На вершине блаженства

Киттен сжала кулаки.

– Если наш народ выберет великого человека, если выберет твоего отца, у нас будет лучший президент, чем мы заслуживаем.

– Это твое личное мнение…

– Себастьян Плато, – перебила Киттен. – Я здесь из-за него. Нет смысла ходить вокруг да около. Мы в ужасе от того, что говорят. Господи, Блисс… Вчера вечером твой отец был в охотничьем клубе, и Уолтер Дефанк поинтересовался, правда ли, что у тебя до сих пор роман с «этим парнем Плато». Можешь себе представить состояние твоего отца? Стыд какой…

Блисс едва не выронила чашку.

– До сих пор?

– О, я обо всем знала, – спохватилась Киттен. – В общих чертах. Ты познакомилась с ним в той ужасной школе, которую так хотела посещать.

Блисс ужасно захотелось разбить чашку вдребезги, но она сдержалась и поставила ее на стол.

– Вы с папой сами выбирали для меня школы. Выбирали, руководствуясь собственными соображениями и целями.

– Как ты можешь!

– Могу, потому что это правда. Вы оба решили, что папиным избирателям очень понравится, если его дочка будет учиться в обычной школе. Это давало ему возможность стать лидером какого-нибудь общества активистов, я же сгорала от стыда из-за его грандиозных подарков или торжественных речей. А ты с удовольствием играла роль хозяйки в родительском комитете.

Киттен топнула ногой:

– Какая ты неблагодарная!

– Давай прекратим этот разговор, – предложила Блисс, – моя жизнь вас абсолютно не касается. Ты еще хочешь кофе?

Киттен махнула рукой:

– Мне уже все безразлично. Подумать только… Дочь-школьница спит с мужчинами.

– Я не спала с мужчинами, когда училась в школе.

Розовая сумочка ударилась о стол и соскользнула с него. Блисс успела подхватить ее, прежде чем она упала на пол.

– Самое большое разочарование в нашей жизни – это ты. Ты не оправдала наших надежд.

– Знаю, мама.

– А для чего ты столько училась? Растеряла все. – Киттен сделала движение рукой, как бы очерчивая круг. – Ну что это такое? Жалкая попытка изобразить видимость достойной жизни. Содержишь какой-то притон для так называемых художников, которые не в состоянии заработать себе на пропитание. Ты это делаешь намеренно. Чтобы заставить краснеть нас с Моррисом. А теперь я вдруг узнаю, что ты за нашими спинами встречалась с каким-то негодяем.

Блисс не собиралась обманывать мать.

– Это правда? – спросила Киттен.

– Себастьян Плато был моим другом, когда мы учились в школе. Очень близким и дорогим. Полагаю, не имеет смысла объяснять, кем он стал сейчас?

– Конечно же, я знаю… Он занимается деятельностью, которую твой отец не одобряет. Более того, Моррис решительно выступает против подобного бизнеса. Блисс, основным, главным пунктом президентской платформы твоего отца является борьба против тех, кто растлевает нашу молодежь.

– Мама, да о чем ты?! Ты же понятия не имеешь, о чем говоришь. Да и папа, похоже, тоже.

– Не смей сомневаться в осведомленности своего отца.

Все как обычно: с Киттен Уинтерс невозможно разговаривать спокойно, если обсуждаются взгляды ее мужа.

– Извини, – проговорила Блисс, – прости, если я делаю что-то не так и мешаю вашим с папой планам. Вам нечего меня опасаться. Пожалуйста, передай ему мои слова.

– Налей-ка мне кофе, – пробормотала Киттен. – Почему ты вечно стараешься сделать нам что-нибудь неприятное, навредить, обидеть.

Блисс налила в чашку кофе и поставила на стол перед матерью.

– Я никогда не старалась вас обидеть.

– Но ты умудрилась отыскать этого парня, который отличается своим… Ну да, его окружение и прошлое… Все это ужасно.

– Мама!..

– Так ты отрицаешь, что у тебя с ним сейчас любовная связь?

– Да! – Блисс почувствовала, что краснеет, и отвернулась. Налила себе кофе. – Мама, хочешь сливок?

– Ты же знаешь, что я никогда не пью кофе со сливками. И тебе не следует. Даже если тебя не слишком волнует здоровье твоих «художников», подумай о своей фигуре. Надо следить за собой.

Блисс улыбнулась, уткнувшись в кружку.

