Пожалей меня, Голубоглазка (СИ)

— Моё. Мы же вместе.

— Мы — случайность, и у всего есть срок давности.

— Разве может быть давность у настоящего?

— Глупая ты ещё, не понимаешь.

Он тогда подумал, что Ая спрашивает про время. Глупой была не она.

*****

Сейчас Костя смотрел на её руки с чётким осознанием своей самой большой ошибки. Огромной пропасти, над которой он болтался без страховки несколько лет. Болтался в бесполезных попытках зацепиться, ухватиться за край, почувствовать под собой твердую землю. Оказаться в безопасности.

Он уронил голову на стол, прижавшись щекой к холодной столешнице, и заглянул Ае в лицо. Раньше её глаза не могли скрыть ни единой мысли. Она ещё не сказала ни слова, а он уже знал, какими они будут, эти слова. Раньше её глаза напоминали чистые, прозрачные озёра, а теперь… словно два омута были, скрывая за тёмной синевой всё, о чем она думала, что чувствовала. Каждую мысль хранила в тайне, каждое желание. Разве что иногда, в самой глубине, показывался огонек, намекая о своей возможной силе. Будто на дне морском Нептун костёр разжигал, раскаляя трезубец, чтобы, всплыв на поверхность, поразить им Костю. Три точки: голова, сердце, пах. Три, обжигающих до смерти, проникания в тело. Хватило бы и одного, если честно. Хватило бы и одного.

Не выдержал — положил ладонь на тонкое запястье, останавливая процесс.

— Почему ты уехала?

Взгляд опустил, смотрел на свою руку, крепко держащую её. На этом вопросе её рука дёрнулась.

— Отпусти, теряем время.

— Не страшно.

— Тебе — возможно, а тесту надо ещё постоять минут тридцать.

— Постоит, никуда не денется.

— Я хотела сегодня пораньше лечь спать, твои пельмени в мой план не входили.

— А я? Я входил?

При этом вопросе его всего окатило горячей волной, и в брюках сразу же стало тесно. Костя поднялся со стула, не выпуская её руки, потянул за неё, разворачивая Аю лицом к себе.

— Отпусти.

Она смотрела спокойно, устало даже. На голову повязала платок перед готовкой, став удивительно родной. До боли знакомой.

— Нет. Так почему?

— Захотела и уехала, что в этом такого?

— Ты знала, что я здесь?

Она уставилась на него, как на придурка, которым он себя и почувствовал, спросив это.

— Ну ты и…

— Значит, не знала, — попытался обнять, но она в миг разозлилась.

— Да отвали ты! — вырвала руку и толкнула его в грудь, оставляя мучные отпечатки на темной рубашке. — Почему… знала-не знала… какая разница? Ты просил пельменей — будут тебе пельмени! Не душевный разговор, не прием психоаналитика, не слёзные воспоминания, а именно пельмени! Пель-ме-ни!

От толчка Костя сделал шаг назад, но тут же снова приблизился и закрыл её рот своим, поэтому последнее слово прозвучало сдавленно и глухо, остановившись где-то у Кости в горле. Боже, какая она всё-таки… крышу сносит от одного запаха, что уж о вкусе говорить…

Он целовал её жадно. Сорвал платок, обхватил руками голову и пил. Святой источник, Иисусе…

Ая пыталась отстраниться, пыталась сопротивляться, но он застал её врасплох, и никак не удавалось сосредоточиться, найти достаточно сил. А потом захлестнуло желание. Дикое, неудержимое желание почувствовать опять этого мужчину в себе, быть оттр*ханной по полной, разложенной на части, на частицы. Она хотела не нежности, не липкой романтики и долгой слащавой прелюдии, она хотела жесткого спарринга, ненасытного обладания, немного грязного, но такого настоящего секса.

Его язык хозяйничал у неё во рту, и Ая прикусила наглеца. Костя отстранился и мутным взглядом задал вопрос.

— Не шали.

— И не думал.

Губы обжигали губы, слова растворялись в совместном дыхании, тоже горячем.

— Ты что, против?

— Я же девочка.

— Ты леденец.

— Девочка.

— Ты леденец какая девочка.

— То-то же.

И, наконец, поцелуй. Страсть, потребность, искушение — дремучий коктейль чувств чуть не убил его. Единственное, что стало важным — она. Быть внутри неё. Кончить в неё. В ней. Его.

Толкнул на стол, сметая тесто в сторону, на пол. Разорвал комбинезон, дернув за расстегнутый ворот. Пуговицы побежали по кафелю, стуком своим прощаясь с одеждой, как и Ая.

— Могла бы и одеться поинтересней, — прошептал Костя, поедая её трусики горящими глазами.

— Комбинезон — очень интересная вещь.

— Меня интересует не он, — подцепил пальцем хлопок и стянул по длинным ногам, — а она. — два пальца оказались в горячей тесноте.

Ая застонала, отвернулась и вцепилась в края стола. Все волосы в муке, как и щека — та самая, с которой улетела ежевичная ракета, и след от неё теперь не тёмный, а белый, припорошенный. Закрыла глаза в наслаждении от движений его пальцев, не представляя как выглядит, до чего красивой сейчас лежит перед ним.

Вжикнула молния, и вот уже не пальцы внутри её тела, влажные пальцы рисуют круги на одной груди, задевают соски и чертят дорожку к другой. Обхватывают, сдавливают мягкое полушарие, причиняя боль, а ей — хорошо. Ей так хорошо… Мужская рука обхватывает ягодицу, приподнимая, и проникновение становится не просто глубоким, оно — полное, она становится полной им. До самого основания.

Толчки: мощные, напористые. Звуки. Дрожь стола. Её дрожь.

— Я уже сейчас, — хрипит. — Сейчас… я… уже…

Пожалуй, она никогда ещё так не кричала.

« Глава 22

— Пойдёшь со мной?

Он интересовался формально, наперёд зная, что Ая пойдет. Нет, уверенности в этом не было, но твердо был настроен на результат и результат — положительный. Если сейчас она откажет ему, приедет и увезёт насильно. Не проблема.

— Нет.

— Даже не спросишь, куда?

— Куда?

— Хочу познакомить тебя с моими друзьями поближе. Будут пары.

— Нет.

— Они единственные люди в моей жизни, что дОроги.

— Я не понимаю своей роли.

— Нет у тебя никакой роли, просто посмотришь, выпьешь, поболтаешь.

— Зачем?