая могла быть логика. Глупый майор не знал, что ли, куда посылал? Не подозревал, что такое не самый плохой вариант? Такой оказался дурной майор, а были ли там вообще умные? Это вопрос вопросов…

Но когда Колюню метелили уже в Москве, потянул избитый Колюня за собой других. И в тот радостный вечер, когда Дмитрий Федорович, Нюра, Леля и Василий Кузьмич пили чай с зефиром в шоколаде, у Колюни была очная ставка с профессором музыки, который смотрел на Колюню с таким ужасом, что Колюня не выдержал и завыл. Так выл, что не могли с ним справиться очень дюжие ребята. И так они с ним, и сяк, ну, просто пришлось сапогами, а то ведь что можно было подумать, услышав нечеловеческий вой? Стены стенами, но куда-то звук все-таки доходит?

Пили чай и ничегошеньки не знали. Причмокивали от мягкости и воздушности зефира.

– Вот это как раз на мои зубы! – умилялась Нюра. – Прямо губами ешь…

Дмитрий же Федорович именно в тот день напрочь страшную свою мару вычеркнул из сердца. За этим самым чаем он взрастил в себе уверенность – страшное произошло с Дуськой. Он ведь тогда лица-то не видел,