– Разве я сказала что-то смешное?

– Нет, конечно. Как дела у папы?

Киттен захлюпала носом. Потянувшись к сумочке, достала носовой платок.

– Моррис – удивительный человек. Он выдерживает такие нагрузки, которые давно бы раздавили любого другого.

– Папа плохо себя чувствует? – Беспокойство за отца тотчас же вытеснило все остальные чувства.

Киттен громко высморкалась и отрицательно покачала головой.

– Ты меня не поняла. Здоровье у него отменное. Это тоже удивительно, если учесть, сколько неприятностей ты ему доставляешь. Про этого Плато пишут во всех газетах. Если ты…

– Между Себастьяном и мной ничего нет.

Блисс хотелось лишь одного – сохранить мир, не разругаться, хотя бы сейчас…

– Ладно, хорошо. Значит, все в порядке. Мне очень хочется… честное слово, хочется, чтобы ты прекратила делать глупости и позволила нам с твоим отцом направлять тебя, Блисс. Помнишь того очаровательного молодого человека, Честера Кинга?

Мать неисправима. Ничего не меняется.

– Ты говоришь про приятеля Деде? Но они же поженились, разве нет?

– Они уже развелись, – ответила Киттен с удовлетворением, которое даже не пыталась скрыть.

Блисс знала про Честера Кинга, знала почти все, в том числе и причину, по которой его жена предпочла развестись с ним.

– Весьма достойный молодой человек. А какие у него связи! – Китти молитвенно сложила ладони и возвела глаза к потолку. – Он же всех знает, Блисс! И ты ему нравишься.

– Нравилась. Мы не виделись уже несколько лет.

В большой комнате деревянный пол загудел под тяжелыми шагами. Блисс похолодела.

Но Киттен была слишком поглощена разговором и не обратила внимания на странные звуки.

– Честер на днях спрашивал о тебе у Морриса, интересовался, как ты поживаешь, чем занимаешься.

Могу представить себе эту милую беседу, подумала Блисс. Наверняка ее превозносили до уровня матери Терезы, только изображали сексуальной и привлекательной.

– Блисс…

В этот момент раздался женский крик. В кухню ввалился Вик Тэйлор, художник, постоянно проживающий в коммуне. Он крепко держал за запястье Либерти Лавджой.

Блисс боялась взглянуть на мать.

– Он н-не любит меня! – Светло-зеленые глаза Либерти покраснели, веки опухли. – Я для него всего лишь вещь! Предмет! Неодушевленный.

– Она опять грозилась броситься в Хоул-Пойнт! – рявкнул Вик и мотнул головой в сторону геологического образования, давшего название всему поместью. В скале был глубокий провал с отвесными стенами, заполненный водой из озера. Вик усадил Либерти на стул, однако по-прежнему держал ее за руку. – Ни на минуту не могу выпустить из виду эту глупую сучку.

Подобный скандал мог бы, конечно, разразиться в любой день, но случился именно сегодня, в присутствии матери. Просто фатальное невезение…

– Вик, ты же знаешь, я не люблю, когда ты так выражаешься.

– Плевать я на все хотел! Вот же идиотка. Хоть и нужна мне… Но нужна не с распухшими глазами и красным сопливым носом. Знаешь ведь, я не могу работать, когда передо мной сидит не модель, а уродина.

Либерти снова расплакалась.

Краем глаза Блисс увидела, как Киттен осторожно поднялась со стула и поспешно ретировалась, укрывшись за компьютером.

Обнаженный до пояса – рубашек художник не признавал, они мешали ему творить – Вик стоял, широко расставив ноги, обтянутые черными кожаными штанами с длинной бахромой по боковым швам. На носках черных ковбойских сапог из крокодиловой кожи красовались серебряные накладки.

– Слышишь? Слышишь, что он говорит? – всхлипнула Либерти. – Вот для чего я ему нужна. Эгоист…

– Да тебя ведь все всегда устраивало, моя маленькая нимфа, – отозвался Вик. – Ты же обожаешь рассматривать потом эти потрясающие… Тебе нравится, как я тебя пишу. Тебе все нравится в моих работах. И нравится, как я это делаю.

Блисс взмолилась в душе, чтобы Вик остановился, умолк. Если он углубится в тему и начнет распространяться о своеобразии своего художественного метода в присутствии матери, придется вызывать санитарную бригаду.